Охота на лис

Всё началось со страха. С пламенеющего, лижущего онемевшие кисти рук страха, который постепенно сжигал всё его нутро. Красное пламя и истерика.       Когда в его тонкие плечи вцепились чужие ногти — он стиснул зубы, подавив боль от ноющих синяков и ран, кровью цветущих на фиолетовых одеждах. Он выдержит. Физическая боль — ничто. Гораздо хуже беспомощность. — Держите крепче, — мужской голос могильным набатом вбивает его в землю. — Но не ломайте ему кости. Мальчишка нужен живым. Когда жгучие руки отцепились от его плеч (и словно бы вырвали куски плоти), Цзян Чэн наконец-то мог поднять голову и рассмотреть своего могильщика.       Во взгляде плескалась ярость; на лице пылала ненависть. Одежды Сжигающего Ядра вот-вот должны были вспыхнуть, но он одним лишь лёгким движением разгладил их и окинул пленника равнодушным взглядом. Пускай хоть возгорится ядовитым пламенем — его, вопреки приказу, лишь прирежут, как затравленную лисицу. Невелика будет потеря, гораздо хуже будет чувство разочарования. Жизнь ему сохранили лишь ради потехи.       Цзян Чэн, скрипнув зубами, чувствовал, как в онемевших руках цветут холодные лотосы. В груди и сердце ворочалась тревога — он знал, что, раз не убили сейчас, то и не убьют в ближайшее время, а значит и бояться попусту не следует, — однако дурное предчувствие, отравляющее кровь, всё-таки брало над его разумом верх. Слова вспорхнули с губ сами собой: — И что же потом? — он скалился, храбрился. — Почему Нефриту ордена Гу Су Лань вы просто сломали ногу, а меня так бережёте? Неужели вы думаете, что если казните меня целым и невредимым, то кто-нибудь поверит в ваше милосердие?       Вот только Сжигающий Ядра лишь горделиво хмыкнул, наградив двух адептов, придерживающих Цзян Чэна, многозначным взглядом. На лице мужчины не было ни единой тени, и ни один мускул не дрогнул от отчаянного шипения наследника ордена Юнь Мэн Цзян. Казалось, что он и вовсе не слышал его слов, либо же воспринимал их за бессмысленную песнь соловья. — Сильнее.       Адепты клана Вэнь изо всех сил скрутили ослабшие руки мальчишки, и из его узкой груди вырвался едва ли подавляемый болезненный вскрик. Колени пронзила резкая боль, а на затылок вновь сильно надавили, заставляя склониться перед Сжигающим Ядра.       Но Цзян Чэн сопротивлялся. По плечам, словно рябь на воде, бежала болезненная судорога и дрожь, но взгляд, пронзающий его мучителя из-под нахмуренных тонких бровей, по-прежнему оставался злостным и трепещущим багряной ненавистью. На его лице блуждала тень улыбки. Мальчик был юн, однако сила его была воистину потрясающей — даже стоя на коленях среди разрушенного дома, он всё равно хотел сопротивляться. Хотел сражаться. Хотел мстить. Можно сломать человеку ноги и поставить его на колени, но насильно подчинить — никогда. И Сжигающего Ядра это отчасти раздражало.       На горящие болью и судорогой плечи Цзян Чэна сыпались проклятья двух адептов, державших его, но юношу это даже забавляло. Страх и отчаяние придавали ему силы на лисий оскал и непокорность, и в какой-то мере он даже чувствовал себя хозяином ситуации. — Гордец, — равнодушно обронил Сжигающий Ядра и твёрдой походкой подошёл к нему, разминая пальцы правой руки.       Цзян Чэн ехидно улыбнулся, но тут же с испугом вскрикнул — Вэнь Чжу Лю левой рукой вцепился в смольные пряди, обрамляющие юное лицо, и с силой оттянул их назад, заставляя мальчишку запрокинуть голову и подставить под удар худенькую шею. Дыхание стало неровным и рваным; сердце Цзян Чэна начало трепыхаться, словно птица в клетке из рёбер.       Он сильно брыкнулся и едва ли не вырвался из чужих рук, и Сжигающий Ядра смерил растерянных адептов суровым взглядом. Те, вытянувшись, как струны, до хруста сдавили запястья Цзян Чэна, заставив его вскрикнуть от дробящей суставы боли. Он тут же принялся хватать ртом воздух, но казалось, будто лёгкие его были изодраны в клочья, как облака. — Лучше не сопротивляйся, — с неожиданной, но леденящей душу лаской посоветовал Сжигающий Ядра, скользнув ладонью под фиолетово-чёрные одежды юноши, прямо к груди. Сердце тут же рухнуло вниз, и Цзян Чэн, остервенело брыкнувшись, смог лишь шепнуть в отчаянном вздохе: — Нет!.. И вновь дикий страх вгрызся в его ослабленное тело, разрывая внутренности.       Внезапно Цзян Чэн почувствовал, как слепое, колючее отчаяние нахлынуло на него, словно ледяная волна. Ступни и кисти вмиг онемели от всепоглощающей слабости, вызванной чудовищным страхом перед этим равнодушным мужчиной, и юноша вздрогнул всем телом, подавляя блеснувшие на распахнутых глазах слёзы.       Багряное пламя окутало его грудь, плавя рёбра, и Цзян Чэн глухо закричал, не вынося страшной боли и страха, от которого всё его нутро начало дребезжать, словно фарфор. Он начал задыхаться — вздохи сломанными птичьими крыльями порхали с его прокусанных губ и терялись где-то в холодном, моросящем воздухе.       Боль вихрилась, как танцовщица, и сводила юношу с ума, ломая ему плечи, рёбра и колени. Что-то внутри — слабое, золотое и сжавшееся в комок от бесконечной тревоги, засверкало и начало плавиться, исчезая золотыми каплями где-то в тёмной глубине.       Внезапно по щекам Цзян Чэна хлынули горячие слёзы, наполненные дикой паникой и злостью. Юноша растворился в темноте одиночества, и ему хотелось кричать — нет, хотелось волком выть от этой боли и всепоглощающего чувства загнанности, травли. Словно он и впрямь был искалеченной лисой, чьи лапы искусали охотничьи собаки. — Держите его! — скомандовал Вэнь Чжу Лю, придерживая полубессознательного мальчишку за затылок и с силой напирая на израненную грудь.       Но Цзян Чэн уже не чувствовал чужой силы, давящей на него. Даже грозные слова Сжигающего Ядра лишь гулким эхом прозвучали где-то в тёмной глубине его сознания, но вскоре так же потухли, как и горящая свеча. Он лишился чувств. Замер. Провалился в тишину.

***

Вэнь Цин подпустили к нему лишь спустя два дня и пятнадцать минут громкого скандала, в котором целительница одержала безоговорочную победу.       В её руках пружинил мешочек цянькунь, который она прихватила на случай горячки Цзян Чэна или других страшных последствий, которые могли отразиться на сломленном ребёнке после резни в Пристани Лотоса. К поясу она также привязала мешочек для игл, если вдруг у юноши начнётся сильная истерика. Почему-то ей казалось, что пригодятся оба.       Походка у Вэнь Цин была словно плывущая лодочка, и ничто в её строгой и благородной внешности не выдавало того волнения, в котором она переступила порог сарая. По покатым плечам тут же пробежал морозец от стылого и затхлого воздуха, в котором чувствовалась примесь крови и людского страха. Целительница недовольно поморщила аккуратный носик и едва сдержала рвотный порыв, вызванный чудовищным трупным запахом. В недоумении окинув взглядом разрушенное изнутри помещение, заляпанное кровью, она ужаснулась и отпрянула назад: в почерневшем от крови углу лежали два тела в разорванных фиолетовых одеждах, и отвратительные трупные пятна уже тронули их искажённые смертью и страхом лица.       Она в ярости кинулась на улицу, едва касаясь ступнями холодного дерева, и тут же обрушила на двух адептов, стороживших Цзян Чэна, свой праведный гнев. Не скупясь на колкости и непристойную девушке её положения прямолинейность, она отчитала стражников, словно напакостивших щенков, и тоном, не оставляющих никаких возражений, приказала им немедленно вынести трупы. Вэнь Цин была в бешенстве от подобной халатности, и не терпела никаких пререканий: взгляд её был острее кинжала, а голос — твёрже стали. Из своих рукавов она вынула два расшитых платочка и, зажав одним свой аккуратный нос, подозвала к себе ещё одного праздно шатающегося адепта.       Цзян Чэна, забившегося в комок, она нашла в противоположном от тел углу. Юноша вцепился в свои растрёпанные волосы, но был без сознания и вряд ли очнётся в ближайшие пару часов. Сердце Вэнь Цин больно кольнуло сопереживание — молодой господин Цзян был ненамного младше её или её брата, и ничем не заслужил столь неуважительное отношение. Вторым платочком она осторожно вытерла испарину, блестевшую на лбу Цзян Чэна, но неожиданно рука её дрогнула. Закрыв глаза и отшатнувшись, она клокочущим от подавляемой злости голосом приказала подозванному адепту взвалить юношу себе на спину и отнести в её покои. «Если мальчик очнулся лишь на миг и увидел рядом с собой тела своих братьев, то всё может быть даже хуже, чем я предполагаю», — прошелестело в её мыслях и, свирепо глянув на стражников, она приказала отдраить этот сарай до чистейшего блеска. Цзян Чэна уложили на её кровать, и, выгнав дюже любопытного адепта, она с некоторой опаской коснулась холодной рукой его белого лба. Вэнь Цин нахмурилась. Кожа под её пальцами едва не пылала огнём.       Тогда, призвав себе на помощь всю ясность и холодность самообладания, целительница, растерев платочком измождённое и осунувшееся от бесконечного переживания лицо Цзян Чэна, уверенно поднялась на ноги и принялась хлопотать по отведённым ей комнатам Цзян Янь Ли, в поисках чистых полотенец и одежды.       Её гнев рассеялся, словно отгремевшая буря, но движения её были всё так же резки и настойчивы, как будто бы она едва сдерживает пламенеющую ярость. Не смотря на это, каждый взмах её крепких и уверенных рук был точен и быстр, словно стрела. Вэнь Цин прекрасно владела ситуацией, не обращая никакого внимания на своё негодование.       Она стянула с подростка всю верхнюю одежду, включая сорочку, и принялась растирать его грудь, острые плечи и руки смоченным в чуть прохладной воде полотенцем. На лице целительницы царствовала строгость, присущая учителям, но движения, хоть и были отчасти рваными, всё же несли в себе больше женской ласки и материнской заботы, нежели желания навредить.       Всё ещё держа на коленях просторную сорочку молодой госпожи Цзян, Вэнь Цин мягко прощупала несколько точек на запястье Цзян Чэна. Результат её приятно порадовал — хоть на теле юноши и цвели синяки и рваные раны, жизненно важные органы, хоть и с незначительным перебоем, но всё же работали и не были сильно задеты. Однако, переместив пальцы чуть ниже, ближе к ладони Цзян Чэна, целительница почувствовала, как её собственное сердце рухнуло куда-то вниз. Она прижала свободную руку к своему искривлённому в немом ужасе рту и в неверии уставилась на бесцветную стену перед собой. Язвительные смешки адептов оказались верны. Золотое Ядро Цзян Чэна было уничтожено.       Едва совладав с собой, Вэнь Цин судорожно вздохнула и сглотнула слюну. Она тряхнула головой, прогоняя страх, открыла мешочек цянькунь и принялась обрабатывать и перевязывать раны Цзян Чэна. Затем, когда с особо крупными ранами было покончено, она укрыла юношу ватным одеялом, которое нашла в одной из комнат, и, пристроившись у противоположной от кровати стены, достала из мешочка кинжал, моток ниток и иглы. Ей не нравились одежды ордена Юнь Мэн Цзян, и она принялась перешивать длинную и просторную сорочку молодой госпожи Цзян, стремясь создать из неё лёгкое и свободное платье. Может, павшие адепты ордена и выглядели царственно и уверенно в своих одеждах, но всё же Вэнь Цин больше волновало состояние молодого господина и его удобство.       Сшивая белоснежную ткань, целительница то и дело погружалась в раздумья о Вэнь Чжу Лю, и, делая последний стежок, уже твёрдо была уверена в своём намерении идти к омерзительной Ван Лин Цзяо и её верному цепному псу. В её бойком сердце всё ещё теплилась надежда отыскать на пепелище хотя бы крупицу блестящей надежды.