VII Легион.

      Зелёное небо плыло над головой. Иногда сквозь зелёное небо проглядывало голубое, А иногда всё погружалось во тьму. Звуков не было. Была лишь тряска. Тряска усугубляла боль, которая била в голову с каждым качком, каждым движением, каждым взглядом. Хьёрн, знал что боль была от того, что музыка прервалась так резко. Болело всё, каждый волос болел, и это лишь больше уверяло его в том, откуда взялась эта боль.       И тут появился звук. Звук был неприятен, потому что это был звук человеческой речи. Но что было ещё неприятнее, так это то, что речь эта была чужой. Это была речь людей из-за моря. Речь Рыцарей. Странные изгибы слов, и попытки эти слова понять лишь усилили боль. Хьёрн закрыл глаза, чтобы хоть чуть-чуть притупить боль. Но это лишь заставило его сосредоточиться на ней.       Хьёрн снова открыл глаза, и почувствовал как что-то зашевелилось рядом, не увидел, не услышал, а именно почувствовал тем самым чутьём, что спасало его он ударов в спину на поле боя. Через секунду в его голове раздался гул, и он снова впал во тьму. Через мгновение он очнулся. И открыв глаза, увидел нависающую над ним глыбу. Глыба была чёрной, на фоне белого неба, к ней протянулась тонкая кисть, а через секунду что-то полилось в рот Хьёрна. Он попытался отвернуть голову, но мышцы не слушали его. Проглотив безвкусную жидкость он опять потерял сознание.       И снова очнулся, только теперь в его голове и теле не было той всепоглощающей боли. Она ушла, а на её место пришла ноющая боль по всему телу, но то была боль тела, не та внутренняя боль души, что сковывала его прежде, он попытался подняться, но ему удалось лишь приподнять голову. Он осмотрелся, и обнаружил подле себя человека. Она сидела с ним в повозке, которая ехала куда-то мимо деревьев, стоящих вокруг. Капюшон скрывал её лицо, и только бинт был виден из-под него.       Хьёрн видел что она не смотрит на него, а смотрит вглубь леса, впав в думы. Но чувствовал он что она смотрит на него, и смотрит с яростью. И так сильна была эта ярость, что он понял, лишь какое-то внешнее вмешательство мешает ей убить его прям сейчас. Больше он не видел ничего за высокими бортами телеги. Но иногда слышались разговоры на чужом языке, который хоть и резал слух, но уже не вызывал боли.       Увидев, что он попытался встать, девушка что-то тихо прорычала. Хьёрн не понял что, но хорошо понял что это была угроза. Правда ему было всё равно. Если бы мог, он бы прямо сейчас попытался напасть. Его не волновало то, что он был безоружен. Боги не так глупы, чтобы упустить такого война, он попадёт в Валькенхейм даже если умрёт без железа в руке, но он не мог даже пошевелиться. Потому он откинул голову назад, и попытался отрешиться от реальности, вспоминая, что предшествовало всему этому.

***

      Хьёрн ошибался в своих чувствах, не столько ярость, сколько праведный гнев он чувствовал в глазах Изабель. Её мысли сейчас занимал лишь вопрос, почему отец Вилимар не прикончил богопротивное отродье, но сохранил ему жизнь. В священном писании Избавительниц было предписано убивать таких тварей в спину или во сне, как можно быстрее. Ведь они мало того что противны господу, но они ещё и опаснее любого война, ведь они не чувствуют боли, и в сердцах их заключен демон, что заставляет сражаться с адской яростью.       Но тогда Изабель считала что отцу Вилимару виднее, что делать с ним. И его слова на поле боя были для неё священным писанием. Вот только когда они встретились с отцом Горднером, тень сомнения закралась в её душу.

***

      Стены форта были покрыты мхом, среди елей стоял он и казался заброшенным. Отец Вилимар сказал что Горднер скорее всего мёртв, но он не выглядел удручённо, напротив, ему будто бы доставляла удовольствие мысль о смерти Горднера. И Изабель это заметила. Заметила она и то, как погрустнело лицо Вилимара при виде Горднера, который вышел им навстречу. И как Горднер встретил его. И как после Горднер смотрел на берсерка, что лежал в повозке без сознания, под действием зелья, что сварила Изабель.       В её наивной и простой душе никак не укладывалась мысль о разладе между двумя святыми воинами, а потому она мучимая этой мыслью, изливала гнев на отродье, которой своим лишь существованием заслуживало того, чтобы умереть. Но почему-то, по воле отца Вилимара оставалось живо. Отец Горднер, похоже, так же как и Изабель считал что было бы вернее убить на месте тварь, но он сказал что лучше казнить его после божественного суда, в поучение еретикам, которых так много в последнее время на святых землях.       Ближайшим городом от форта был Гронстад. Он стоял среди заснеженных вершин, горных ущелий, и скал. Гронстад был ближе всего к северному морю, и ближе всего к Викингам. А потому жители тут сродни им. Привыкшие к постоянным боям. Хотя в последнее время Викинги и не снаряжают больших походов, но раньше часто под стенами города собирались толпы жаждущих крови отродий, которых некоторые называют людьми.       Но был у Гронстада один недостаток. Его жители очень не любили Рыцарей. Ни один орден не имел резиденции в Гронстаде. Лишь боевым клирикам священного ордена старейшины Гронстада разрешали размещать своих воинов в своём городе. Основой для такого суверенитета служили кузни, что снабжали половину всей армии Рыцарей. Лучшие оружие и доспехи ковали именно в Гронстаде. И близость к Викингам позволяла Гронстаду что-то требовать от рыцарских орденов. Ведь ярлы северного народа всегда будут рады такому щедрому союзнику как Гронстад.       Но была одна причина, по которой Гронстад оставался землёй рыцарей. Это был именно священный орден, а точнее вера в Него. Наверное, в Гронстаде больше всего почитали клириков священного ордена и церковь чем где бы то ни было ещё.       Сюда и прибыл отряд отца Горднера. Казнь планировалась через два дня, пока готовили помосты, собирали дрова, узники должны были сидеть в городских темницах. Замка в Гронстаде не было, ибо не было лорда.        Изабель с недовольством осмотрела большую светлую комнату, в которой им с Отцом Горднером предстояло разместиться. Она не любила больших светлых комнат.       — Отец, могу я потушить несколько факелов? Это поможет мне выполнять долг.       — Не стоит беспокоится об этом, Изабель. Ты конечно, можешь делать всё что нужно, но не думаю, что кто-то тут действительно решится на покушение.       — И всё же я должна. — Ответила Изабель, вынимая из креплений на стене один из факелов, и туша его. — Всё же мой долг быть настороже всегда.       — Как пожелаешь. Сейчас я провожу вечернюю молитву в соборе, когда я вернусь, я хочу чтобы всё было готово к отдыху.       — Не думаете вы, что я позволю вам уйти одному? Отец, я должна находиться рядом с вами каждую минуту до прибытия в Эшфилд.       Горднер наконец обернулся на неё, закончив снимать доспех. В руках он держал сутану. Вид у него был раздражённый, ему явно не нравилось, что у него появилась нянька, которая ещё и в два раза моложе его.       — Тогда я прикажу слугам заняться этой комнатой.       — Только скажите, чтобы не зажигали свет больше чем сейчас.       Горднер накинул сутану, и молча вышел из комнаты. Тень последовала за ним.       Весь путь до собора Горднер не ощущал присутствия Сестры Смерти. Только когда он входил внутрь, она быстро скользнула мимо него. И снова увидеть её он смог только когда вышел из собора. Она сама подошла к нему.       — Отец, я не знаю, возможно мне показалось, но кто-то хочет убить вас. Я чувствую беспокойство убийцы, он неопытен, но решителен. Будьте настороже.       — Это твоя работа, быть всегда настороже. — Только и ответил Горднер, впрочем, приняв ко вниманию предупреждение Избавительницы. Он остыл немного, когда увидел её мастерство.       Впрочем ничто не предвещало беды. Он спокойно шёл по узким улица до дома, и так же спокойно лёг в мягкую постель. Он так и не ощутил больше присутствия Изабель, но знал, что она рядом, оберегает его от смерти.       Изабель было больно наблюдать недовольство Отца Горднера, но она решила, что в первую очередь должна выполнить долг. Она абсолютно точно знала, этой ночью смерть приблизится к Юстициарию ближе чем хотелось бы, но она будет настороже.       Посреди ночи тихий шелест металла разбудил Горднера. Он нащупал древко алебарды, стоявшей за кроватью. Его глаза ещё не привыкли к темноте, но он точно знал, что ему не послышалось.       — Отец. — Услышал он голос Изабель. — Я знаю что вы не спите, подойдите сюда.       Голос Изабель успокоил его, он уже знал что произошло.       — Да? — Спросил он темноту, запалил лучину, и подошёл туда, откуда его звал голос.       — Я не ошиблась, убийца. Вряд ли мы увидим что-то при свете лучины, я зажгу факел.       Пока Изабель ходила к стене за факелом, Горднер наклонился над трупом. Удивительно, но он не слышал ничего, кроме шелеста ножа убийцы, крупного мужчины, явно не подходящего на роль убийцы. Нож был теперь в груди незнакомца, похоже Изабель даже не вынимала оружия.       Свет озарил комнату. Изабель опустилась рядом с Горднером.       — Ну и? Что ты о нём думаешь? — Спросил Горднер, пытаясь хоть что-то выяснить, рассматривая труп.       Изабель отдала ему факел, и начала обыскивать тело.       — Он не похож на убийцу, наверняка какая-то прислуга. Такие крупные люди здесь везде, ему наверное пообещали хорошую плату, или он просто идиот. Я не думаю что вам действительно грозила опасность. Вы убили бы его раньше чем он дошёл бы до кровати. Не думаю что это правда кто-то из Гронстада, ну или его шантажировали. Просто так не идут на самоубийство. Это всё что я могу сказать. Простите конечно, но расследование, не моё дело. Я лишь телохранитель.       — Думаю, нам стоит покинуть этот город как можно скорее. Казнь пока отложим. — Горднер встал.       — Как скажите, я соберу всё что нужно.       — Нет, отдохни, утром мы отправимся в Хефен.       Изабель без слов направилась к своей кровати. Вряд ли сегодня кто-то ещё нападёт.

***

      Хьёрн снова ощущал тряску повозки. Его заперли в какой-то грязной камере, но посреди ночи снова вытащили и повезли куда-то. У него болела голова от постоянной тряски, руки свело от верёвок, но ноги были свободны. Впрочем он не собирался бежать, он слышал шаги, звон оружия и доспехов, фырканье лошадей и стук копыт. Они везли только его, и стражи явно было много. Не было ни шанса уйти. Зато он больше не чувствовал яростного взгляда убийцы.