Откровение

В зале Собрания шумно. Логэйн вообще не понимает, какого демона они тут спорят и пытаются друг другу что-то доказывать, если каждый – и сторонник, и враг, - косится на дверь и разве что не заходится приступом от нетерпения: все ждут Стража, без него завывания Эамона интересны разве что паре стариканов такой же жесткой и неисправимой закалки. Коутрен была сама не своя перед началом Собрания. Волнение за нее спадает только когда распахивается дверь – Логэйн видит в щель поднимающуюся с колена командира, мысленно выдыхает – обошлось, не нарвалась, дуреха, на поединок или чего похуже, - и уже потом переводит взгляд на Стража. Эльф спокоен и собран. За плечами клинки, не лук, и еще – тревожные взгляды ворона и чародейки, которых долиец, видно, не смог потерять еще раз – хотя бы на несколько часов. Логэйну почти стыдно за ту ложь, но думать об этом долго он не может – посланные в эльфинаж люди не успели перехватить тевинтерцев, предупредить или хотя бы вырезать их подчистую; Махариэль после освобождения носился по кварталам трущоб стрелой, сметая все на пути, в том числе – магистра с огромной толпой подчиненных. Все еще смешно вспоминать, как прибежал с рапортом едва дышавший от усталости гонец, краснолицый, потный – караул, побег из тюрьмы, ворон заговорил страже зубы, а чародейка обеспечила ему прикрытие, - но Логэйн только налил мальчишке вина и выкинул в огонь все притащенные от коменданта бумаги. Остальные отчеты про Стража он сжег еще раньше. Зачем ему пергаменты и чернильная вязь, если есть живые слова живого (возможно, пока) эльфа? Они хорошо играют свои роли, приближаясь к финалу. Не фальшивят, не путают тексты и обмениваются скрещивающимися взглядами, словно дуэльными клинками – Логэйн доволен такой постановкой. Даже нет времени дивиться доводам остроухого, все вполне объяснимо: сначала Мак-Тир прикидывает, что это Эамон надоумил его молчать об Остагаре – и верно сделал, тактический разбор от долийца на собрании высшей аристократии королевства, что может быть смешнее. А потом подмечает, что Махариэль гнет начатую в тюрьме линию и обвиняет его только в преступлениях против других – не защищает ни Орден, ни себя лично. Глупо, Логэйн парирует, не особо напрягаясь, и пропадает, когда в Собрание вмешивается Анора. Ему ничего не надо – ни трона, ни титулов, ни признания доморощенных эрлов, судящих обо всем сверху, чистеньких, не запятнанных ни одной бедой. Они в сияющих доспехах выходят на бой, когда их созывает на защиту родина – но не они следят, чтобы не развалилась армия, не они вешают трясущихся от ужаса семнадцатилетних дезертиров, не они вынуждены чуть ли не силой выцарапывать из казны финансирование, чтобы солдаты не питались гнилью и не носили отрепье. Они ничего, если подумать, не знают. Логэйн готов их простить – эльфийская зараза пропитала его изнутри, безразличие течет по венам, понимающая усмешка кривит губы. Все, что ему необходимо для счастья – видеть свою дочь живой, знать, что с ней все будет в порядке. Ни один эрл не покусится на благополучие королевы в такой момент, а Стражу… Стражу он почему-то тоже доверяет. Может, Эамон и его прихлебалы не в восторге от Аноры, но в открытую против законов королевства они не пойдут. Взметаются руки, Собрание раскалывается на две части – неравные. Эамон улыбается и поглаживает бороду, со своей высоты наблюдая за результатами, чуть тревожно смотрит Анора, но она тоже скорее довольна, пусть и скрывает это всеми силами: отца не обмануть. Логэйн вглядывается в обескураженные или торжествующие лица, ловит нацеленные на себя взгляды – не составляет труда догадываться, что – кто, - следующая мишень. Но он не позволит этому сброду судить себя. Легко судить о чести, когда родился с фамильным клинком в обнимку, когда всю грязь за тобой готовы подтирать имеющие статус родители – они любят говорить о легендах древности, о великих своих незапятнанных предках, и Логэйну смешно. Свою честь ему приходилось искать на полях сражений и долгими мучительными ночами. Гордость крестьянина, принципы простолюдина – наверное, аристократы едва способны эти слова поставить рядом, не то что осмыслить, - и во всем зале, во всем огромном мире Логэйн знает только одного такого же, поднявшегося из грязи, равного. Лесной дикарь даже в пыточной держался честнее всех напыщенных сынков, жертв садизма Хоу и амбиций Мак-Тира. Что ж, если он готов взять на себя спасение всего мира… Пусть не побрезгует судьбой одного загнанного в угол полководца. Бывшего, скорее всего – горько добавляет в мыслях Логэйн и с шелестом достает меч. - Хватит этого безумия. Дело решится поединком. Ты или твои спутники, Страж? Наверное, придется биться с вороном – после форта прошла ровно неделя, будет даже смешно предполагать, что после пыток они способны хотя бы удержать клинок. Махариэль идиот, что потащил с собой сородича, надо было взять кунари – Логэйн прекрасно понимает, что против воина такого уровня не выстоял бы, но, защищая последние крохи чести, он готов рискнуть. - Еще не поздно отказаться, Логэйн. Я не хочу решать дела королевства за его жителей, просто помоги с Мором… - Ты или твои спутники, Страж? – с нажимом повторяет Мак-Тир. Ему страшно – что все пойдет крахом, что в эльфе взыграет жажда мести, он осознает ставки и откажется, отдав соперника на растерзание аритократишкам. Махариэль думает. На плечо кладет руку чародейка – он переглядывается с ней, едва качает головой, мягко отводит кисть, чуть заметно сжимая пальцы. Подбадривает? - Я командир, - вытягивает он клинки из ножен, неторопливо, оттягивая момент… Надеясь? – Мне и отвечать. Логэйну хочется хохотать во все горло, в десятки медных боевых рогов, трубящих славное наступление на врага. Какой он был идиот! В этом остроухом чести воина больше, чем в ком-либо из окружающих, может больше, чем в самом Мак-Тире. Забрать его жизнь – почетно, и не менее почетно – отдать свою. Пусть будет так, как пожелает того Создатель. Они не салютуют, не обмениваются любезностями – мягко ступают по кругу, примеряясь к первому удару. Вокруг них толпятся эрлы, от разноцветья камзолов рябит в глазах, Логэйн почти не смотрит – ему интересна только фигура Стража в легких, едва способных защитить от его клинка долийских доспехах, старых, как сама история, начиная с самого Остагара. Несколько раз крестятся мечи, вибрация стали отдает в суставах, звон заливает уши топленым воском. Мак-Тир слышит только свое дыхание, только рокот бурлящей крови в ушах: смотрящий да увидит. Эльф старается нападать из нижней стойки, морщится каждый раз, когда слишком высоко поднимает руки – должно быть, натягивается кожа ожогов, интересно, это он сам как собака любые раны на себе так быстро заращивает или чародейка подсобила? Свист, скрежет, треск, звяк доспехов – приходится неизящно едва ли не отпрыгивать от хитрого финта, направленного в щель между щитом и соперником. Логэйн все равно успевает замечать больше требуемого – убийца тянется к ножам на поясе, Алистер следит за поединком, не моргая, магесса стискивает посох до белых костяшек пальцев и едва заметно шепчет под нос, то ли чарует, то ли молится. Махариэль все равно проигрывает – слишком ослаб после плена, пусть и бережно вправленные, руки слушаются плохо, даже слабый толчок щитом под локоть вызывает у эльфа такую гримасу боли, что впору самом скривиться. Они кружатся, обмениваются парой ударов и снова распадаются, как неполадившие по весне коты, Айвэ бледнеет с каждой царапиной и стискивает зубы до вздувающихся опухолями желваков, Логэйну тоже не легчает – верткий долиец все же поддевает его несколько раз в щели доспеха, не смертельно, но крайне неприятно, тело сводит судорогами, от тяжести лат спирает грудь. Но даже в поединке, на грани танцующих лезвий, он не может перестать думать. Что будет дальше? Сегодняшнюю ночь ему не пережить, даже если победит, то докажет этим лишь свою невиновность перед Стражами, за одни делишки Хоу аристократы все равно призовут к ответу. Анора защитит – без каких-либо сомнений знает Логэйн, - но не хочет этого. Его дочь должна вступать на престол незапятнанной яшканием с предателями, даже если этот предатель – отец, нельзя давать ей повод поступаться разумом ради эмоций. Клинок Стража, если подумать, лучше топора безымянного палача. Мак-Тир выставляет щит, отбивается от достаточно опасного – если бы чуть сильнее, точно уколол бы в бок, - удара, отшагивает и опускает меч. Сдается, выцеживая слова так, будто оказывает огромную милость сброду вокруг себя. Он делает это только ради дочери – и ради нее признает, что слишком устал тащить на себе столь многое. - Бей же, Страж, - выплевывает Логэйн. Анора рвется и затихает, доказывает яростно, бойко, сверкая очами и грозясь – королева во всем величии, прекрасная, как солнце, его малышка… Лучше бы она отвернулась – или вовсе вышла. Мак-Тир прочитал достаточно, чтобы знать – Махариэль не будет мстить в последний момент, ударит быстро, одним росчерком обрывая целые десятилетия, и все равно, лучше бы Аноре этого не видеть. Пусть хоть все Собрание окажется в крови, но только не она. Но Страж медлит… И тоже опускает клинки. Вмешивается Риордан, безумно предлагает посвящение – Логэйн снова восхищается, жаль, Страж не мог так же ясно мыслить после пыток, когда им разок удалось перекинуться словечком в поместье Хоу. В такой момент думать только о Море, Создатель, видно он и правда слишком много смотрел в сторону Орлея и слишком мало – вглубь земли, если весь мир кругом сходит с ума и талдычит об одном Архидемоне. Если подумать, одна эта его ошибка зацепила собою сотни других, от безобидных до заслуживающих смерти, и это почти смешно: получилась бы хорошая притча о камне, начинающем обвал. - Айвэ, ты же не думаешь… О Создатель, нет, - Алистер шипит, подлетает к командиру, встряхивает бесцеремонно за плечи. Эльф морщится и кусает губы, чародейка режет в ответ, чтобы бастард не распускал руки и дал Стражу определиться самостоятельно. Что тут думать? Логэйн кривится – он бы в жизни не предал Мэрика и его идеалы, сколько глупыми они не были. Испытанный в бою друг, почти брат – лучшее, о чем может грезить каждый воин, и Махариэль откровенный идиот, если готов сейчас бросить и эту жертву в пекло каких-то своих нечеловеческих соображений. Разве что ради Ферелдена – думает Логэйн, и ватная слабость накатывает в позвоночник. Нет, долиец так не поступит, ради человеческого королевства ему нет резона отрекаться от выблядка Мэрика, нет никаких… - Алистер, - качает головой Махариэль и с силой загоняет клинки в ножны, даже не обтерев кровь. – Мы стольким дали шанс на всем пути, и ты меня понимал. Неужели только гнев застилает тебе разум? - Ты… - Слушай, - почти приказывает остроухий, и Алистер на удивление замирает, только скалится исподлобья, - ты не прощаешь смертей близких. Но Дункана не вернуть, Остагар не вернуть. Мы не будем выполнять работу вместо порождений тьмы и убивать тех, кто еще способен… Болеть душой. У гарлоков ее нет. Не превращайся в чудовище, Алистер. Логэйн просто слушает. Его заточенные под логичные планы битв и многоходовые, но закономерно вытекающие друг из друга комбинации мозги не приспособлены переваривать за раз столько пропущенной через эмоции чуши, глупее он ничего в жизни не слышал – болеть душой, надо же, от барда своей понахватался, что ли? - Это ты превращаешься в чудовище, - сплевывает под ноги командира Алистер и разворачивается. – К демонам, я слишком долго слушал этот бред. Сражайся против Архидемона хоть столовым ножиком, идиот всепрощающий, мне плевать. - Мы не можем вот так отпустить сына Мэрика, это вызовет слишком много проблем, если снова встанет вопрос о престолонаследии! – очухивается какой-то эрл из верхних рядов, и Логэйн жалеет, что ворон убрал руки с рукоятей и не может одним брошенным ножом оборвать жизнь высоколобого урода. Собрание снова кипит – еще бы, судьба полководца почти решена, ставки поднимаются, на кону жизнь пусть выблядка, но королевской крови, - и в череде локальных споров звучат предложения одно другого краше. Над всеми царит голос Аноры: Эамон хватается за сердце и косится на Стража уничижающим взором, кто-то ахает, откуда-то доносятся вопли одобрения. Во всем безумии только одно спокойное лицо – мертвецки бледное, словно восковая посмертная маска. Махариэль трет горло и оборачивается к Аноре, медленно склоняется в полупоклоне – тяжело то ли от ран, то ли от нежелания. - Ваше Величество, прошу вас, сохраните жизнь Алистера. Без его помощи я вряд ли смог бы добиться… Многого, - он явно намекает на престол в том числе, и Логэйн не знает, то ли бросать ублюдку новый вызов, то ли так же просить у дочери, вплетая свой голос в мольбу Стража. – Простите вспыльчивость моего друга. Пощадите. Он вспоминает сожженные отчеты и проданную за банку целебной мази эльфийскую гордость. Бездна, на дне которой он лежит, трескается и идет щелями до самых недр земли. - Не смей после всего называть меня другом! – рявкает Алистер, почти хватаясь за меч – охрана не дремлет, подступает с боков, в любой момент готовая то ли повалить его на пол и добить тут же, то ли сопроводить за пределы зала. - Хорошо, - милостиво кивает Анора и сияет своей улыбкой. – Я рада выполнить любую просьбу Стража, ставшего мне другом и помощником. Алистер хлопает дверью оглушительно громко, разрывая все остатки сознаний в головах присутствующих, эрлы расходятся – по двое, по трое, обсасывая на все лады поток новостей. Куда теперь ему, Логэйну? Вслед за ссутулившимся эльфом, краем уха прислушивающимся к чародейке, вслед за дочерью? Вечером Логэйн принимает в себя Скверну и молится не пережить Посвящение. Утром он просыпается Стражем – какая насмешка судьбы, стать тем, кого сам тщательно гнал в ловушки, на колья и дыбу, - и впервые в жизни не знает, за что будет драться этим днем и последующими.