Come back home

Намджун

Звуковой фон незаметно изменился, будто Намджун переключил радиоволну. Теперь он знал, чем такие моменты чреваты, поэтому тут же стянул наушники и огляделся. И, вымученно застонав, с размаху сел на корточки и обхватил руками голову. Ну, конечно, никакого ему обшарпанного дома на углу Одиннадцатой улицы, в котором он обитал в крохотной, зато собственной квартирке. Глубоко задумавшись, он отдал мысленную команду «домой» и оказался на узкой неприметной улочке, ведущей к набережной реки Хан и — к дому Тэхёна. В который раз за прошедший с возвращения в Америку месяц. Намджун выругался на собственную зациклившуюся силу, которую всё никак не удавалось перенастроить на исходные географические данные. Он включил мысленно картинку своего настоящего дома, и на этот раз перемещение прошло без помех. Он постоял на пороге своего жилища, оглядывая его и задумчиво вертя в пальцах связку ключей. Ну, славно же. Выкрашенные светлой краской стены, удобная мебель, включая отличный стол, заставленный звукозаписывающей техникой, и удобный раскладной диван-кровать. Барная стойка в углу и стройный холодильник, в котором всегда находилось, чем поживиться. Намджун обустраивался постепенно, придирчиво выбирая каждую вещь, которой предстояло поселиться в его доме. Он старался поддерживать относительный порядок, не захламлять пространство. Даже с соседями ему повезло: он не видел их, а они — его, так что ни шума, ни навязчивого общения не было. Всё — абсолютно всё! — работало на то, чтобы считать это место домом. И вот тебе. Стоило хлебнуть лучшей жизни, как Намджуна переклинило, то и дело перебрасывая туда, где окна приветливо горели светом и всегда находилась компания на ужин, обед или завтрак. Наверное, в этом вся загвоздка — Намджун просто отвык жить один. Он щёлкнул замком и накинул на него цепочку. Что ж, придётся привыкать обратно. Тем более что ставшего привычным круга общения он не был лишён начисто. Он ежедневно созванивался по скайпу с Джином, который лез на стенку от скуки, вынужденный соблюдать постельный режим. На заднем плане часто мелькала любопытная мордашка получившего-таки свободу Чонгука. Выглядел тот… экзотично — с выбритым черепом, подживающим красным шрамом по его периметру и куцей «пальмочкой» на макушке. Чонгуку было до звезды на разговоры старших. Он усаживался так, чтобы видеть то, что происходило за спиной Намджуна, и залипал. Малой бредил Америкой и порой едва ли не ментальными пинками и щенячьими глазами выгонял Намджуна погулять. Легко было представить Чонгука, бледного, в привычных чёрных шмотках — впавшим в восторженный свун при виде знаменитого на весь мир нагромождения высоток. Намджун порой ловил себя на желании показать ему город «в натуре». Тем более что ему ведь это ничего бы не стоило. В такие моменты он тормозил себя. Не стоило привязываться сильнее, он и так уже, вон, домом промахивался. Так что Намджун включал камеру и шёл новыми и старыми маршрутами до рабочей студии или на прогулку. Город тогда ощущался иначе, Намджун будто бы снова смотрел на него незамыленным взглядом. А Чонгук едва не повизгивал от восторга, разглядывая простейшие вещи вроде табличек с пересечением улиц, играющих в футбол темнокожих мальчишек или забегаловок с фастфудом. Пусть порадуется. После того, как Чонгук, подобно улитке, самоотверженно и добровольно замуровал опасную часть силы внутри своей раковины, а потом столько времени провёл взаперти, яркие впечатления ему точно пойдут на пользу. Да и самому Намджуну было приятно выбраться лишний раз из студии. Тем более что виртуальное присутствие Чонгука создавало ощущение, что шатается по улицам Намджун не один. Пару недель спустя в личку Намджуну прилетело письмо от Юнги, состоявшее по большей части из микса корейского и английского мата, а по сути сводившееся к тому, что Намджун мудак, раз их всех кинул и не показывается. Джин-хён с Чимином, видите ли, расстраиваются. Намджун перечитал текст пару раз, потёр имена, подвигал строчки и понял, что с этим можно работать. Юнги выдержал паузу в ответ на предложение посотрудничать, затем отписался исчерпывающим «всё сложно». Намджун сложил два на два — «всё сложно», больше похожее на статус отношений в соц. сети, и милашное селфи от Чимина с ним самим на фоне Юнги, работающего в своей студии. Ладно, есть вещи поважнее покорения андеграундной Америки. Тему Тэхёна все старательно обходили, как спящего слона в маленькой комнате — аккуратно и по стеночке, замирая всякий раз, когда невольно касались животного неловким движением. На единожды небрежно брошенное Намджуном «общаетесь?» Джин начинал сетовать на то, что тот «совсем отбился от рук, не слушает никого». Кто там пытается присесть Тэхёну на уши и почему тот отбился, Намджун не стал интересоваться. Чимин с Хосоком оказались большими любителями фото-пруфов и заспамили ими общий чат. Намджун переждал, пока «какао» успокоится, и не глядя промотал пару десятков фотографий. Единственное фото Тэхёна, от которого Намджун бы не отказался, и так отпечаталось на сетчатке. И дело было вовсе не в самом Тэхёне, а в пойманном им и Джином моменте. Окажись под рукой то фото — его можно было бы из вредности разрисовать, а затем порвать на кусочки и выбросить. Или ритуально сжечь, например. Намджуну «по статусу» было положено любить умные фильмы. В общем-то, он любил их и сам по себе. «Вечное сияние чистого разума» в последнее время стояло в его кино-коллекции особняком. Выпилить бы вот так же воспоминания об одном конкретном человеке, засеявшем сад Намджуновых мыслей сорняками злости и ядовитого стыда. Они прорастали, цепляясь за любые поверхности и углы, вились мощными стеблями там, где раньше рядами сидели выпестованные моральными принципами и стойкими взглядами привычные мысли. Теперь же сознание было отравлено. Вызванные Тэхёном чувства прорывались в тексты: презрение к себе (что оказался неспособен отказать ему), злость (повёлся ведь на дурной план, подчинился, чуть не потеряв навсегда друга) и стыд, стыд, стыд, пикантно приправленный разбуженной похотью, который не сглаживало даже отчётливое понимание — Намджун не мог тогда не согласиться. Вернувшегося и прощённого за так и не объяснённое отсутствие, Намджуна то и дело звали подиджеить или просто потусить в клубы, но сама мысль о неизменно сопутствующем таким походам сексуальном флёре вызывала стойкое отвращение. И новую волну самоуничижения. Такой вот побочный эффект проявился у магии Тэхёна. А остальные, смотри-ка, общались с Тэхёном, ещё как. Будто и не было ничего. Будто одному Намджуну поперёк горла встал этот чокнутый малый, эта нашпигованная своей опасной силой и вкрадчивым голосом сирена, под чьё колдовское очарование он так бесславно попал. В памяти подгнивающими занозами сидели воспоминания, от которых хотелось рвануть через океан, найти его, встряхнуть и сказать: Сделай так, чтобы я забыл тебя. Сделай, блядь, доброе дело. или За тобой должок, мудила. Как будешь расплачиваться? или Я хочу тебя в свою музыку. Или что-то ещё — настолько же не имеющее права на существование. Так и не дописанный трек остался похороненным в недрах Намджунова телефона. Удалить его не поднималась рука. Доработать без Тэхёна было невозможно. Может быть, однажды, лет двадцать спустя, Намджун наткнётся на забытый файл, найдёт Тэхёна, запишет его и захлопнет-таки кровящий незавершённостью гештальт. Лет через двадцать, не раньше. Когда сотрутся дочиста воспоминания о жарком августовском вечере на крыше заброшенного особняка и стоящем на краю знакомо-незнакомом человеке, улыбающемся светло и таинственно. О низком голосе, проникающем в самую душу, даже когда он не наполнен силой. Обо всех «ты волнуешь меня», «один раз, пожалуйста», «никто, никогда», «проваливай». О той единственной ночи, навязанной и подаренной. Об испачканных кровью сцепленных чужих пальцах. Тэхён получил урок, который, может быть, чему-то его научит. Намджун же скорее заведёт собаку или девушку (ну не собирается он всю жизнь провести в целомудрии), чем поддастся чужой остаточной магии и рванёт на другой континент. Да и зачем? Ведь музыку можно уловить в любом городе. Можно переключать её под настроение, а если нет подходящей — создать. Разные ритмы, запахи, языки, ветра — в любой точке мира можно найти своё, то, что отзовётся. Намджун ведь способен менять страны с лёгкостью, как музыкальные треки в плеере. А люди — не меняются.