Исцеленный воздухом

— малыш, ну послушай же… — шепчет Хосок в любимые губы, нежно положив руки на пухлые щёчки, мокрые от слез, и соприкасаясь лбами. Дождь барабанит по листьям деревьев в саду, играя лишь ему известную мелодию, смешивая глухие звуки с дикой болью. Настолько сильной болью, разъедающей не только душу, Чимин ощущает её физически. Каждым участком кожи, каждой частью тела, всем своим нутром. Умирает. Больше не живёт, он существует. Чем тише всхлипывает Пак, тем сильнее идёт дождь, словно вместо парня выплакивает жгучее горе, заполняя город чистой стихией небес, обрушая их оглушающими раскатами грома. Ветер завывает, будто раненый зверь, со скоростью света разнося их страдания. Общая любовь. Общая боль. Одна на двоих. Хосок уйдёт, уйдёт навсегда, а Чимин продолжит свое жалкое существование без любви, без счастья, без души. Но хуже всего то, что младший понимает Чона, понимает его решение, понимает всю его тяжесть на сердце, понимает. И от этого собственное сердце заполняется невыносимым сожалением и сочувствием, потому что его, такой родной и нежный хен мучается от самого тяжкого решения в жизни. Даже в такой ситуации Чимин не может быть эгоистом. Даже сейчас он поглощен лишь чувствами старшего. — я знаю, Хен. Я знаю… — произносит Пак, оставляя лёгкое прикосновение на губах напротив. — я буду в порядке… Врет. Рыжий знает, что врет. Чувствует. Чимин знает, что стоит только показать пытку, через которую он проходит, стоит только попросить его не уходить, не бросать одного, Хосок сделает, сделает и будет всю оставшуюся жизнь испытывать чувство вины, за смерть брата, за страдания Юнги, чувство вины, что будет медленно убивать его изнутри. Чимин знает и не допустит этого. Он молчит. А старший гибнет. Гибнет от того, что не увидит больше любимые глаза, в которых вся жизнь, любимую улыбку, что дарит счастье в самый ненастный день, любимый звонкий смех, заражающий радостью, и любимые руки, что заставляют забытся в объятиях. Не почувствует больше его ласки, тепла, не почувствует, как вселенная взрывается от одного лишь поцелуя. Чувство стыда перед Паком убивает его, потому что выбрал не его. Потому что бросает одного с кинжалом в сердце, потому что не сможет утешить, когда будет грустно, не сможет поддержать, когда будет тяжело, не поможет подняться, когда он упадёт. Его не будет больше рядом. Он выбрал не его. Он будет нести эту вину на своих плечах в другом мире вечность. А долг перед Юнги и обязанность защищать младшего брата ломают ребра изнутри, разрывают грудную клетку, заставляя задыхается от безысходности. — не прощай меня, слышишь? Не смей прощать меня! — кричит старший, падая на колени без сил. — я не заслуживаю… Слезы предательски капают с глаз, смешиваясь с дождём. Он продолжает идти, с большей силой разливая тоску, промочив их до нитки. Холодное помещение, холодная ванна, и шум воды, звоном отскакивающий от холодного кафеля. Парни вместе сидят в тёплой воде, не отрывая взгляда друг от друга. Вместе. Чимин так захотел. Захотел видеть, присутствовать, захотел услышать последний вздох любимого. До конца быть рядом. Единственное его желание сейчас быть рядом пока есть возможность. Хосок с горечью сминает его губы в нежном поцелуе. Последнем поцелуе. Всю свою необъятную любовь к этому милому малышу вкладывая, целует. — я люблю тебя. — еле слышно шепчет младший. — я люблю больше. — шепчат ему в ответ. И одновременная острая боль пронзает место в районе груди, где-то под сердцем, вырисовывая размашистыми буквами признание, у обоих. Истинные. Предательски, именно сейчас, вселенная признала их родственные души. Чимин будет один до конца жизни, и никто не сможет предпринять даже самую никчемную попытку утешить его. Потому что его душа принадлежит другому. Судьба издевается. Именно сейчас, когда до разлуки остались считанные минуты. Издевается. Взглянув на Хосока, Чимин проводит рукой по волосам, откидывая их с глаз. Любимых, потухших глаз, которые очень скоро закроются навсегда, которые больше не одарят Чимина ласковым взглядом, в которых померкнет жизнь. Их совместная счастливая жизнь. Получив утвердительный кивок от старшего, Пак дрожащими руками подносит острое лезвие к его венам. Но медлит, не может решиться, страх сковывает все тело. Хосок, замечая смятение младшего, накрывает его руку своей, проталкивая острие под кожу. Резкое движение, словно нож по маслу, и ванна окрашивается в кроваво алый цвет. Чон беднеет на глазах, а слабость разносится по телу. Он опустил голову на плечо любимого, не в силах держать её сам. В мыслях только самые сладкие моменты, самые нежные воспоминания и ласковое «Хен» Чимина. Последние крупицы жизни вытекают вместе с кровью. Умирает с именем любимого на устах, обмякая в его руках. Пак взвыл, выпустил все, что держал в себе. Всё, что скопилось. Отчаянный, душераздирающий крик, наполненный горечью и страданиями, заполняет помещение. Он сильнее прижимает безжизненное тело любимого, запачканный его кровью, целуя в висок, повторяя раз за разом такое любимое Чона «Хен». — и что ты тут делаешь? — произносит до жути знакомый голос откуда-то из тёмноты. Его терпкое звучание пронзает слух, возрождая те счастливые события в памяти, которые Мин так усердно пытался подавить. И у него почти получилось, но вот… Опять… Все его попытки принять реальность проваливаются в глубины бездны. — а что не видно? Схожу с ума, медленно и мучительно. — с усмешкой произносит брюнет, не открывая глаза, все так же лёжа на кровати привязанный. — лучше бы это был не ты. — ааа, ты бы хотел вместо меня увидеть Намджуна, верно? — смеётся парень, продолжая стоять в тёмном углу. — ну извини. — пиздец. Моя галлюцинация издевается надо мной. Я окончательно рехнулся. В палате полумрак, окна все так же зашторены и Мин вообще не помнит, чтоб их когда-нибудь открывали. Все помещение наполнено смрадом от медикаментов и ему почему-то кажется, что именно так пахнет в морге. Пустом, холодном и безжизненном. Видимо лекарства опять перестали действовать раз этот парень стоит тут и смеётся. А ведь все более менее наладилось. Юнги привык считать все что было болезнью, вымыслом, осознал и принял. Учился жить с этим и неплохо ведь получалось. А теперь старые раны вновь открыты, вновь сочится из них тоска по братьям, по любимому. Вновь придётся привыкать к суровой реальности. Но все-таки, пусть и ведение шизофреника, но брюнет хотел бы увидеть именно Намджуна. Очень хотел. Он стал забывать его черты, его лицо, его образ в разуме слишком расплывчат. Хоть на одно мгновение увидеть его снова, запомнить и хранить в памяти, как кусочек счастья, кусочек дома и любви. Кусочек собственной важности для кого-то. Кусочек покоя. — нет, это не лекарства перестали действовать. — ещё сильнее смеётся парень, словно мысли Юнги прочитал, заставив его наконец резко открыть глаза и посмотреть в свою сторону. — ты правда думаешь, что вот она реальность? Господи, когда я увидел тебя первый раз, мне не показалось, что ты такой тупой. Пошевели мозгами! Подумай хорошенько. Глаза Юнги забегали в разные стороны. Это не лекарства, и он, и Мин помнит, как упал, помнит обеспокоенное лицо Намджуна. Но… Он не помнит врачей, кроме того раза, когда очнулся. Не помнит, чтоб заходили его проверить, покормить, накачать лекарствами. Он лежит привязанный уже бог знает сколько времени, а никто так и не пришёл к нему. — приди уже в себя! — кричит человек, вылетая из угла. Он преодолевает расстояние между ними в считанные секунды и наносит удар с правой, приходясь кулаком по лицу. Затем ещё. И ещё. А Мин и сделать ничего не может. Лишь вскидывает руки, да ноги, но освободиться не получается. Побои не новое для него. Он так привык, что даже боли не чувствует. А удары становятся все яростнее, попадают куда придётся. Нависший над брюнетом, парень прямо в глаза смотрит и бить его не прекращает. — ну же! Вспомни кто ты! Вспомни, иначе кто-то из твоих братьев умрёт! Ты же догадывается кто это будет! Ну! — продолжая лупить его, кричит. И Юнги будто молния в голову ударила, услышав угрозы в сторону друзей. Их улыбки, их смех замелькали в голове, как диафильм. Никто не посмеет тронуть их. Мин не позволит. Никогда. С громким криком, он вырывает руки, ломая наручники. Эта ухмылка напротив ещё сильнее злит, выводит из себя. Эта злость кипит в нем, сворачивается в огромный шар и просится наружу. Последний удар и дьявольский огонь загорается в руках, разрастается, наполняя комнату пеклом. С огромной силой огненного жара откидывает от себя парня, врезая его в стену, пустившую трещины от мощного удара. Сквозь разломы проглядывает свет, яркий и ослепительный. Чистый, словно сами небеса протягивают ему руку помощи. Слышно чьи-то голоса, знакомый и приятный сердцу голос. Он зовёт его. Горько и отчаянно зовёт. — ну наконец то. Теперь ты понял да? Ну и тупой же ты, правда. — продолжает смеяться мужчина. — никогда бы не подумал, что ты тугодум. — и Юнги начинает смеяться вместе с ним, из-под чёлки поглядывая, распутывая ноги. Да тупой. Брюнет сам не знает, как можно так тупить. Но главное он понял, понял все. Что вот она иллюзия, его страх, глубокий кошмар. И он сам позволил себе застрять в нем. Сам привязал себя к этому место, сам. Потому что так боялся стать познать счастье. А там, за стеной, его реальность, семья и друзья, его настоящая жизнь. Пора возвращаться. Пора наконец закончить все страдания. Он садится на постель и потирает следы от наручников, которые тут же исчезают. Его так сильно били, а на нем ни ссадин, ни боли. Подсознание. Или сознание. Какая к черту разница. — поторопись. Я ведь не шутил. Сожги уже этот хренов кошмар в своей голове и поверь наконец в себя, позволь себе быть счастливым, верховный. — сказал парень, подымаясь на ноги. Он неторопливо поплелся к двери из палаты, пусть и воображаемой, но выйти из его разума как-то же нужно. Какой каламбур. — эй… — одергивает его Юнги, заставляя обернуться. — спасибо Ли Сун. Спасибо. — я просто возвращаю тебе то, что когда-то отнял. И вообще почему ты разговариваешь со мной неформально, а? — улыбается старший. И брюнет ловит себя на мысли, что это первый раз, когда он видит его искреннюю и добрую улыбку. Он изменился. — ты умер, так что похуй. — смеются вместе, громко и заливисто. — позаботься о своей семье. Юнги кивнул и распахнул свои крылья, слегка отрываясь от пола. Он обернулся ими и стал вращатся по комнате, создавая огненный вихрь. И в один момент выломал стены ненавистной тюрьмы, раскидывая языки пламени крыльев повсюду, взрываясь собственным огнём. — Джуни, воздух мой, я больше не уйду. — шепчет он, откидывая волосы с глаз спящего Кима. — у нас будет вечность. Я обещаю.