***
– О Сехун, к директору. Омега поднимает голову, отвлекаясь от записей в тетради и откладывая ручку. Он смущенно прокашливается, когда понимает, что все взгляды одноклассников направлены на него. Внутри зарождается неприятное чувство, словно он сделал что-то ужасное и теперь будет наказан за это. Успокаивало лишь то, что он не участвовал ни в одной выходке Бен Бэкхена, который смотрел сейчас также удивленно. Омега дожидается согласного кивка от учителя, что разрешает ему выйти, и скидывает в свою сумку пару тетрадей, учебник и пенал, прежде чем закинуть ее на плечо и выйти из кабинета вслед за секретарем директора. Они идут в тишине. Пустынные во время занятий коридоры залиты солнечным светом из больших окон. Сехун не решается спросить, по какой причине директор хочет его видеть, и с грустью думает о том, что солнце пусть и яркое, но уже совсем не греет – на улице царит поздняя осень. – Проходите, Вас уже ждут. Молодой омега останавливается у двери в кабинет, и Сехун кидает на него неуверенный взгляд, прежде чем кивнуть и взяться за ручку двери, но замирает, как только лишь немного ее приоткрывает. Запах. Знакомый, любимый до боли - запах, от которого тут же кружится голова. – Сехун, – директор обращает к мальчишке взгляд, кивая ему и тем самым показывая, что он может проходить в кабинет. Но омега не может сдвинуться с места. Ноги словно наливаются свинцом, и он судорожно выдыхает, когда мужчина, сидящий к нему спиной, наконец оборачивается. Прошло больше месяца с того момента, как Сехун оборвал с альфой все связи. Он старался не думать о нем, занимать мысли чем-то другим, и, пусть выходило плохо, он уже не имел возможности присылать кучу глупых сообщений о том, как хочет домой. Он старался убедить себя в том, что больше не хочет навязывать себя этому человеку. Но сейчас Хань почему-то приехал. Он сидит напротив него и недовольно хмурится, явно желая о чем-то поговорить. Но Сехун не может. У него дрожат колени, а в горле появляется противный ком, проглотить который не удается. – Сехун, Ваш опекун проделал весь этот путь сюда, чтобы встретиться с Вами, – директор повторяет, явно начиная раздражаться медлительностью своего ученика. – Проходите же скорее! – Нет! – Сехун отвечает достаточно резко. Он не должен так разговаривать со старшими, должен помнить об уважении, но сейчас он едва узнает собственный голос. Он нервно дергает плечом, когда секретарь директора осторожно подталкивает его через порог. Это действует на него. Словно спусковой механизм. Омега разворачивается и едва успевает удержать сумку на плече от падения, кидаясь бежать дальше по коридору. Он не оборачивается, словно боится, и ноги несут его к выходу из корпуса, когда он слышит за спиной громкий хлопок двери и удивленный вскрик. Сехун вырывается на улицу, когда позади, в безупречной тишине, четко слышатся быстрые шаги другого человека. Кажется, он также переходит на бег. У Сехуна бешено стучит сердце. Омега теряется, оказываясь на пороге в одной лишь тонкой рубашке, не спасающей от сильного ветра. Нежную кожу тут же обжигает холодом. Он жмурится, понимая, что до общежития придется бежать достаточно долго, но вернуться за пальто в гардероб нет возможности, и выбирает вариант, который кажется ему более подходящим. Сехун шипит сквозь зубы, но не успевает сделать шаг с порога: тяжелая входная дверь вновь резко распахивается. Сехун вскрикивает, когда его резко разворачивают за плечи и прижимают спиной к широкой колонне рядом. – Хватит от меня бегать! Я тебе не мальчик, чтобы играть с тобой в догонялки! – Хань рявкает. У него почти нет одышки от быстрого бега, но выглядит он слишком разозленным. Сехун распахивает глаза, чувствуя спиной холод камня, но хуже всего то, что ему приходится оказаться лицом к лицу с человеком, видеть которого он не хотел. Или боялся. Он шумно выдыхает, с трудом вновь вбирая в легкие воздух, а затем понимает, что не может нормально дышать. Сердце по-прежнему бьется так быстро, что он слышит, как кровь стучит в ушах, а в груди становится больно. – Какого черта не отвечаешь на звонки!? Где твой телефон!? – Хань словно не ждет ответа. Он продолжает говорить, и его низкий от злости голос больше похож на рычание. Сехун чувствует, как ему становится все более дурно с каждой секундой. – Я не получал от тебя новостей все это время! Знаешь, чего мне стоило бросить все дела и сорваться сюда!? Сехун глупо моргает. В ушах звенит - он словно перестает слышать все, что ему говорят, и с трудом следит за движением губ альфы, не разбирая слова. Не получал новостей? Так он читал все, что он писал ему? Но почему не отвечал? Это одностороннее общение создавало иллюзию ненужности и безразличия со стороны старшего. Это он виноват в том, что Сехун поступил так! Ответить все равно не получается. Мальчишка открывает рот, но выпускает лишь задушенный всхлип. Хань замолкает, словно впервые осознанно смотря на Сехуна. Он понимает, что возможно перегнул палку сейчас, но он действительно был в бешенстве, когда омега, этот глупый ребенок, перестал выходить на связь. Только сейчас альфа замечает слезы в чужих глазах и то, что Сехун мелко дрожит от холода. – Черт, – Хань выругивается, понимая, что повел себя как последний дурак сейчас, так просто сорвавшись. Он совсем не думает, стягивая с себя пиджак и, накинув его на чужие плечи, резко прижимает Сехуна к себе. Омега замирает, оказываясь в объятиях. Его словно окатывает волной жара с ног до головы. Он задыхается, пытаясь справиться со слезами и не утонуть в этом странном чувстве уюта и тепла. Запах альфы выбивает из колеи, заставляет ноги подкашиваться, и Сехун прячет замерзший нос в воротнике чужой рубашки, пытаясь перебить это ароматом туалетной воды. Хань напрягается. Только сейчас он осознает, что Сехун больше не тот ребенок, которого он привез в свой дом однажды. Подросток в его руках почти потерял свою детскую угловатость, и альфа позволяет себе сжать чужое стройное тело сильнее, понимая, что держать его вдали от себя является правильным решением. Запах омеги почти полностью проявился. Он чувствует нежный аромат мяты, с трудом сдерживая себя от опрометчивых поступков. – Нам нужно зайти в помещение. Иначе ты совсем замерзнешь, – Хань произносит спустя несколько минут тишины. Его голос, тихий и хриплый от напряжения, вызывает у Сехуна стайку мурашек. Сехун соглашается, молча кивая, и нехотя отстраняется от альфы, позволяя завести себя в холл центрального корпуса, на пороге которого они до сих пор стояли. – Сехун, я прошу тебя больше так не делать, – Хань смотрит внимательно, и Сехун готов сгореть со стыда под чужим взглядом. Он опускается на небольшой диванчик и не решается поднять взгляд к лицу альфы. Он снова разговаривает с ним, как с нашкодившим ребенком. Наверное, для него это выглядит именно так. – Надеюсь, ты услышал меня. – Да, хен, – Сехун, впервые за все время, заставляет себя ответить хоть что-то. – Но нам нужно поговорить. Это важно, – Хань хмурится вновь. Сехун не понимает, что сейчас может быть важнее происходящего, но кивает, поджимая губы. – Не здесь. – Я возьму пальто в гардеробе, и можно будет выйти в парк, – омега сглатывает и не дожидается ответа. Он с сожалением, но достаточно быстро скидывает с себя чужой пиджак и позорно сбегает, чтобы успокоиться хоть немного, пока забирает верхнюю одежду. Назад идет медленно, словно оттягивая момент, когда снова придется оказаться с Ханем наедине. – Готов? Сехун тихо соглашается, опуская голову и отмечая то, что альфа также надел свое пальто. Омега почему-то все еще выглядит и по-прежнему чувствует себя виноватым. Они идут молча. Сехун постоянно забегает вперед, нервно прибавляя шаг, и Ханю это надоедает. Он достаточно резко хватает замерзшую ладонь мальчишки в свою, сухую и горячую, заставляя его идти рядом. Щеки омеги заливаются краской, и он надеется, что старший сбросит все на мороз. – Присядь, – Хань выпускает согретую ладошку Сехуна, позволяя ему спрятать обе руки в карманы, и указывает на лавочку, у которой они останавливаются. В парке, кроме них, никого. С деревьев облетела вся листва, и редкие птицы кричали где-то вдалеке. Сехун ежится, зарываясь носом в объемный шарф, стараясь не смотреть на альфу. Хань выглядит серьезным сейчас и не садится рядом. Он нервно выдыхает, словно не решаясь начать заговорить, и это немало удивляет омегу. Он впервые видит, чтобы старший вел себя так, словно чего-то боится. – Ты очень вырос, Сехун, – Хань наконец начинает, и омега поднимает взгляд, действительно вслушиваясь в чужие слова. – И теперь я не могу позволить себе решать некоторые вопросы самостоятельно. – О чем ты говоришь, хен? – Сехун не понимает совершенно. Что он может решать сейчас, кроме задач по математике в школе? Хань был странным сегодня, с самой первой секунды их встречи. Альфа отвечает не сразу. Он разглядывает тяжелые облака, хмурится, словно и не слышал чужого вопроса, и лишь спустя несколько минут достает из кармана пальто небольшую пластиковую карту. Сехуну кажется, что это кредитка, и он хочет спросить, зачем это ему, но Хань его опережает, заставляя вновь закрыть рот. – Ключ от банковской ячейки, – он выдыхает, словно слова даются ему с большим трудом. – В ней находятся ценные бумаги, Сехун. Наследство, что оставили твои родители. Сехун чувствует, как в носу начинает щипать, а на глаза снова наворачиваются слезы. Родители оставили ему что-то? Это было так бесполезно сейчас. Он отдал бы все на свете, если бы только они были живы. Если бы они были рядом, то ему не нужно было бы никаких денег. Ничего! Хань не торопит с ответом, понимая, что принять это, должно быть, достаточно сложно. На самом деле, его отец был бы в бешенстве, если бы узнал, что его сын пытается идти поперек его собственным планам. Эта банковская ячейка – единственное, что оставил Лу Донгэй от клана О. Ее содержимое было слишком ценным. – Но я не знаю, что с этим делать, – Сехун растерянно выдыхает, сжимая пальчиками кусок пластика. Он вдруг понимает, что у него нет даже фотографий родителей. Он с трудом может вспомнить, как они выглядели. Это пугает. – Ты не должен думать об этом сейчас. Но ты должен знать, чтобы принять правильное решение в будущем. – Я не... – Сехун! – альфа прерывает отрывистое бормотание омеги, заставляя его снова посмотреть на себя. – Твои родители оставили завещание, в котором указано, что ты можешь распоряжаться содержимым банковской ячейки по достижению двадцати одного года. Сехун поджимает губы. Он не успевает произнести, что подумает об этом позже в таком случае. Хань набирает в грудь побольше воздуха, но скрывает волнение. – Есть лишь одно условие для этого, – Хань резко выдыхает и наконец серьезно смотрит мальчишке в глаза. – Ты сможешь открыть ячейку, только если будешь состоять со мной в браке. Повисает тишина. Сехун надеется, что ослышался сейчас, но чужой взгляд говорит об обратном. Из груди словно выбивает воздух. – Ч-что?... Хен, ты ведь шутишь? – омега хватает холодный воздух губами, пытаясь хоть немного соображать, не запутаться в вихре мыслей, тут же появившихся в его голове. Немыслимо... Это не может быть правдой. – Это единственный выход для тебя. Твои родители хотели этого, – альфа отзывается и делает шаг назад, подавляя желание приблизиться к омеге и вновь успокоить его смятение, крепко обняв. – Подумай. У тебя еще достаточно времени, но ты имеешь право знать уже сейчас. Сехун мотает головой. Это такой абсурд! Пусть у него еще действительно много времени, но он не знает, в какую сторону должен двигаться. С одной стороны, эти деньги были ему не нужны. С другой, он не знал, что лежит в банковской ячейке, помимо ценных бумаг. Возможно, там есть что-то куда важнее? Омега поджимает губы. Он еще слишком юн, чтобы понимать всю важность происходящего и того, о чем ему говорят. – Это всего лишь формальность. Брак будет иметь силу лишь на бумаге, Сехун, – Хань нарушает повисшую между ними тишину первым. Ему хотелось немного обнадежить омегу, дать ему успокоиться. – Я понимаю, – Сехун кивает, поджимая губы. Фиктивный брак? Да, он слышал об этом. Это была нормальная практика в современном мире, где большинство людей искали лишь выгоду в друг друге. Но для себя омега подобного не хотел. Разве счастье было в материальных ценностях? Пусть даже и так, но, кажется, он действительно что-то испытывал к Ханю. Что-то необъяснимое, теплое и заставляющее переворачиваться внутри все от одного лишь чужого взгляда. Но он всего лишь глупый мальчишка. Это обязательно пройдет. – Но сейчас я не хочу об этом говорить. – Возвращайся в школу, Сехун. Хань кивает, когда мальчишка поднимается и кидает на него тоскливый взгляд, прежде чем направиться к учебным корпусам. Альфа тихо чертыхается под нос, понимая, что не смог правильно начать разговор и теперь омега остался наедине со своими мыслями. Лу садится в машину и чувствует, как ком злости и отвращения к самому себе подкатывает к горлу. Он бьет ладонью по рулю, а затем достает из кармана пальто смятую пачку сигарет, самых обычных. Раньше у него не было пристрастия к этой привычке, но в такие моменты он мог заглушить тупую боль в груди лишь никотином. Альфа прикуривает и делает глубокую затяжку, прежде чем выпустить облако дыма. Он уверен, что Сехун вряд ли простит его, если узнает, что он был вынужден сделать. Пришлось потратить достаточно много времени и сил на то, чтобы подделать завещание О Суквона. Пункт о простом замужестве их сына превратился в цепи, привязывающие омегу к семье Лу. К Ханю.***
После разговора с Ханем у Сехуна не было ни одного спокойного дня. Он старался занять себя чем-то, что могло бы его отвлечь. Слова, сказанные альфой, продолжали крутиться в голове, не давали нормально спать и заставляли метаться в неопределенности. Он снова изредка позволял себе писать Ханю сообщения. И хотя ответы того были сухими и короткими, но даже это заставляло сердце омеги биться быстрее. Сехун ловит себя на мыслях о том, что был бы счастлив однажды услышать предложение выйти замуж, но отгоняет от себя мысли, что в любой другой ситуации это также мог быть Хань. Невозможно. За попытками Сехуна также беспечно продолжать учебу почти проходит зима. К концу февраля снег начинает таять, а в воздухе чувствуется свежее дыхание весны. И хотя он любил это время, когда природа словно просыпалась от долгого сна, в одно утро он просто не смог подняться с кровати. – Эй, мелкий. Долго ты будешь валяться? Уроки начинаются через полчаса, а господин Нам не любит опозданий, – Бэкхен хохочет, стоя перед зеркалом. Он снова криво застегивает пуговицы на рубашке, не притрагиваясь к двум верхним, заправляет один ее край в брюки и накидывает на плечи пиджак. – Бэкхен, мне нехорошо, – Сехун мотает головой. Он не понимает, что происходит. У него ужасно болит живот с самого вечера, к горлу то и дело подкатывает тошнота, а по телу разливается такая сильная слабость, что он едва находит в себе силы подтянуть к подбородку одеяло. – Эй, ты заболел? – Бен удивленно хмыкает. Все переболели простудой еще в прошлом месяце, так почему его сосед подхватил заразу только сейчас? – Я зайду в медпункт на большой перемене, принесу тебе что-нибудь. Сехун кивает, кидая на друга благодарный взгляд, но прикрывает глаза от яркого света. Бэкхен словно понимает эт и щелкает выключателем, вновь погружая комнату в полумрак. Он уходит на занятия, но что-то не дает ему сидеть и спокойно слушать учителей. После второго урока он собирает вещи и без объяснений, поддавшись непонятному волнению, бежит в общежитие. Несмотря на весь свой разгильдяйский образ, Бэкхен умел дорожить друзьями, которых было не так уж и много. Он действительно переживал за состояние Сехуна. Как оказалось, не зря. Он находит омегу все также в кровати. Кажется, он даже не поменял положения за все то время, что Бэкхен отсутствовал, и совершенно не реагировал, когда Бен решил его позвать. Сехун был без сознания, и Бекхен не нашел ничего лучше, кроме как позвать врача. – Где я?... – Сехун морщится, чувствуя, как свет снова неприятно режет глаза. Ему хочется свернуться в комок, спрятаться от всего мира, но постепенно чувства к нему возвращаются. Он фокусирует взгляд на потолке, затем видит стеклянный шкаф у стены и обеспокоенное лицо друга, который оказывается рядом. – В медпункте, Сехун. У тебя... – Бэкхен не успевает договорить. Сехун тихо охает, перебивая его, и его словно пробивает волной тока. Внизу живота тянет, болит так сильно, что хочется закричать, но он сжимает зубы, испуганно смотря на Бена. Больничная рубашка и простыня под ним пропитываются влагой. По бедрам стекает вязкая жидкость, и Сехун дрожит, вдруг понимая, что происходит. – Даже я, кажется, чувствую, – Бэкхен бормочет, немного отстраняясь. Запах мяты в палате такой сильный, что сбивает с толку. Сехуну становится душно. Воздух тяжелый, и омега хватает его губами, пытаясь снова не потерять сознание. На лбу выступает испарина. Он заламывает брови, надеясь приподняться, но одеяло ощущается так, словно весит целую тонну. Любое движение ткани по горячей коже отдается болью. – Я позову медсестру, – Бэкхен хмурится, кивает сам себе, и отходит к выходу из палаты. Сехун с трудом подрывается, чтобы попросить не делать этого, ведь ему впервые так страшно от изменений в собственном организме, но взвывает от боли, когда катетер от капельницы почти рвет тонкую кожу. Сехуну дают блокаторы, делают укол успокоительного, но сильно это не помогает. Он спит совсем недолго, просыпаясь с такими же ощущениями, и с ужасом понимает, что его телу нужны совсем не таблетки. Омега закусывает край подушки, зажимая бедрами одеяло, чтобы немного притупить эту боль, но боится к себе прикоснуться. Сехун захлебывается слезами, когда осознает, что хочет почувствовать сейчас лишь один запах, способный его успокоить. Хочет почувствовать лишь чужие крепкие руки, в которых он ощущает себя в безопасности. Ему стыдно, и он с трудом принимает ту мысль, что каждый раз будет желать лишь одного. И что его желания никогда не исполнятся.***
Как бы Сехун ни не хотел ехать в академию тогда, когда ему впервые сообщили об этом, все же он был рад. Рад, что оказался здесь, нашел пусть и немного, но все же хороших друзей. Бэкхен стал для него почти братом за четыре года, и, несмотря на то, что они совершенно разные, им было легко вместе. Но все когда-то заканчивается. Подошло к концу как беззаботное детство, так и обучение в школе. Экзамены прошли в напряжении: кому-то пришлось пересдавать, а кто-то радостно отправлял родителям результаты. Все выпускные классы были взволнованы, в первую очередь предстоящим балом. Сехун не знал, как благодарить Енгу, который помог ему с выбором костюма и привез уже сшитую на заказ одежду. Сам омега вряд ли бы смог определиться в сложном выборе фасона, ткани и кучи других мелочей, о которых, как оказалось, тоже пришлось подумать. Утром, одетые по форме в последний раз, они получили свои аттестаты. Даже Бэкхен сегодня выглядел относительно прилично, что заставило Сехуна долго над ним смеяться. С осторожно уложенными волосами друг был похож на кроткого ребенка и прилежного ученика, что совсем не являлось правдой. Подготовка к вечернему празднику началась после обеда. Омеги отглаживали подготовленные наряды, приехавшие еще с утра родители суетились вокруг или благодарили учителей за проделанную на протяжении долгих лет работу. Организаторы добавляли в зал последние украшения и проверяли исправность техники. Сехун знал, что Енгу и Чонин приедут намного позже, почти к самому началу бала, и поэтому собирался сам. Он нехотя соглашается, чтобы Бэкхен сделал ему макияж, и разглядывает себя в зеркало, принимаясь застегивать мелкие пуговицы на шелковой рубашке, расшитой мелкими жемчужными бусинами и золотистой прострочкой на манжетах рукавов и воротнике. – Ты прекрасен. Сехун вздрагивает, резко оборачиваясь, и растерянно улыбается. Он был так занят своими мыслями, что не услышал, как дверь в комнату открылась, впуская незваного гостя. – Ты приехал... – омега шумно выдыхает и прикусывает губу. Ему сложно поверить в то, что сейчас перед ним именно Хань. Чонин сказал ему, что Хань уже две недели находился за пределами страны. Как всегда, неотложные дела заставили альфу спешно уехать, и сообщили об этом Сехуну в самый последний момент. О сроках его возвращения было неизвестно, и лелеять надежду на то, что Лу попадет на его выпускной, было достаточно глупо. Но все же он был здесь. – Я не могу это пропустить, – альфа улыбается так, что у Сехуна перехватывает дыхание. В детстве эта улыбка значила лишь то, что у Ханя хорошее настроение, но сейчас юный омега испытывает совсем другие чувства. – Не волнуйся. Ты будешь самым красивым. Альфа смеется, говоря, что заберет все документы Сехуна у директора, и скрывается за дверью, чтобы не смущать его еще больше. И омега действительно успокаивается, словно окутанный чужим запахом, как в теплый кокон. Сехун довольно жмурится, оказываясь на пороге большого актового зала, предназначенного специально для подобных мероприятий. Школьники взбудоражено переговариваются, когда в ворота заезжают два больших автобуса, что привезли учеников из других школ. Проводить бал лишь среди омег ведь бессмысленно, верно? Сехун скромно отходит в сторону, прекрасно зная, что Бэкхен уже утянул Исина подальше от толпы, но теряется и не может найти их взглядом. Всех выстраивают в длинную колонну, и Сехуну приходится под строгим взглядом организатора подойти ближе и встать в пару с незнакомым альфой. Парнишка здоровается с ним, улыбается, и омега не может не улыбнуться в ответ, видя, как чужие глаза также искрятся счастьем. Это не те чувства, что вызывает улыбка Ханя, но общая атмосфера начинает кружить голову. Торжественная музыка оглушает, отдается в груди приятными вибрациями, и становится совсем немного страшно, когда подходит их очередь входить в зал. Сехуна совсем не успокаивает то, как его ладонь сжимают чуть крепче, кажется, заметив волнение. Но он старается не смотреть на толпу, прикрывая глаза и на дрожащих ногах продолжая идти вперед. Первая часть вечера снова проходит в официальной форме. Выпускники нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, перешептываются и тихо смеются. Впервые их не просят замолчать на линейке, пока кто-то из руководства академии произносит свою речь. И, когда все заканчивается и музыка сменяется более спокойной, все, кто приглянулся друг другу, выходят в центр зала, чтобы открыть вечер вальсом. Сехун растерянно пожимает губы, когда альфа, что стоял с ним в паре, также спрашивает о том, готов ли он подарить первый танец, но их перебивают. – Извини, у него уже есть партнер, – Хань за спиной парнишки выглядит достаточно раздраженным, но все же улыбается, и тот не смеет ему перечить, послушно отходя в сторону. – Хен, – Сехун зовет, словно не понимая, и неровно вздыхает, вкладывая свою ладошку в чужую, протянутую к нему. Его впервые приглашают на танец вот так. Впервые это делает Хань. И в голове не остается ни одной мысли, когда альфа обнимает его за талию, и уверенно выводит к середине зала. Эта выходка Ханя смутила омегу. Сехун чувствует удивленные, и даже немного завистливые взгляды омег, что разглядывают Лу сейчас, когда он ведет его в танце. Он сам не понимает, как ноги до сих пор его держат. – Ты так вырос, – Хань смотрит на Сехуна так нежно, что тому приходится опустить взгляд, чтобы не продолжать зрительный контакт слишком долго. А затем прижимает омегу ближе, заставляя его шумно выдохнуть. Он чувствовал себя так спокойно рядом с альфой и в то же время не мог успокоить собственное сердцебиение. Сехун опускает голову на чужое плечо, стоит музыке смениться более спокойной, и жмурится, позволяя выступившим от счастья слезам скатиться по щекам. Сегодня он возвращается домой. ㅤ ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤ ㅤ ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤ ㅤ ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤ ㅤ ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤ