***
Сехун стаскивает из холодильника несколько кусочков мясной нарезки, отдавая их довольному Принцу, а затем, подумав, забирает с верхней полки одно из предусмотрительно вымытых поваром яблок. Омега довольно жмурится, откусывая сладкий и сочный фрукт, и засматривается на экран включенного телевизора, где показывают какую-то передачу про животных. За этим занятием Сехун проводит около часа, а затем, когда, к его разочарованию, интересная программа заканчивается, он встает, чтобы отправиться в свою комнату, но с удивлением находит в гостиной несколько человек, занятых спором. В помещении всего трое, – Чонин, ХеЕн и Хань, – но шум от них стоит такой, что Сехун тихо хихикает, прикрывая рот ладошкой. Они так увлечены обсуждением чего-то, что даже не замечают его. – Ты хочешь просто отправить туда его? – ХеЕн фыркает, указывая тонким наманикюренным пальцем в сторону Чонина. – Хань, ты сошел сума. Во-первых, если ты не появишься там лично, это вызовет много вопросов. А во-вторых, он совершенно не умеет скрывать то, что следит за кем-то! – Так, может, сама пойдешь? Ты же святая невинность, – Чонин хмыкает, откидываясь к спинке кресла, в котором сидит, и выгибает бровь. Хань хмурится. У него начинает болеть голова из-за этих двоих: они шумные и неугомонные. Решать какие-то вопросы, когда в обсуждении участвует и Чонин, и ХеЕн, становится просто невозможно. Вечные споры и перепалки сопровождают их с детства, с того самого момента, когда Чонина приставили к Ханю и воспитывали как его личного помощника, правую руку, а ХеЕн не понравился новый человек в их окружении. С тех пор утекло много времени, но ничего так и не изменилось. Это могло бы продолжаться, кажется, целую вечность, но Принцу надоедает таскать по холлу резиновый мяч, и он кидается к хозяину, звонко лая. Сехун замирает, не зная, куда ему деться теперь, когда на него наконец обращают внимание все присутствующие. Резко разворачиваться и уходить будет уже неловко, ровно как и оставаться слушать чужой разговор, который его не касается. Омега переминается с ноги на ногу, смущенно здороваясь со всеми. ХеЕн окидывает его взглядом и широко улыбается, тут же поднимаясь с места. – Хань, кто учил тебя думать? Ну правда, – девушка смеется и подходит к Сехуну, обнимая его за плечи. – Дорогой, у тебя ведь есть костюм синего цвета? – ХеЕн щипает его за щеку, и омега краснеет, отчего она тут же смеется. – Кажется, есть, – Сехун растерянно кивает, и ХеЕн рядом тут же хлопает в ладоши, звеня полосками тонких браслетов на запястьях. Он не совсем понимает, при чем тут его костюм, почему именно синий, но видит мягкую улыбку Ханя и не сдерживает ответной. – Дресс-код сегодняшнего вечера - синий цвет, – ХеЕн наконец объясняет, возвращаясь на свое место. – И вы идете туда. Вдвоем, – девушка кивает для убедительности, еще раз смотря сначала на Сехуна, а затем и на Ханя, после чего наконец обращает внимание на Чонина. – А ты... – А я присмотрю за домом. Мало ли что, – Чонин отмахивается в сторону ХеЕн так, словно она была небольшой и надоедливой мухой, и поднимается со своего места, чтобы направиться в сторону кухни. – Домохозяйка Ким сварит мне кофе? – ХеЕн смеется, лукаво щурясь, когда Чонин оборачивается и кидает в ее сторону раздраженный взгляд. За пару часов она утомила его так, словно они находились рядом минимум неделю. – Когда-нибудь я придушу тебя, мерзкая девчонка! – Чонин гаркает в сторону девушки, прикрывая глаза ладонью. Сехун рядом тихо хихикает. Альфа прекрасно знает, что не имеет права трогать ее и не сделает ничего из тех угроз, которыми разбрасывается, но как же, черт возьми, порой хочется приложить ее головой о что-то твердое! – Хань, есть фартучек его размера? – Разбирайтесь сами, – Хань наконец усмехается, расслабляясь и качая головой. Он шагает в сторону, и Сехун удивленно выдыхает, когда рука альфы оказывается на его талии, подталкивая в сторону лестницы. – Мне нужно идти с тобой, да? – Сехун переспрашивает, когда они поднимаются на второй этаж, оказываясь в тишине, лишь потому, что не совсем понимает, говорили они сейчас серьезно или же это была просто шутка. – Меня бы удивило, если бы ты захотел остаться здесь с ними, – Хань тихо смеется. Сехун понимает, что его все еще осторожно обнимают одной рукой, и старается не смотреть на чужое лицо, находящееся непозволительно близко сейчас. Альфа словно понимает его замешательство и все же убирает руку. – Не волнуйся, начало будет в семь, и ты сможешь уехать в любое время, как только захочешь. – Я могу остаться до конца, если ты позволишь, – Сехун склоняет голову на бок и улыбается, отходя в сторону своей комнаты. Он прижимается спиной к двери сразу же, как только оказывается один. Сердце гулко стучит в груди, норовя выпрыгнуть, и омега кидает взгляд на часы, понимая, что до приема еще несколько часов, а значит, он может потратить пару из них на горячую ванну.***
– Сехун, надень, пожалуйста, кольцо, – Хань входит в комнату омеги после короткого стука, находя его сидящим за столом и увлеченно читающим какую-то статью на ноутбуке. Он останавливается в дверях, словно что-то мешает ему пройти дальше. – П-помолвочное?... – Сехун немного удивляется, запинается даже на мгновенье от неожиданности и чувствует, как его щеки пылают от смущения. – Да, – Хань кивает, выгибая бровь, но хмыкая. Он не понимает чужого замешательства, хотя оно вполне объяснимо сейчас. – Я хочу, чтобы они все видели, – он добавляет, немного понизив голос, и Сехун кивает. – Хорошо, – омега выдыхает, понимая, что не стал бы возражать в любом случае. Хань объяснил для чего это нужно, и если он хочет что-то кому-то показать, то это правильно. В конце концов, эта свадьба запланирована лишь для этого. Сехун поднимается, подходя к большому белому комоду в тон всей мебели в комнате, и открывает сначала верхний ящик, а затем и отдел для украшений. В свете бра поблескивают кулоны, браслеты, даже несколько пар сережек, проколоть для которых уши омега так и не решился. Он улыбается и несмело касается кончиками пальцев двух бархатных коробочек, стоящих рядом друг с другом. В той, что побольше, скрываются обручальные кольца. Свадьба уже через несколько дней, и с каждой минутой в это верится все меньше. Омега прикусывает губу и берет коробочку поменьше, доставая оттуда кольцо, подаренное ему Ханем в тот момент, когда он спросил его окончательное решение. А могло ли оно быть иным? Мог ли Сехун отказаться? – Оно тебе очень идет. Сехун вздрагивает. Голос Ханя над самым ухом посылает по спине, вдоль позвоночника, стайки мурашек. Как альфа оказался так близко, что он совсем этого не заметил? – Ты всегда выбираешь для меня лучшие подарки, – Сехун сглатывает, невольно улыбаясь и рассматривая колечко на своем пальце. Там, где вместо него вскоре окажется обручальное. – Нам ведь уже пора? На мгновенье в комнате повисает тишина. Сехун не понимает, что с ним происходит. Он слишком явно ощущает тепло чужого тела сейчас и хочет прекратить это как можно скорее, осознавая, что не хочет продолжать эту невыносимую близость. Просто не может. – На самом деле, нет, – Хань мягко берет омегу за руку, сжимает его тонкое запястье и разворачивает младшего к себе. Сехун замирает, сталкиваясь со старшим взглядом, и понимает, что тонет в этом омуте, в котором ничего не видно. Он теряет там самого себя, оказываясь прижатым к чужому телу, и чувствует поцелуй на своих губах. В голове хаос. Мысли не собираются в кучу: разматываются из клубков, путаются, оставляют за собой узелки. Сехун упирается рукой в чужое плечо, давит, но оттолкнуть Ханя не может. Не потому, что у него не хватает на это сил. Он просто не хочет этого делать. Омега жмурится и сдается во власть своим желаниям. Хань целует уголок чужих губ, перехватывает ладошку Сехуна и переплетает с ним пальцы, показывая, что тот может расслабиться, не бояться и довериться ему. Сехун сжимает замок из их пальцев крепче и непроизвольно тянется вперед, сокращая те жалкие миллиметры, что снова их разделяют. Он словно забывает, как дышать. Хань касается распахнутых губ, не встречая сопротивления с чужой стороны. Он целует нежно, так, что Сехун в его руках дрожит, но в то же время настойчиво, не позволяя омеге допустить мысли о том, что это нужно прекратить. Альфа прижимает чужие бедра к комоду, окончательно заключая Сехуна в ловушку между предметом мебели и своим телом, и, когда мальчишка неумело отзывается на его поцелуй, понимает, что все делает правильно. Сехун задохнулся бы от этих ощущений, если бы вообще имел возможность сейчас дышать. В животе сладко крутит и щекочет под ребрами. Сехун думает, что если у героев книг, что он читает, там селятся бабочки, то это самое точное описание, которое только можно было бы подобрать, пусть и до ужаса глупое. Голова идет кругом, и он цепляется пальцами в плечо Ханя, следом касаясь ладошкой чужой напряженной спины. Думать получается лишь о том, как приятны прикосновения и поцелуи, которые ему дарят. Хань отстраняется лишь тогда, когда воздуха совершенно перестает хватать, задевает зубами припухшую нижнюю губу омеги и делает глубокий вдох. Запах мяты усилился в несколько раз, ресницы Сехуна дрожат, и альфа едва сдерживает себя, чтобы не сделать ему больно и не напугать неожиданным напором. Хань проходится ладонями по бокам Сехуна, гладит по спине, и мальчишка прижимается ближе, прогибаясь вслед за движением его руки. Это становится последней каплей. Одно движение, и Сехун сидит на комоде. Что-то падает на пол, кажется, разбивается, но Хань не позволяет ему отвлечься на это и заставляет поднять руки, чтобы снять мягкий джемпер, в котором омега так любит ходить дома. Он прижимается губами к подбородку Сехуна и опускается мелкими поцелуями к шее, к ключицам, ощущая под пальцами бархат чужой нежной кожи. Грудь омеги тяжело вздымается, и он тихо охает, когда альфа касается языком яремной впадины, а затем спускается еще ниже, целуя там, где сейчас, словно птичка в клетке, бьется его сердце. Сехун откидывает голову, стукаясь затылком о стену позади себя. Он и правда едва дышит под этими поцелуями. Перед глазами мутно - он хватает воздух губами и смаргивает выступившие в уголках глаз слезы. Ему так хорошо сейчас от ощущения чужих теплых ладоней и безумно горячих губ. – Хань... – имя альфы срывается с губ Сехуна робко, без приставок. Он зовет тихо, стонет почти, словно боится проснуться, если сделает это немного громче. – Тш-ш-ш, – Хань шепчет, поднимая голову и снова мягко касаясь чужих губ. Совсем коротко, Сехун едва успевает почувствовать это касание, отчего умолкает вновь. Сейчас не лучшее время для разговоров или вопросов, ответить на которые Лу может оказаться не в силах. Он гладит бедра Сехуна, все еще целуя его лицо, заставляет обхватить себя ногами, прежде чем снова крепко прижать омегу к себе, и поднимает его на руки, шагая в сторону кровати. Шелк простыней прохладный. Сехун ежится, когда его опускают на кровать спиной, и прикрывает глаза. Он тянется руками вперед, обнимает Ханя за шею и позволяет поцеловать себя, глубоко и настойчиво. Сехун закатывает глаза, путаясь пальчиками в волосах на чужом затылке, и удивленно стонет в чужие губы. Ему не дают отстраниться. Хань устраивается меж его разведенных ног, прижимается ближе, и омега чувствует чужое возбуждение даже через одежду. Он рефлекторно двигает бедрами навстречу, когда его заставляют приподнять таз, а альфа крепко сжимает ладонями его ягодицы. Сехун облизывает губы, боясь открывать глаза, и цепляется пальцами за воротник чужой рубашки, сминая ткань. Пуговицы поддаются плохо, не выскальзывают из петелек, и Сехун разочарованно хнычет, прежде чем расстегивает рубашку наполовину, и касается горячей кожи на чужой крепкой груди. Ему хочется прикоснуться, почувствовать, увидеть сейчас. Желаний так много, и каждое из них сводит сума. Ладонь Ханя накрывает возбуждение омеги, и он склоняется ближе, прикусывая мочку его уха. Сехун сжимает ткань простыни под собой, почти выгибаясь в спине, когда слышит хриплый вздох и следом чувствует поцелуй в плечо. – Хань... – Сехун снова зовет, опасливо распахивая глаза. Взгляд затуманенный, мутная пелена мешает четко видеть, но Сехун заламывает брови и упорно пытается разглядеть чужое лицо. Он не хочет спросить сейчас что-то конкретное, но ему страшно: он ни разу не испытывал того, что происходит сейчас с его разумом и телом. Хань отпускает всего на секунду, резким движением отрывает пару оставшихся пуговиц и скидывает свою рубашку на пол, тут же возвращая руки к чужому телу. Он тянет широкую резинку домашних штанов омеги вниз, позволяя соскользнуть с острых тазовых косточек вместе с бельем, и отбрасывает ненужные вещи в сторону. Сехун перед ним полностью обнаженный, открытый и до безумия нежный. – Прекрасен, – альфа снова срывается на шепот. Сехун старается вжаться в кровать. Раствориться, спрятаться - что угодно! Он почти физически ощущает чужой взгляд и с удивлением понимает, что на него смотрят с плохо скрываемым восторгом и обожанием. Хочется заплакать и рассмеяться одновременно. Омега закусывает губу, крупно вздрагивая, когда чужие пальцы осторожно касаются внутренней стороны его бедра. Кожа в том месте горит, словно ее обожгли огнем, и он краснеет еще сильнее, поднимая руку и утыкаясь в собственный локоть, чтобы спрятать лицо. Хань склоняется, касаясь губами напряженного живота Сехуна, проскальзывает языком во впадинку пупка и целует рядом, прикрывая глаза. Запах мяты успокаивает и одновременно заставляет кровь бурлить. Объяснить это сложно, но альфа лишь в очередной раз убеждается в том, что этот омега принадлежит ему. Он снова накрывает ладонью член омеги, слышит его рваный вздох и приподнимается, целуя шею и добираясь до ушка. – Перевернись, малыш. Сехун дергается от чужого голоса, обращения и разочарованно прикусывает губу, когда альфа убирает руки от его тела, но все же старается перевернуться. Все, что он может делать сейчас, - быть послушным. Он не знает, как и что делать, как вести себя, и может лишь медленно сходить с ума от этих странных, но до одури приятных ощущений. – А теперь приподнимись на локтях, – голос Ханя низкий и хриплый от возбуждения. Сехун делает так, как говорят, благодарно выдыхая, когда альфа помогает ему, и тут же краснеет, понимая, в какой позе оказался перед старшим. Альфа словно чувствует его смущение и гладит по спине, прося прикосновениями расслабиться. Крем находится на тумбе рядом с кроватью как нельзя кстати. Хань выдавливает на ладонь достаточно и немного растирает по рукам, прежде чем огладить подтянутые ягодицы омеги и скользнуть пальцами меж ними, осторожно касаясь прохода. Тело омеги реагирует на состояние возбуждения, вырабатывает природную смазку, от запаха которой у альфы едва не срывает последние заслонки, но этого все еще недостаточно. Хань крепко удерживает Сехуна за бедро и резко вводит в него сразу два пальца, не позволяя двигаться. Сехун громко вскрикивает, дрожит и стонет еще громче, когда пальцы внутри него сгибают. Это словно отрезвляет его на мгновенье, заставляет подумать, что подобная близость между людьми не такая уж приятная, вместе с тем, как отголоски боли расползаются по телу. Он всхлипывает от очередного движения пальцами и не удерживается на руках, вжимаясь грудью в кровать, комкая простыни, чтобы ухватиться хоть за что-то. Боль не притупляется. Сехун послушно прогибается в спине сильнее, когда альфа давит на поясницу, но в какой-то момент его тело словно пробивает током. Омега стонет даже слишком громко, не понимая, что произошло, но чужие пальцы задели внутри что-то такое, отчего наслаждение разлилось волной по всему телу, до самых кончиков пальцев. Хань не утешает Сехуна словами, понимая, что глупо лгать ему о том, что все это пройдет. Он не уверен, и, возможно, позже будет еще больнее. Вместо этого он лишь сосредотачивает каждое движение пальцами по нужной точке, задевая комок нервов и срывая с губ омеги очередной стон, целует его спину: касается губами лопаток и верхних позвонков, а затем расстегивает собственный ремень. Ровно дышать уже давно не получается. Сехун старается делать это хоть как-то. Метания между ощущением боли и удовольствия отнимают у него все силы, и он пытается отстраниться, но вместо этого лишь подмахивает бедрами. Хань перехватывает его поперек живота, снова приподнимая, и прижимается к его спине грудью. Омега затихает в его руках, вновь всхлипывая, когда пальцы альфы покидают его тело. – Сехун-а, посмотри на меня, – Хань зовет, и Сехун поворачивает голову, утыкаясь в щеку старшего носом. Он распахивает губы, шумно выдыхает, и Хань понимает все без слов, тут же его целуя. – Х-хань! Больно... – Сехун почти прокусывает чужую губу. Хань входит в омегу одним резким толчком, издавая низкий стон, больше похожий на рык. Стройное тело в его руках вновь заходится дрожью, и он сжимает пальцы на бедрах Сехуна, прекрасно зная, что на светлой коже наверняка останутся синяки, но пытается контролировать себя. Хань замирает, прижимаясь к щеке Сехуна своей, гладит низ его живота и ждет. Ждет, пока его любимый мальчик привыкнет. Боль от проникновения снова притупляет остальные ощущения. Сехун стыдливо опускает голову, не позволяя Ханю почувствовать то, как по его щекам текут слезы, и сжимает зубы, понимая, что его прижимают к чужому телу лишь сильнее. Он не ожидал того, что эти ощущения будут такими разными. Он никогда не представлял, что это может быть настолько больно! От собственных мыслей становится стыдно, но омега не сдерживает стона, когда альфа медленно двигает бедрами. Вместо боли он вдруг чувствует большой и горячий член альфы внутри. Хань толкается размашисто, крепко удерживает чужие бедра и ловит взглядом каждый изгиб чужого тела, каждую родинку. Он пытается запомнить то, как Сехун снова опускается на простыни и прижимается к ним щекой, позволяя входить в себя глубже и открывая губы, чтобы схватить новую порцию воздуха. Он пытается запомнить каждый стон омеги, каждый его вскрик и каждую незнакомую раннее нотку в его запахе. Это первый и последний раз, когда Хань позволил себе сорваться. Он позволяет себе не думать - лишь берет то, что безоговорочно принадлежит ему. Воздух в комнате словно накален. Сехуну кажется, что с каждым вдохом легкие обжигает огнем. Он не чувствует ничего, кроме аромата хвои, окутавшего его, затуманивающего разум и кружащего голову. Хань замедляется на несколько секунд, но возвращается к тому же темпу, и у Сехуна разъезжаются колени. С губ срывается лишь имя альфы, что омега повторяет как мантру. Словно ничего в своей жизни больше не знает, и все сейчас сократилось до одной маленькой точки, комнаты, где только они вдвоем. Хань шумно выдыхает, понимая, что Сехуну тяжело удерживаться в том же положении, и выскальзывает из чужого тела. Сехун ведет бедрами, пытаясь понять в чем дело, но не сопротивляется, когда ему позволяют лечь и переворачивают на спину. Зрительный контакт застает омегу врасплох. Сехун жмурится, когда Хань совсем тепло улыбается ему, и хватается за чужие плечи, когда его ноги разводят, и альфа снова входит в него. – Мне... так хорошо... – Сехун произносит едва слышно, вряд ли замечая, что сказал это вслух, и прижимается к чужому телу так крепко, как только может. Хань перехватывает его руки, заставляя поднять их над головой, и сжимает его ладошки в своих, ускоряя движения. Терпеть больше нет сил. Чувства накрывают с головой. Хань несдержанно стонет, когда омега сжимает его в себе, и делает еще несколько толчков, тут же срываясь. Сехун захлебывается стоном, выгибается до хруста в позвоночнике и замирает, чувствуя, как внутри разливается теплое семя. А затем на несколько мгновений словно выпадает из реальности, переставая чувствовать свое тело. Он слышит только стук собственного сердца и лишь спустя пару минут приходит в себя, все еще продолжая дрожать от волны удовольствия, но ощущая пустоту внутри: Хань успел выйти раньше, чем узел связал их. – Ты такой красивый, – Хань выдыхает, касаясь пальцами его покрасневшей щеки, прикрытых век, и целует мальчишку в губы, тут же отстраняясь. Он не позволяет себе расслабиться и упасть рядом. Вместо этого он лишь накрывает Сехуна одеялом, тянется за брюками и, надевая их, отходит к окну. Сехун прикрывает глаза. Сквозь ресницы он разглядывает чужую спину, огромную татуировку дракона на ней и пытается прислушаться к своим ощущениям. Произошедшее не укладывается в голове, как бы он ни старался понять, почему он позволил этому случиться, почему не остановил, и... почему Хань вообще сделал это. Разве то, что они сделали сейчас – правильно? Хань хотел его как омегу? Или просто хотел омегу? Он влюблен в старшего, словно слепой котенок, и эта неопределенность, недосказанность, делает так больно, что хочется только зарыться в одеяло и заплакать. Он не ждет объяснений, не ждет того, что сейчас Хань признается ему в любви, хотя где-то в груди больно колет от одной лишь мысли об этом, и думает лишь о том, какие отношения их связывают теперь. Если бы альфа сейчас просто прижал его к себе, было бы намного легче. Хань втягивает носом душный воздух, едва вспоминая о пачке сигарет, лежащей в ящике стола в его кабинете. Сейчас его пьянит один лишь запах Сехуна, и он ловит себя на мысли, что совершил самую большую глупость, но в то же время принял единственное верное решение в отношении омеги. Своего омеги. – Не уходи... – Сехун просит тихо, хватаясь за руку старшего, когда тот проходит мимо кровати, к двери, и Хань останавливается. Остается, ложась рядом, потому что младший, кажется, никогда в жизни не просил ничего так, как сейчас. Он позволяет Сехуну устроить голову на своей груди, зарываясь пальцами в его растрепанные волосы, а затем касается подбородка, заставляя на себя посмотреть. – Не бойся, зайка, – он выдыхает, и Сехун закрывает глаза, вновь смущаясь зрительного контакта. Хань кутает его в одеяло, покачивает в своих руках так же, как делал это в детстве, и под эти нехитрые действия омега засыпает. – Я рядом. Я люблю тебя.***
Сехун открывает глаза спустя несколько часов, находя себя все так же в постели, укутанным в одеяло, но в одиночестве. Вокруг все еще витают легкие запахи хвои и мяты, и омега слабо улыбается, закусывая губу. Как бы странно все это ни было, как бы он ни задавался вопросом о том, что же нашло на них в тот момент, он был счастлив сейчас. Первым мужчиной, который прикоснулся к нему, был тот, кого он любит. Тот, кому доверяет больше всего на свете и кому готов отдать всего себя еще не раз. Вопрос лишь в том, нужно ли это Ханю. – Проснулся? – Хань возникает на пороге комнаты неожиданно. Сехун вздрагивает, выныривая из своих мыслей, и с удивлением видит на чужом лице искреннюю улыбку. Такую, какой не видел уже давно. – До приема осталось меньше получаса. – Я... ты... надо было разбудить меня! – Сехун моргает, фокусируя еще сонный взгляд на чужом лице, и понимает, что в горле неприятно першит, так, словно он... долго кричал. Омега заливается краской, а следом охает от неожиданной боли в пояснице, когда пытается встать с кровати. – Тише. Я пришел сказать тебе, что уезжаю. Ты можешь остаться дома, Сехун-а. – Ты идешь без меня? – Сехун закусывает губу, немного удивляясь. Перед глазами словно проносятся фрагменты их недавней близости, и он не решается поднять взгляд к чужому лицу, разглядывая сначала темно-синий галстук, а затем и ботинки Ханя. Если бы они не сделали этого, то все пошло бы по изначальному сценарию, верно? – А ты все еще хочешь идти? – Хань тихо смеется, видя чужое замешательство. Он думает, что для Сехуна эта задача сейчас едва ли выполнима, но омега расстраивается по другой причине. – Я уже не успею, – Сехун обиженно поджимает губы. Первым делом ему нужно было сходить в душ, затем привести себя в порядок, но на эти разговоры они потратили уже несколько минут, и это стремительно сокращало время, которого и так было немного. – Думаю, мы можем позволить себе немного опоздать, – Хань усмехается, вздергивает бровь, и Сехун словно по команде схватывается и, немного прихрамывая, бежит к ванной комнате под тихий смех старшего. Альфа занимает около двадцати минут разглядыванием книг на чужом столе, прописей с китайским, а затем находит среди этой стопки тетрадь Сехуна, вчитываясь в пометки, которые тот оставляет на полях аккуратным почерком. Его мальчик так старается, но все равно ни слова не понимает, когда Хань начинает с ним говорить. – Я готов, – Сехун уверен, что его замечают куда раньше, чем он дает о себе знать, но все же тратит пару минут на то, чтобы понаблюдать за альфой. Он подходит ближе, осторожно касаясь чужого плеча, но убирает руку, неловко улыбаясь. – Замечательно, – Хань кивает, окидывая омегу взглядом. Сехуну идет синий, и он действительно великолепно выглядит сейчас в этом костюме. Хань мысленно усмехается, думая, что этот мальчишка может сразить его своей красотой даже в растянутой майке, в которой иногда спит, но оставляет это замечание при себе, выводя младшего из комнаты, а затем и из дома к уже стоящему у порога автомобилю. – Что это за прием? - Сехун нарушает тишину спустя несколько минут после того, как они отъезжают от дома. Ему и правда интересно, но больше он интересуется для того, чтобы разрядить обстановку и ни о чем не думать. – Очередная встреча людей, которым нужно поговорить в непринужденной обстановке, – Хань выдыхает. Он ненавидел подобные мероприятия. Всех этих лицемеров, что улыбаются в лицо, готовясь вонзить нож в спину, стоит только отвернуться! Сехун хихикает, отворачиваясь к окну. Ему не нравилось, когда Хань раздражался. Но сейчас, даже если бы на него разозлились и накричали, он смог бы лишь глупо улыбнуться в ответ. Место проведения приема встречает их небольшой пробкой у въезда и целой толпой журналистов у входа в здание. Сехун удивленно осматривается, и Ханю приходится взять его за руку, чтобы провести по ковровой дорожке мимо швейцаров, услужливо открывших для них двери. – Почему тут так много камер? – омега заинтересованно оглядывается, и Хань снисходительно улыбается. Как много этот ребенок еще не знает и не понимает. – Потому что это не съезд мафии, Сехун-а. По крайней мере, никто не знает, что это так, – альфа кивает, и в подтверждение его слов мальчишка вскоре действительно видит в огромной зале, где проходит фуршет, множество людей, то и дело мелькавших по телевизору. Он видит несколько политиков, а также тех, кто хоть однажды бывал у них, приходя к Ханю по каким-то делам. От этого становится немного неуютно. Альфе приходится отойти, чтобы поприветствовать кого-то, и Сехун просится подышать свежим воздухом, выходя на балкон всего на пару минут, а затем, возвращаясь, подхватывает с подноса официанта бокал шампанского, чтобы чем-то занять пустые руки. Спустя десять минут он понимает, что Хань неотрывно следит за каждым его шагом, даже тогда, когда продолжает разговаривать с кем-то, и это немного успокаивает. Омега улыбается людям, которые откуда-то его знают, здоровается с ними и даже пытается поддержать непринужденный разговор. Но ему не нравится куча незнакомых людей. Они все делают вид, словно рады его видеть, хотя на деле каждый из них замечает как кольцо на его пальце, так и то, кто является его спутником. Их взгляды, завистливые или презрительные, говорят сами за себя. Сехун редко бывал на подобных вечерах и обычно покидал их уже через пару часов, устав от шума или заскучав в компании Ханя и его партнеров. Раньше никто не воспринимал всерьез ребенка, которого Лу Хань приводил с собой, но не в этот раз. Сехун оказывается неприятно удивлен тем, что кто-то все еще считает своим долгом пожалеть осиротевшего в детстве омегу. Слышать слова сочувствия и жалости спустя столько времени оказывается слишком больно, особенно когда в голосе говорившего человека сквозит неприкрытая фальш. Про клан О никто не забыл. Все присутствующие прекрасно помнили, кем они являлись, и в каком положении сейчас оказался их единственный наследник, оставшийся в живых. – Сехун? Здравствуй, мой мальчик, – голос за спиной заставляет омегу замереть. Он знает его слишком хорошо для того, чтобы реагировать спокойно, и оборачивается, цепенея, когда встречается взглядом с высоким и хмурым мужчиной. – Отец, – Хань возникает рядом также неожиданно, но Сехун немного расслабляется, когда чужая ладонь касается его спины, успокаивающе поглаживая. Альфа насторожен - Сехун чувствует это, потому что прижимается к его плечу, но всем своим видом старший показывает лишь удивительную невозмутимость. – Не ожидал увидеть вас здесь вдвоем, – Лу Донгэй смотрит на сына, а затем переводит оценивающий взгляд на омегу рядом с ним. Он без труда замечает на пальце Сехуна кольцо и тут же усмехается, когда видит, как мальчишка передергивает плечами от пристального внимания к себе. – Долго же ты его прятал, Хань, – мужчина снова переводит взор к сыну, и они встречаются взглядом. Сколько бы раз он ни приезжал, омеги в доме словно и не было. – Сехуна утомляют подобные встречи, – Хань почти рыкает, огрызаясь в ответ. Он говорит совсем не о приеме, на котором они встретились. Он не желал, чтобы отец видел его омегу. Чтобы он говорил с ним, прикасался к нему, ведь Хань переступил через себя и подтолкнул омегу к свадьбе лишь потому, что мог не успеть. Его отец желал заполучить наследника О во что бы то ни стало. Смириться с этим и отдать своего омегу Хань просто не мог. – Ты правильно делал, – Донгэй кивает, словно пропуская слова сына мимо ушей. Он смотрит точно в его глаза, намекая, что случиться может всякое, и показывая то, что знает об осведомленности сына в его планах. Непонятно только, предупреждение это, похвала, или угроза, но Хань слишком хорошо знает своего отца, чтобы склоняться к последнему варианту. Лу Донгэй усмехается, тянется рукой вперед, чтобы коснуться тыльной стороной ладони щеки Сехуна, снова замершего в испуге, но Хань реагирует быстрее. – Не смей, – Хань перехватывает руку отца, поднимая на него разозленный взгляд, и Донгэй вдруг смеется, отходя на шаг, а затем и вовсе переключает свое внимание на кого-то другого, кидая на сына лишь злой взгляд. Как этот щенок посмел пойти против него!? – Хань, я... – Сехун хватается за рукав чужого пиджака, и альфа тут же подхватывает его, обнимая за плечи и помогая дойти до кресел, стоящих вдоль противоположной стены, рядом с балконом. Мальчишка бледный, и свежий воздух немного приводит его в себя. Альфа находит взглядом графин с простой водой и вскоре подает омеге стакан, наблюдая за тем, как тот осушает его в несколько спешных глотков. – Прости, просто... – Все в порядке, – Хань прекрасно понимает чужую реакцию. В детстве он тоже боялся своего отца. Это нормально, когда такой человек внушает ужас, если ты беспомощен перед ним. Но не сейчас. – Я знаю, что он пугает. Уверен, что ты еще хочешь остаться здесь? – Да, я останусь с тобой, – Сехун слабо улыбается, все же практически окончательно успокаиваясь. Хань опускается в кресло рядом, и Сехун прячет улыбку, когда чувствует, как его ладонь накрывает чужая, теплая. Он обводит взглядом зал, видя все еще несколько направленных в их сторону взглядов, и устало выдыхает. – Хань, а мои родители... Все здесь знают их. Они были настолько известны? Честно говоря, Сехун пытался найти что-то в интернете, но совершенно ничего не нашел. Словно кто-то старательно стер всю информацию. Даже самые малейшие намеки на существование этих людей. Он догадывался, что они имели связь с этим миром, но не имел ни малейшего представления о том, кем они являлись на самом деле, как и о том, за что их могли убить. Сехун ловит отрывки смутных воспоминаний из детства. О том, что они жили в большом доме, что отец практически постоянно был на работе, а мама заботилась о нем и всегда хорошо выглядела. О том, что у них было много охраны и даже была прислуга, совсем как в доме Ханя, но... больше ничего. Тогда он был слишком мал, чтобы понимать, кем являлись его родители. Сейчас ему не давали ни единого шанса это узнать. Хань хмурится, переводя взгляд с собравшихся людей на Сехуна, и пытается понять эмоции, сменяющиеся в чужом взгляде с невиданной скоростью. – Твоя семья имела вес и силу не только в этом обществе, но и за его пределами, – альфа отзывается, кивая и показывая, что больше сейчас сказать не может. Возможно, потому, что это не то место, где они могут говорить о подобном? Сехун думает, что обязательно спросит об этом еще раз позже. Ведь желание узнать после подобного внимания к его семье и к нему самому только возрастает. ⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀