Like a drug

Ночь. Дождь монотонно бьёт крупными каплями по стеклу. Лишь он нарушает мертвую тишину. В доме темно и сыро, ветер гуляет по длинным коридорам. Можно подумать, что данное место давно опустело, заброшено или уже мертво.Присутствие хозяина выдает лишь куча пустых бутылок из-под различного алкоголя на полу… Гоголь лежит там же, без движения, без чувств, без сознания… Недавно… А может уже давно он «подсел» на наркотики… Как это произошло? С чего началась эта зависимость? Почему? Николай уже и сам не помнил. Может потому, что у него уже долгое время не было ни намека на вдохновение, а все, что было написано, почти сразу отправлялось в огонь, а может и вся его жизнь была огромной предпосылкой наркозависимости (психологические проблемы, неспособность реализоваться в жизни, творчестве, неспособность противостоять влиянию людей…). Важно лишь то, что сначала писатель хотел расслабиться, забыться и вдохновиться благодаря «безвредному» (как ему сказали) эликсиру, дарующему умиротворенное счастье. Теперь же он чувствует постоянную потребность в такого рода препаратах. Он употребляет лишь чтобы не чувствовать боль, которая пронизывает все его и так болезненное тело, каждый раз, как запаздывает с принятием следующей дозы. Гоголь пытался бороться с этим, принимая огромное количество алкоголя, но это слабо помогало. Спать было невозможно-либо снились кошмары, либо он просто не мог уснуть. Выручало лишь свойство организма «выключаться», когда совершенно не оставалось сил и энергии, и конечно же снотворные препараты, которые тоже вызывали привыкание. Вся его жизнь как будто бы была заключена в одной таблетке; потеряла смысл, превратившись в бесконечные страдания, боль, страх. Сам он не мог с этим справиться-смирился, появилось нежелание жить. Поэтому молодой дворянин лежит на этом пыльном деревянном полу, он принял дозу гораздо выше обычного… Возможно сегодняшний день стал бы для него последним, если бы не явился этот незванный гость. Мужчина лет сорока в алом пальто вошёл в пустынный особняк. Это был столичный следователь — Яков Петрович Гуро. Гоголь уже виделся с ним однажды на одном из светских вечеров, но не более, а теперь данная встреча оказалась судьбоносной в жизни писателя. Так уж вышло, что Якову срочно понадобился писарчук, чтобы задокументировать детали преступления, а по счастливой случайности предыдущий неожиданно ушёл в отставку. Вспомнив знакомство с писателем, Гуро поспешил навестить потенциального работника… Следователь конечно знал, что данный человек крайне нелюдим, но совершенно пустой особняк дал понять что что-то неладно. Тогда он ускорил шаг и, распахнув дверь в кабинет, застал писателя в обмороке. Гуро тут же кинулся к неподвижному телу — проверять пульс. Еще жив! Окружение ясно дало понять в чем тут дело. Не медля больше ни секунды, он подхватывает Николая, как куклу, хрупкого и легкого, и крепче прижимая к себе выносит на улицу. Там Яков поймал первую попавшуюся повозку, и приказал ехать к врачу. Гоголь открывает глаза. Белый! Неужели он в раю?! Невозможно! — Очнулись, Николай Васильевич? Ну и напугали же вы меня, кто б знал, что у вас тут такое! Прости господи. А ведь у меня была мысль искать кого-то другого! — Яков Петрович?! Почему вы здесь?.. — Прежде сего, дражайший, вы не умерли, нежели вы еще не поняли. Несколько бестактно спрашивать такое у человека, спасшего вам жизнь, и, боле, то в зазор вам ваше обхождение с собою. Как вы докатились до жизни такой? — Простите великодушно-с превосходнейший, бес попутал, не иначе. Каюсь, но ныне помирать мне неизбежно. — Конечно помирать! Но позднее, то из-за чего вы собрались умирать-лечится, не за день-два, но можно оправиться. — Уважаемый-с нет нужды мне дольше в этом свете оставаться… — Чепуха! Еще глаголите, что я зря вас спасал! Преданный к услугам вашим, я искренне верю, что неспроста господь послал меня в вашу обитель.Так или иначе живите теперь из-за меня — сказал следователь с усмиряющей улыбкой, по его интонации было понятно, что данную тему он продолжать не собирается. — Простите-с, но нынче мне решительно неясно как вы отыскали мое поместье, я ведь не сообщал вам об этом. Я крайне вас почитаю, великодушнейший, но просвятите всетаки по какому вопросу пожаловали? — Любезнейший, мы это всенепременно обсудим, но ныне лучше отдохнуть, только что из вашего тела удалили весь скопившийся в нем яд. Завтра, если вы не возражаете, отправимся в Диканьку. Там живет один мой приятнейший знакомый. Уверяю вас, вскоре он сможет вам помочь... Последние слова писатель вряд ли слышал так, как истощенное тело не имело достаточно сил для поддержания сознания. На следующий день им предстоял непростой путь в деревню. Так как для лечения требовался полный отказ от наркотиков, Гуро конфисковал все вещи Гоголя, и даже выдал свою одежду (чтобы исключить любую возможность пронесения дозы), она была несомненно велика, но писателю было грех жаловаться, поэтому казалось, что с губительными препаратами будет легко распрощаться. Однако трудности возникли, и к сожалению уже в пути. Николай крайне разнервничался, казалось, что даже привычные вещи его пугали, он будто действительно видел что-то потустороннее (все твердил о каких-то мертвецах на деревьях), это естественно было просто помутнение рассудка, ведь следователь все тщательно проверил и не переставал уверять, что всего, что тот видел, не существует, но для писателя это было вполне реально. Он смотрит обезумевшими от страха глазами, что-то без конца бормочет, повышает голос, доказывая свою правоту. Яков Петрович пытается его успокоить, но видимо Николай уже не контролирует свои эмоции и действия. Гоголя трясет, как от сильнейшего озноба, он чуть ли не давится слюной… Самое ужасное -сильнейшая боль, которая словно парализует и сводит судорогой. Ощущение, будто его заживо ломают… Писатель корчится и стонет, срываясь на крик. Якову приходится прижать его к себе, чтобы он не поранился. Гуро растерян, он не понимает как помочь Николаю, как облегчить его страдания, поэтому и сам жмется к дрожащему телу, шепчет не то ему не то себе, что не один, что все будет хорошо, и успокаивающе поглаживает по спине. В больнице провели только процедуру очищения от ядов, но подобное нужно проделывать еще как минимум неделю. Главное доехать до знакомого, и тогда будет легче, лишь с этой мыслью Яков Петрович провел эти несколько часов, несколько самых длинных и ужасных часов… Когда они прибыли в пункт назначения, Гоголю было уже совсем плохо. Идти он был не в состоянии и Гуро опять пришлось его нести. Это конечно не было проблемой для следователя, но транспортировку осложняло то, что писатель мучился от мнимых болей, содрагаясь от каждого прикосновения. Благо знакомый тут же нашелся, заинтересовавшись небывалым столпотворением в его тихой деревушке. Неожиданным гостям тут же выделили комнату и знакомый перенес в нее все необходимое для лечения. Этот человек знал свое дело, ему можно было доверять, так что следователь решил оставить писателя ему на попечение, а сам тем временем заняться работой, ведь и в этой деревне было полно не раскрытых дел. Не подумайте, он очень переживал за Николая, но причина этого переживания оставалась для него загадкой, поэтому он не нашел для себя ничего лучше, чем отвлечься. Так что он укрыл писателя теплым пуховым одеялом (тот все еще дрожал) и уже повернулся в сторону выхода, как вдруг почувствовал легкое натяжение от края его пальто. Развернувшись, он увидел белую тонкую руку, бессильно вцепившуюся в подол его алого одеяния, и некогда яркие голубые глаза, сейчас мутные и слегка приоткрытые (вероятно полностью открыть их просто не было сил). — Н-не оставляйте…м-меня… П-п-прошу, вас… Яков Петрович…- сбиваясь на вдохи после каждого слова, прошептал-простонал Гоголь. — Не беспокойтесь, я никуда не уйду. -сказал следователь, осознав, что теперь точно не сможет бросить писателя… Прошло достаточно времени, чтобы понять, что Яков Перович не собирается уходить, но Николай так и не отпустил пальто, он либо не верил, либо боялся поверить, в то, что его не оставят. Освободиться следователю удалось лишь когда обессилевший писарь заснул. Яков однако обещание сдержал, лишь перебрался в кресло, где и сам благополучно задремал. Ночь преподнесла писателю лишь кошмары, он видел сны «наяву», сопровождающиеся разного рода галлюцинациями. Там он вместе с Яковом Петровичем раскрывал преступления, охотился за черным всадником, видел какие-то образы, которые другие почему-то в этом сне не видели, например утопившуюся девушку, алый цветок. Самым ужасным в этом сне стала смерть следователя-он сгорел заживо сражаясь с всадником, прямо на глазах Николая, это повергло его в ужас, он проснулся и начал кричать, не понимая, что это был всего-лишь сон. Его сердце билось как бешенное, а воздуха в легких не хватало, поэтому он часто, но сбивчиво дышал. Яков тут же проснулся и стал успокаивать Гоголя, но тот не унимался, глазами с уменьшившимися зрачками глядел в никуда, все бормоча:"Вы ведь обещали…" Гуро притянул его одной рукой за шею так, что голова писателя оказалась на его плече и все так же бессильно гладил по спине, как маленького. Каким-то образом это помогало, и вскоре шок прошел и писатель пришел в себя, правда не на долго, так как такие вспышки отнимали всю энергию, которой осталось крайне мало, ибо он давно не ел, но сейчас восполнить ее не представлялось возможным, поэтому организм просто в очередной раз «отключился». Яков Петрович уложил бедного Гоголя опять в кровать, и этой ночью кошмаров более тот не видел.