Прошлое не отпускало, Возвращаясь ко мне. Словно пёс у наг упало, Мне напомнив о себе. Не сломался, не сбежал, Радостно его принял. Кровью мне теперь заплатят Те, кто раньше убивал.
Страха больше не было, когда я вновь увидел его, того доброго мужчину, который иногда приходил в наш дом и угощал конфетой. Ведь когда он приходил, этот ублюдок не трогал нас, этот день становился передышкой для мамы и меня. Наверное, поэтому я и запомнил так хорошо его лицо, лицо Оуядзи Масамуне, которого для меня привёл Шинджи. Теперь я почти уверен, что мой так называемый «отец» из якудза, но вряд ли из клана Хаширо. Да, страха не было, лишь напряжение: ведь он после стольких лет узнал меня моментально, я увидел это по его глазам. Это напрягало, он мог сказать это Шину, но так ничего и не сказал; не сказал, что по сути я оказался ребёнком одного из якудза другого клана. Я, того не зная, был с ними связан с самого детства, значит, это моя судьба — стать одним из них, главное, не такой мразью, как мой биологический родитель. Теперь я понял, почему он перестал появляться у нас: тогда у него было две руки, сейчас же одна, что-то случилось в том клане, где он был, и Хаширо-сама принял его в свой. В итоге этот однорукий мастер начал облагораживать моё тело, а Шинджи не оставлял нас ни на минуту, садист. Знал бы он, как мне трудно блять было выдерживать его пристальный взгляд, который будто касался меня, сердце выламывало грудную клетку, пиздец. Он был так близко, но нельзя и прикоснуться; нельзя, чтобы этот человек узнал, что нас с ним связывает. Он внимательно смотрел на меня, наблюдал за мной, но ничего не говорил ни мне, ни Шинджи. А я мечтал прижать Шина к стене, впиться в его губы, грубо и резко, обласкать его член рукой, а потом и губами, снова почувствовать его вкус, его жар, его тело — адская пытка. — Не переживай, я ему ничего не скажу. Это твоё прошлое, и ты должен сам ему всё сказать, я в нём лишь гость, — он тихо сказал мне это, когда уже заканчивал бить моего лиса на спине. Удачный момент: Шин спал в наушниках и ничего не слышал, а я ему ничего не ответил, просто не знал, что сказать. Он был прав, куда ни плюнь, но я так не хотел, чтобы Шинджи знал. Только это вряд ли возможно, ведь тайное рано или поздно становиться явным, просто я, как мог, оттягивал этот момент. Ночь в алкогольном угаре спутала все мысли, всё чувства, дала возможность расслабиться и просто быть счастливым, оттого, что я был теперь дома, в кругу семьи. Утром я вышел из комнаты в охрененном похмелье, так как первый раз в жизни ужрался до беспамятства. Но всё же пошёл в спортзал и начал тренировку, меня почти вывернуло раза три, но я сдержался и в итоге выбил из себя это сраное состояние, отдыхать мне было некогда. — Устал, мальчик мой? — остановившись отдышаться, я моментально почувствовал мастера Оуядзи. — Ты молодец! Стань для него хорошим другом и защитой, теперь они твоя настоящая семья. Запомни это и забудь то, что было, как будто это вовсе был не ты, — я смотрел в упор в его глаза и видел там ту же доброту, что и тринадцать лет назад. Он действительно был хорошим человеком, но при этом смертельно опасным, даже имея лишь одну руку. — Да, спасибо, Масамуне-сан, я ведь могу вас называть по имени? — я поклонился ему в знак признательности и уважения. — Конечно, можешь, мальчик мой. У меня нет сыновей, но ты похож на того сына, которого бы я хотел иметь, — он подошёл ко мне и, нашарив что-то в кармане, достал мне конфету; как и тогда, я взял её дрожащими руками. — Живи, несмотря ни на что, теперь ты не один, стань сильнее, — его единственная рука прикоснулась ласково к мой щеке, он добро мне улыбался, как и тогда; жаль, что не он мой отец. — Спасибо, — я ему улыбнулся в ответ, напряжение между нами исчезло окончательно, но я всё же напрягся, так как почувствовал давящее присутствие Шинджи. — Что здесь происходит? — мой ревнивый якудза был до безобразия зол, когда зашёл и увидел меня вместе с Оуядзи-саном. — Ничего особенного, мальчик мой! Хвалю усердного ученика, вот и для тебя у меня тоже осталась! — Масамуне-сан подошёл к нахмурившемуся Шинджи и тоже вручил конфету. Тот моментально растерялся, глянул на мою в руке и немного расслабился. — Тоже мне, дитё нашли, — буркнул он, но быстро развернул конфету и засунул в рот, это было охренеть как мило. Якудза, которого подкармливают конфетками, уржаться просто, я и не сдержался, отвернулся и начал ржать. — Завались, придурок! Просто они вкусные! — я уже ржал в голосину. Так много и от души я начал смеяться только с ними, да и жить вообще я начал только встретив их. — Да, да, верю. — я пытался остановиться ржать и сделать серьёзную мину, но никак не выходило. Ещё бы чуть-чуть, и я бы точно отхватил от бесящегося Шинджи, но ситуацию спасли близнецы. По братьям было видно, как им хреново, но оба уже были при параде, в костюмчиках и с зализанными волосами. Их задача заключалась в том, чтобы доставить Масамуне-сана обратно в клан, а потом и сделать кучу дел: как я понял, они сейчас смотрели за клубом Шина. Так что я им не завидовал, Аки и Маки висели у меня на плечах, пока Шин не видел, обсуждая что-то серьёзное с мастером. Глянув на меня, Шинджи зло скривился, близнецы моментом от меня отшатнулись, я лишь закатил глаза и понял, что обсуждают они меня. Мой рисковый якудза не хотел, чтоб Масамуне-сан распространялся обо мне по приезду в клан, тем более Кумитё. Правда, я не знаю, чем он это аргументировал, он заметно нервничал, вот только Оуядзи-сана это похоже забавляло, он еле сдерживал улыбку. В итоге мастер похлопал его по плечу, покивал, и мы пошли их провожать. Я тоже нервничал, но не так, почему-то я будто знал, что он ничего не скажет даже своему Кумитё. — Я глубоко благодарен вам, Масамуне-сан, вы подарили мне шедевры, которые я буду носить с гордостью, — я поклонился ему, когда мы уже остановились в коридоре. — Что ты, мальчик мой, я был рад покрыть рисунком тело нового достойного члена нашей семьи. Если нужна будет какая-то помощь, ты всегда можешь обратиться ко мне. — слова старика явно ввергли в шок не только Шинджи, но и братьев, я не до конца понял почему, наверное, он мало кому предлагал её. Я косил под дурачка, ведь они не знали о нашем со стариком давнем знакомстве, и пока не должны знать. Я уже начинал напрягаться, но старался этого не показывать. Развернув конфету, которую дал Масамуне-сан, запихнул её в рот и чуть не прослезился: настолько знакомый вкус передышки и некой свободы, вечер без боли со вкусом ягод. Они ушли, и напряжение в миг улетучилось. Стоило за ними закрыться входной двери, я, не раздумывая, резко развернул Шинджи к себе, впечатывая его спиной в стену, впиваясь в его губы и не обращая внимание на его офигевший взгляд. Только сейчас пришло осознание полной меры моей тоски по нему, по его запаху, по его телу, по его теплу и грубым рукам. Одной он зарылся в моих волосах, с силой сжимая на затылке, второй вдавливал меня в себя. Мы оба были словно два изголодавшихся зверя, которые наконец-то были выпущены из клеток и могли прикоснуться к друг другу, не боясь и не опасаясь быть раскрытыми.Полустон… полукрик… по вишневым губам… Сквозь прерывистый вздох рвется шепот бессвязный… Безоглядно поверив бездонным глазам, Я шагну в этот пламень маняще-опасный… Мы так долго друг друга искали с тобой Твое имя – на сердце железом каленым… Пусть весь мир подождет! Ты сейчас только мой!
— Я люблю тебя, — с трудом оторвавшись от его губ, я озвучил первое в жизни признание сбивчивым шёпотом. Мне не нужен был его ответ, да я и не дал ему ответить, осознать сказанное мной, опять впиваясь в его губы, терзая их, посасывая его язык. Мои руки тоже не оставались без дела, я уже и не чувствовал, что они болят от позавчерашних сделанных тату. Сейчас ничего не имело значение, только то, что я хотел его и намеревался взять то, что так безумно хочу. Быстро расстегнув его ремень и ширинку, я нырнул под резинку его боксеров и с силой сжал каменный, горячий и пульсирующий стояк, почти зарычав на его рык в мой рот. Я кусал его шею, плечи, грудь, ласкал и прикусывал напряжённые соски, идеальный пресс, а, встав на колени, резко заглотил его подрагивающий член целиком, сжимая и царапая его бёдра. Он стонал, громко и несдержанно, это сводило с ума, а я засасывал его член как можно глубже, обласкивал языком, проходился зубами, я знал, что ему это нравится. Шинджи дрожал, горел, а мне было всё мало, мало его стонов, дрожи, жара, я хотел больше. Я хотел взять его … Вот только вряд ли мне это светило, оставалось только одно: отдаться ему полностью, без остатка, принять его так глубоко, как только возможно. Я чувствовал, как его тело напрягается, рваное дыхание и терпкий вкус его плоти на моём языке. Это была прелюдия к дикой агонии, которая нас скоро захлестнёт, наша одержимость друг другом достигнет апогея. Каждая набухшая вена на его члене оглаживалась моим языком и губами; с жадностью глотая свою слюну с его вкусом, я чувствовал, что и сам вот-вот кончу, без его единого прикосновения. Но он был первым. Стоило мне в очередной раз заглотить его член полностью, как Шинджи с силой вцепился в мои волосы, резко и глубоко толкаясь в моей гортани, почти оглушающий полустон-полурык, и в моё горло потекла его горячая сперма, а я старался проглотить всё без остатка, двигая бёдрами, я кончал сам. — Ты меня трахнуть, что ли, хочешь? — он с силой потянул меня вверх, подхватывая за талию и удерживая, его губы были в миллиметре от моих. — А ты хочешь мне это разрешить? — лизнув его губы, я хищно оскалился. Его молчание меня настораживало: если это и произойдёт когда-нибудь, то точно не сейчас, он к такому не готов ни физически, ни морально. — Когда решишься, дай мне знать, а сейчас я больше всего хочу, чтоб ты грубо отымел мой зад. Затрахайте меня, Босс, — я прошептал это ему на ухо и укусил за мочку. — Готовь задницу, Малыш. Я затрахаю тебя до смерти! — его ехидная и хищная улыбка говорила мне, что сейчас я подписал себе смертный приговор, но я жаждал его исполнения. Я оттолкнулся от него, отошёл, остановился и, покусывая нижнюю губу, начал медленно стягивать с себя футболку. Его пристальный, прожигающий взгляд будоражил каждую клеточку моего тела, возбуждая, сжигая от предвкушения. Сняв футболку, я кинул её в Шинджи, и он моментально её поймал, не отводя от меня взгляда, он прижал её к своему носу и вдохнул мой запах полной грудью, а его вторая рука уже сжимала и ласкала почти полностью возбуждённый член. Обильно облизав свои пальцы, я пробежал ими по своей оголённой груди, спускаясь к резинке спортивных штанов, нырнул туда, чувствуя вязкую сперму, на своём уже опять стоячем члене. Вынув пальцы в белой массе, я опять их с жадностью облизал; Шин зарычал, облизывая свои припухшие губы. Медленно повернувшись к нему спиной, я так же медленно начал стягивать с себя штаны, нагибаясь и выпячивая свой тощий зад. Сняв их полностью, я не успел оглянуться, как Шинджи прижался ко мне сзади, полностью обнажённый, горячий, обвивая руками за талию, он прижимал меня к себе. — Ты спецом срываешь остатки моей крыши? — его пальцы оказались на моей шее, слегка сжимая её. — Я никогда не позволю тебе уйти от меня, слышишь? Ты только мой: и твоя смерть, и твоя жизнь моя, ты весь мой. — его горячее дыхание обжигало моё ухо, его шёпот и слова будоражили, заставляя меня гореть ещё сильнее, а кожа невольно покрывалась мурашками. Такой властный и грубый, смертельно опасный и только мой, медленно облизывает тату на моей шее — знак того, что я принадлежу ему. Трётся своим подрагивающий членом о мой зад, с жадностью, но медленно, до сладкой боли кусает мои плечи, сжимая в руке мой пульсирующий и текущий член. Я весь дрожал, до предела перевозбужденный, я уже не мог ждать, когда он вставит мне. Ещё немного — и я могу сорваться и попытаться взять его самого, поэтому, я начал тереться своей задницей об его стояк, сам откровенно напрашиваясь. Расцепив его руки, я почти потащил Шина за собой в нашу спальню, братья, может, и не вернутся скоро, но я решил перестраховаться. Подведя его к краю кровати, я толкнул его на неё, резко забираясь на него сверху, я провёл пальцами по его губам, не сводя с них взгляда. Он понял меня без слов, открывая рот, он с тягучей жадностью, погрузил мои пальцы в свой горячий рот, обволакивая их, облизывая, посасывая. Эти ощущения ещё сильнее возбуждали, заставляли внизу живота болезненно тянуть, тело вновь покрываться мурашками и стонать в полный голос, я почти опять кончил. Вынув влажные и скользкие от его слюны пальцы, я вставил в себя сразу два, проталкиваясь глубже, раздвигая их в себе, я застонал и кончил на живот Шина. Его пальцы собрали с живота мою сперму, а затем скрылись в его рту, я почти задохнулся от такого зрелища. Нацелив его ствол в нужное место, я резко и до самого основания насадился на него, уже крича от электрического разряда удовольствия, что прошил всё тело. Резко и жёстко я начал насаживаться сам; запрокинув голову назад, я стонал срывая голос, сжимал его внутри себя и сходил с ума, слыша, как Шинджи стонет, рычит, а стоит мне на мгновение остановиться, почти скулит. Через пятнадцать минут такой бешеной скачки на нём мы снова бурно кончали, он глубоко в меня, я снова изливался на его живот, вот только перевести дух Шин мне не дал, садясь, он впился в мои губы, с грубостью терзая их, закидывал мои руки себе на плечи, а руками подхватывая мои бёдра, он резко встал. Я вновь насадился на его член, повиснув в воздухе; я чувствовал, насколько он твёрд, задыхался понимая, насколько он меня хочет, насколько сильно мой дракон голоден, ненасытен. Он поднимал меня резко и так же резко опускал, с громкими шлепками, моё тело прошивало невообразимое удовольствия. Сердце, как бешеное, ломилось из груди, воздуха отчаянно не хватало, голос почти охрип. Капли пота стекали по нам, смешиваясь, так же как и наши запахи, так же как и наши тела. Мои руки отчаянно сжимали его шею, темп перешёл на бешено быстрый, выбивая из моих лёгких последний кислород. Я отчаянно цеплялся за него из последних сил, когда мы опять кончали, странное ощущение под моими пальцами заставило вздрогнуть и сжаться сердцу в груди. Мы упали на кровать, пытаясь хоть немного прийти в себя, восстановить дыхание, сфокусировать взгляд, понять, что мы ещё живы. Я отдышался и сел, взглянув на Шинджи, что развалившись на кровати, лежал на животе с закрытыми глазами. Сказать было нечего, да и вряд ли я бы смог произнести хоть слово, ведь они все равно были бы сейчас бессмысленными. Спину Шина уже покрывали широкие, недавно затянувшиеся шрамы, будто рассекающие тело его прекрасного дракона. Я не знал, чего во мне больше, ненависти к Кумитё или щемящей боли от осознания, как тяжело и больно ему было весь этот месяц. Руки дрожали, было невыносимо охота прикоснуться к ним, но казалось, что это болезненно неприятно. — Это твоё наказание? — Шинджи моментально вздрогнул, он сразу понял, о чём я спрашивал. — Да, и я его заслужил, — больше он ничего не ответил. Я понимал, что ему очень крупно повезло, ведь его могли и убить, я давно понял, что этот клан не просто так называют кровавым. Главное было то, что он вернулся ко мне живым, не бросил меня, не отказался от такого тяжёлого бремени, а наоборот, привязал ещё сильнее, принимая в свою семью. Я чувствовал вину, теперь я чётко понимал, что в его мучениях, в этих шрамах виноват и я, не только потому, что он тогда оставил близнецов со мной, а потому, что я в тот вечер пришёл к нему за смертью. От моих почти невесомых прикосновений к шрамам его кожа покрывалась мелкими мурашками, но мне этого было отчаянно мало. На смену пальцам пришли мои губы, я медленно забрался на его ноги, наклонился и начал невесомо целовать их, чувствуя, каким тяжёлым становится его дыхание. Я и сам дрожал, возбуждаясь от этого, они манили меня и, не сдержавшись, я облизал один из них, вырывая из груди этого жестокого парня тихий вздох со стоном. Медленно и нежно я вылизывал его шрамы, будто пытался зализать их, а может, и вовсе слизать с его кожи. Опускаясь всё ниже, я ласкал эту мягкую, розовую кожу, не в силах остановиться, я хотел его, хотел полностью обладать, быть уверенным, что я действительно для него особенный. Я спускался все ниже, целуя, облизывая его поясницу, кусал за бока слегка, я дразнил, но больше не его, а себя. Внизу живота всё будто немного подрагивало, пульсировало, я уже и не замечал, как легко покрывал поцелуями его напряжённые ягодицы, облизывал их, кусал. — Всё-таки ты решил меня трахнуть? — прозвучал грудной, возбуждённый голос с нотами раздражения и некой злости, а может, и страха. — Без твоего разрешения и желания я не собираюсь этого делать, так что не двигайся и дай мне сделать хотя бы это, тебе понравится, обещаю … — я просто не мог остановиться, я стал одержим им, его телом, запахом и желанием взять его когда-нибудь. — … если не понравится, можешь потом наказать меня, Босс, — я оглаживал его ягодицы, целовал, а потом резко шлёпнул по левому полушарию. — Расслабь булки, детка, — мой якудза вздрогнул, но промолчал. Взяв рядом лежащую подушку, я приподнял его за талию и просунул подушку, так будет удобней и ему, и мне. Его член был уже бодрячком, упираясь, лежал на подушке и выделял смазку, я облизал пересохшие губы. Наклонившись, я начал облизывать от самой головки, поднимаясь своим языком к его яичкам, а потом и выше, доходя, до его дырочки и облизывая её. Напряжённый вздох, будто он задохнулся на мгновение, стоило мне прикоснуться к его колечку плотно сжатых мышц. Я усмехнулся, но останавливаться не собирался, я хотел сделать хотя бы это, я желал вылизать Шинджи между его упругих ягодиц. Всё эти желания, чувства дал мне он, ему и брать за это ответственность. Обласкав яички, я сжал в руке его пульсирующий член, начиная тугие и медленные движения, а мой язык принялся дразнить его дырочку. Я облизывал жадно, посасывая, слегка проталкивал в него кончик языка, чувствуя, как его тело дрожит, как Шинджи пытается подавить свои стоны, не показать, что ему это всё же нравится. Мой язык почти на половину входил в него, он пульсировал, дрожал, задыхался от каждого моего движения языком, я был на грани. Сжимая рукой его ягодицу, я всё усерднее вылизывал его подрагивающее и припухшее кольцо мышц, ускоряя темп тугих движений на его горячем, истекающем члене. Я был на грани, так хотелось вставить ему, почти сводило ноги и пах, он зарычал глухо, и вот уже струи его спермы выплёскивались на подушку и мою руку. — Не бойся, я не войду, — резко поднявшись выше, я шепнул ему это на ухо и, обмазав свой член его скользкой спермой, зажал стояк меж его ягодиц. Многого мне сейчас не надо было — несколько резких толчков между напряжённых ягодиц Шинджи — и я феерично кончал на его спину, с громким, тяжёлым стоном. Я почти рухнул рядом без сил, тело дрожало и не только моё, я обнял его, потираясь носом об его макушку. Мы молчали и, отойдя от оргазма, я немного начинал нервничать: слишком тихим был Шинджи, ни гневных воплей, ни нихрена. — Эм, может, скажешь что-нибудь, если хочешь, можешь даже врезать мне, — а в ответ тишина и только рваный вздох. — Я хуй знает что сказать … в ахуе просто … с себя, с тебя блять … В голове эта хуйня не укладывается, ты ведь сука почти отымел меня! — он сжал пальцами простыню так сильно, что костяшки пальцев побелели. Голос Шина был злой, растерянный, взбешённый до предела, но тихий. Я в какой-то мере понимал его чувства: кровожадный и безжалостный якудза, в прошлом закоренелый натурал, а тут ему смачно вылизали зад, почти трахая языком. Причём ему это как бы понравилось, но жутко бесит этот факт. Он слишком гордый, чтобы просто принять и явно растерян, то ли въехать мне за такое, то ли … Возможно, я не прав, я не умею блять читать мысли, но такое уж у меня сложилось впечатление, судя по тому, насколько я его знаю. То, что он трахает меня — это одно, а вот то, что я его чуть не трахнул — это уже другое. Я вообще сомневался, что он мне позволит что-то подобное, его натура любит всепоглощающую власть, а не подчинение. — Хм, ладно, постараюсь так больше не делать. Хотя быть вечным девственником это стрёмно, но я переживу, — я, конечно, играл на его чувствах сейчас, это было не тонким намёком на то, что я всё же когда-нибудь хочу ему вставить, о ком-то другом, кроме него, и речи идти не могло. Странно не хотеть обладать тем, кого так безумно любишь … кем дышишь … для кого живёшь и умрёшь … Ответом мне была тишина и нервный вздох. Я понимал: всему своё время, не так-то просто завалить наследника кровавого клана. Быть с Шинджи мне было … почти … достаточно … Он сам сделал меня таким жадным … Возьми на себя ответственность, мой жестокий дракон …