Скучно жить

Денис сосет его член, влажно хлюпая слюной. Громкие чавкающие звуки наполняют комнату, Денис дышит носом, шумно, мощно втягивая в себя воздух, по всей видимости, вместе с соплями, Мирон молча, без всякого возбуждения и даже интереса выдает ему в рот, а лицо Дениса перемазано слюной и смазкой, кожа блестит, с подбородка на пол падает мутная капля, чувство повсеместного отвращения – единственное, что хоть как-то провоцирует реакцию, и когда Мирон перестает ему сопротивляться, это даже заводит. Мирон двигается быстрее и притягивает его голову ближе к паху, а под конец оттаскивает его за волосы, кончает ему в рот, почти вытащив, Денис не успевает сомкнуть челюсти и вовремя проглотить, сперма брызгает изо рта, он закашливается, по губам течет, и Мирон размазывает ладонью сперму со слюной по его лицу, с силой втирает в кожу, давит ладонью на нос, сжимает пальцы на его щеках. Денис послушно стоит на коленях и терпит молча, только поднимает на него встревоженный, просящий взгляд, и Мирон бьет его наотмашь по лицу, а потом вытирает руку о его плечо, но Денис про прежнему не двигается, даже не пытается уйти от прикосновения. - Животное. У Дениса «горят» натертые губы, сейчас они такие яркие и влажные, что даже хочется поцеловать их, но его услужливое молчание сбивает настрой. - Сними футболку. Она вся в конче, снимай. Секунду помедлив – и это прекрасно – Денис подчиняется. Мирон смотрит на его голую грудь и напряженный живот. Будет хорошо. Очень хорошо. Впервые за вечер, Мирону не скучно. - Порви ее. Денис не хочет. Наконец-то. - На длинные полосы, мне нужно четыре, пошире. Чтоб можно было привязать тебя к кровати, и как следует. Живей, я сколько должен тебя ждать? Денис даже открывает рот, чтобы что-то сказать. Мирон с детским, восторженным предвкушением ждет, что он возразит, ждет, что он подаст голос и нарушит правила, но Денис удерживается. Опускает взгляд. Футболку он кинул на пол и теперь берет в руки бережно, прикрывает комок от Мирона. У Трейлхеда – копеечные шмотки, это самое дно стритвира, и их футболки запросто можно менять через неделю, но у Дениса их всего две, это его первый бренд, прости господи, и в этой конкретной он баттлил. У него раздуваются ноздри и ходят желваки, когда он разрывает ее от ворота. Ткань трещит. Мирон смотрит на вздувшиеся вены у него на руках. Четыре белых ленты получаются почти ровными. Денис так старательно выполняет приказ, что кажется, будто вспышка сопротивления угасла. Выдает его только поспешность, с которой он работает, и невольная резкость в движениях. - Раздевайся. Мирон ждет, пока он ляжет на кровать, прежде чем поправить: - Ко мне лицом. Ему нравится растерянность, с которой Денис оборачивается. Нравится уязвимость, с которой он смотрит через плечо, и мягкое, робкое опасение, с которым он поворачивается на спину. Он без команды разводит руки. Раздвигает ноги только после того, как Мирон хлопает его по лодыжке. Каждую петлю Мирон затягивает достаточно туго, чтобы он хотя бы поморщился. Ладони и стопы должны онеметь. Мирон берет его за руку и сжимает, а Денис сжимает в ответ, вкладывая в это движение гораздо больше, чем стоило бы, и в его глазах по-прежнему – истовая потребность и абсолютное, неоплатное доверие, и Мирон отсоединяет провод зарядки от аккумулятора, а когда первый удар оставляет злую красную полосу у Дениса на груди, у Мирона захватывает дух. Мирон хлещет его по горлу, по внутренней стороне локтей и предплечий, по бедрам, по животу, прямо под пупком, там, где он не успел еще согнать мягкий жирок, по лицу, по мошонке, по почти опавшему члену, по натертым губам, по голым стопам, по ребрам, - Денис не кричит: когда его рот распахивается, распахивается беззвучно, он старается не шевелиться, но под конец вздрагивает до удара, стоит Мирону поднять руку, он сжимает и разжимает кулаки, чтобы успокоиться, но дыхание не выравнивается, остается шумным и загнанным, он вспотел, у него закрываются глаза, к этому Мирон привык – когда Дениса всерьез берет, вид у него такой, как будто он вот-вот срубится. Его губы движутся, когда Мирон хлопает его по щеке, он прижимается щекой к ладони. Грудь быстро, беспорядочно поднимается, его трясет. - Смотри на меня. Помнишь, что от тебя требуется? Он моргает – раз, второй, третий, - наконец поднимает на Мирона влажный, очень наполненный взгляд, и Мирон, наверное, должен что-то в нем считать, но бога ради. Мирон проводит пальцами по вздувшимся, ярким полосам на его торсе. Потом впечатывает ладонь ему в грудь. Денис откидывает голову, снова зажмуривается и закономерно получает леща. У него мокрые ресницы, но он, конечно, не плачет, это все пот со лба. - Свинья. Мирон сильнее вжимает ему голову в матрас, вытирает мокрую ладонь о простыню. Потом берет его член. - Сальная, тошнотная, тупая свинота. Мирон треплет его по шее свободной рукой, сильнее сжимает кулак, наращивает темп. Встает у него в этот раз не сразу, он вообще не может ничего сделать толком и так, как просят. - Знаешь, мне иногда кажется, ты умственно-отсталый. Без шуток. Мирон окидывает его взглядом. Это круче, чем в новой тачке выжать двести. Круче, чем взорвать тысячный зал. Это круче снежной трассы под ноздрей на ксанакс и прозак. Эта лучшая вещь, на которую он тратился за последний год. Энергия риска, радость обладания – управления – ощутимой, зримой силой, чужой волей, гневом и гордостью вдохновляет безумно. Вдохновляла: пока Мирон верил, что там есть, чем управлять. Пока казалось, что в нем есть опасность – сопротивление, угроза, скрытая в каждом, в Другом, и в молодом сильном въебистом парне – тем более. Теперь стало гораздо печальнее, Мирон чувствует, что теряет настрой, и эта вещь все чаще кажется фальшивкой, иногда ему вообще не верится, что Денис – живой, и совсем скоро ничего не останется, кроме досады и желания перевернуть страницу, но Мирон выжмет из него все, все возможное, прежде, чем отправит его в утиль. Когда у него наконец встает, крепко, на все двенадцать, Мирон снимает штаны с трусами, смазывает себя, медленно опускается ему на член, садится к нему на бедра, потом завязывает провод у него на шее и делает петлю, проверяет, как хорошо она затягивается, если потянуть. Денис прерывисто, громко дышит, и когда Мирон начинает двигаться, не смеет двигаться в ответ. Это хорошо, но совсем скоро этого перестает хватать, и Мирон тянет за провод, как за поводок: - Не спи. Денис подается вперед неловко, Мирон не сразу понимает, что, видимо, дело в том, как привязаны его ноги. Он честно старается подражать движениям Мирона и поймать его ритм, ускоряется, когда Мирон затягивает петлю, Мирон поднимается повыше, почти выпуская его из себя, и опускается на него сильнее, с каждым разом. Напрягает мышцы, сжимая его внутри. Денис пытается держать глаза открытыми без напоминаний, но ничего не выходит, и Мирон бьет его так, что кровь из лопнувшей губы брызгает на наволочку, а Мирон сдирает себе кожу об его верхние зубы. Проводит языком по ссадине, Денис смотрит на его пальцы, на его рот, и Мирон наклоняется к его лицу, кусает его разбитую губу, дрочит себе, чувствует, что надолго его не хватит, перекрывает Денису кислород, на шее вздуваются жилы, Мирон трахает его упрямо и быстро, это забег на перегонки – только наоборот, и Мирон выигрывает, Денис кончает первым, он даже, скорее всего, сообразил, что иначе ему не дадут вздохнуть, но Мирон не ослабляет шнур, и Денис отчаянно хрипит, в его глазах – яркое, свежее, острое просветление, он понял, наконец-то, что все это на самом деле, и Мирон кончает ему на живот, размазывает сперму по его телу, пока он судорожно выгибается, и даже пытается вырвать руки из узлов, Мирон смотрит в его изумленные, неверящие глаза, они пронзительно серые в этот момент и даже не кажутся такими маленькими и тупыми, как обычно, а потом Мирон выпускает провод из рук, и петля не достаточно ослаблена, воздуха все равно не хватает, но Денис яростно, упорно пытается вдохнуть, и Мирон смотрит, как петля растягивается на сильной шее, смотрит долго, пока сперма у него на ладони не подсыхает и не становится липкой, а Денис не успокаивается и не закашливается, откинувшись на матрас. Тогда Мирон стягивает петлю, слезает с него и идет мыться. Ощущения смешанные. Было не так плохо, могло быть и получше, и не понятно, что стоило сделать, чтобы продлить этот взгляд, чтобы чувство от двухсот миль на спидометре не прекращалось. Выходя из душа, он слышит охрипший, чужеродно-вежливый голос: - Мирон? Можешь развязать меня, пожалуйста? - Я разве разрешал тебе рот открывать? - Ну как бы мне кажется, что мы закончили. А мне через два часа на работу. И я сейчас ног не чувствую. Денис делает пальцами подобие своего привычного жеста: не был бы он привязан, развел бы руками. Глядя на него, Мирон понимает, что это закончится даже раньше, чем он от себя ожидал.