Язва

      С раннего утра верхушки домов тонут в бескрайнем густом тумане. Словно облака под тяжестью проблем опустились до уровня людей… Многоэтажки пропадали в неизвестности, как и я. Пока трясётся расхлябанный автобус, пока падают жёлтые листья — мне всегда что-то не ясно. К примеру, почему мою шею кольцом обвивает вереница из одного и того же имени. Буквы, кажется, выжглись под кожей ещё до моего рождения. Они болезненными наростами скрывались сейчас под воротником водолазки.       Люди вокруг называют подобное судьбой, даром божьим, а я называю болезнью. Неизлечимой, генетической, ядовитой. Как ещё объяснить тот факт, что по ночам это кольцо душит меня, все сильнее и сильнее сжимаясь, а на утро оставляет лишь лёгкие покалывания. Видимо, моя вторая половинка ловит собачий кайф.       Повторяющееся имя слегка жжёт последние дни, и я непроизвольно тянусь рукой к горячим буквам. За мои двадцать пять лет они въелись не только в шею.       Пак Чанёль       Пак Чанёль       Пак Чанёль       Шрифт мелкий настолько, что его почти не разобрать. Только если по часу стоять перед зеркалом, ощупывая каждый изгиб.       Утром на работу, вечером — домой, на выходные — к семье. Вся моя жизнь идёт по одному бесконечному замкнутому кругу, как это чёртово имя. Спасают лишь незначительные мелочи, такие как запах свежей выпечки, только что сваренного кофе, счастье детей при виде пирожных и небольшие премии. Да, работа в пекарне делает меня куда счастливее, чем в офисе. Душа никогда не лежала к бумажкам и скучным компьютерам.       Музыка в наушниках затихает, а значит пришло сообщение. «Сынок, не задерживайся сегодня. Папа собирается приготовить твою любимую курицу в ананасах. Целую, мама: +» «Хорошо :)»       Смайлик в конце, чтобы не казалось слишком сухо. Даже новость о вкусной еде не радует сейчас. А тем временем буквы на шее почти пылают. ***       Так невозможно работать. Разболелась голова.       — Кёнсу, не филонь! Пирог должен быть украшен к трём! — начальник кудахчет без перерыва, подходит к каждому и что-то советует, помогает. Такой активный сегодня. Почему именно сегодня?       — Вот твоя булочка с клубникой, — за прилавком стоит Чен. Он лучезарно улыбается всем посетителям, тёплым звонким голосом выдавая «Приходите ещё». Ещё чуть-чуть и над этой белобрысой макушкой появится нимб. Люди любят его.       Я бы тоже хотел постоять на кассе, предлагая детишкам сладкие пирожные, а взрослым — различные виды кофе. Но сегодня я украшаю торты.       Время течёт слишком медленно. Часы показывают три пятнадцать, а клиента нет. У меня все готово. Час назад пекарь принялся за очередной шедевр на заказ. Из-за дверей кухни растекался сладкий аромат.       — Добрый день, — сразу среагировал Чен, когда дверь открылась и прозвенел колокольчик. Это оказался тучный низенький мужчина. Верхняя пуговица пиджака была расстегнута, так что всю тяжесть округлого живота принимала одна единственная нижняя. Мужчина засеменил к кассе своими коротенькими ножками, попутно доставая толстый кошелёк.       — Вот чек с номером заказа, — протянув бумажку, он покосился на меня. Наши взгляды пересеклись, и пришлось натянуто улыбнуться клиенту. Пирог в моих руках был именно для него.       Рассчитавшись, мужчина махнул на прощание рукой и тут же убежал. Звон колокольчика стих через секунду, как и вся пекарня. Будто пекарь не стучит сейчас венчиком за дверью, Чен не потягивает горячий американо, а на улице не гудят машины. Лёгкая тишина заполнила помещение, закутала меня в непробиваемый кокон, и стало так хорошо. Мне не хотелось говорить или издавать каких-либо звуков. Даже «ошейник» перестал жечь. Я и не заметил, когда это произошло.       Оперевшись о деревянный стол, за который меня поставили сегодня работать, я устало прикрыл глаза. Как же хорошо… Все вокруг так выматывает, так давит, а сейчас, кажется, словно моё тело парит над всем Сеулом и горизонт плывёт перед глазами. Эта пекарня уже не такая просторная, она крошечная, как и все дома рядом. Многоэтажки теперь лишь точки.       Я могу прикоснуться к остаткам тумана на бетонных крышах, могу позволить ветру унести меня к вершинам гор. Подобная лёгкость, чем-то похожая на эйфорию, тянет меня за собой. Я в ней тону.       Неожиданно меня резко что-то хватает за шиворот рубашки и тянет назад. Мне хочется отпихнуть нечто, только бы остаться там, наверху. Но мои руки не находят его, и я, как слепой котенок, хаотично машу ими. Тянусь вперёд, чтобы хоть уцепиться за что-то. Безуспешно. Невидимая сила швыряет меня в реальность, обратно в моё тело, и тут же исчезает.       — Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Чен, разрезая тишину. С его словами на меня обрушиваются все звуки и запахи. Опять, опять, опять. Снова. Это моментально начинает раздражать.       — В полном, — беру себя в руки и отворачиваюсь. Нет желания смотреть на парня. Слишком приторно.       Колокольчик в очередной раз оповещает о новом посетителе.       — Добрый день, — мне не охота улыбаться даже детям. Метка затянула шею так, что практически нечем дышать. Паршиво. Я неторопливо двинулся к кухне на дрожащих слабых ногах. И только я хотел толкнуть дверь, как из неё вышел довольный пекарь. Он гордо вручил мне небольшой торт, не сказав ни слова.       Прекрасно.       Вот и долгожданная работа. Приходится возвращаться обратно за стол.       — Как раз ваш торт приготовился. Подойдите к мастеру и объясните ему детали оформления, — Чен указал на меня и тут же потерял интерес к покупателю.       — Выглядит замечательно! — низким басом оглушил меня мужчина. Пришлось поднять глаза.       Он подтянутый и высокий с большими красивыми глазами. Я ещё не видел таких больших глаз. Он улыбался так широко, что мне показалось, словно его кто-то усиленно тянул за уголки губ.       — Вы хотите надпись или рисунок? — привычно спросил, продолжая сверлить незнакомца заинтересованным взглядом. Несмотря на промозглую погоду, он был в шортах и лёгкой футболке, лишь сверху накинув фиолетовый короткий дутик. Ноги такие мощные, как у бегуна, а через футболку проглядывалась рельефная фигура.       — Надпись. У меня сегодня день рождения. Хочу сделать сам себе подарок.       — Как ваше имя?       — До Кёнсу. Напишите в центре «До Кёнсу».       — Простите? — услышав свое имя, я немного опешил. Если мне не изменяет память, то мы не встречались раньше.       — До Кёнсу. О, и ниже добавьте уже мелким шрифтом — Пак Чанёль! — мужчина снова улыбнулся, не отрываясь от разглядывания торта, а я так и застыл. Может это шутка?       Но нет. Бейджика на мне не было, а кольцо на шее плотно закрыто воротником.       — Меня зовут Чанёль, — до него будто только что дошёл мой вопрос. Мужчина смущенно взъерошил волосы на затылке и тут же указал себе на шею. — Этот торт для моего соулмейта. Я уверен, что сегодня встречу его. Метка ведёт себя слишком активно.       И как я раньше не заметил? Такие же белые неразборчивые буквы, которые, если напрячь зрение, действительно являлись моим именем.       — Ясно, — все что и смог выдавить из себя я отрешенным хриплым голосом. От волнения гудело в ушах.       Мне вдруг стало стыдно смотреть в глаза такому жизнерадостному человеку. Он искал меня с самого утра, от чего-то верил в этот день и терпеливо ждал. У него в груди трепетало. Я слышал. Но сказать, да даже отодвинуть ворот тугой водолазки, не хватало смелости. От этого треснет мой замкнутый круг, который я так ненавижу и проклинаю. Так почему же нет?       Страшно.       Руки похолодели, замерев над инструментами. Стоит ли мне сделать это или? Что?       — Эй, — сухой лёд обжег кожу на шее. От неожиданности я не нашел ничего вернее, чем поднять глаза и упереться прямо в собеседника.       Он тоже был напуган.       Оказалось, это не сухой лёд, а дрожащие пальцы Чанёля. Такие же, как, наверное, сейчас у меня. Они неуверенно тянули вниз черную ткань.       Мы оба молчали. Казалось, напряжение длилось слишком долго. Время снова шутит над нами.       Вот я чувствую наконец, как воздух поступает в лёгкие, словно отодвинули последний засов и дверь слетела с петель. У меня даже закружилась голова. В особенности тогда, когда Чан неверяще провел большим пальцем по своему имени на моей шее. По этим белым неровным язвам. По самому больному.       — Ты… — полуразборчиво прохрипел, так и оставшись с приоткрытым ртом. Я чувствовал, как счастье подступает к горлу, и не мог выдавить ни слова. Оно было чужое, шло словно из вне. А может и моё. Вперемешку.       Нежная тёплая улыбка подтвердила мои опасения. И мне тоже захотелось улыбнуться ему. Так сильно захотелось сказать спасибо, иначе сам бы я не справился.       — Чанёль, — все же стоять и молчать немного странно, но мне не дали договорить. Пак отодвинул треклятый торт в сторону и перегнулся через стол, слегка притянув меня к себе за горловину водолазки.       И поцеловал.       Его губы оказались невероятно мягкими и тёплыми, как я себе и представлял (да, я думал об этом). Меня обдало жаром тысячи печей. Снова затряслись ноги. Так неожиданно, но я словно знал, что подобное произойдёт прямо сейчас. Не с его стороны, так с моей. Ведь эти обоюдные ощущения невозможно отодвинуть в сторону. Они появляются из неоткуда и растекаются по всему телу. Они заговорщицки шепчут в ухо сладкую лесть, приятно ласкают щеки. Как противостоять такому?       Я ответил сразу же, теперь самостоятельно придвигаясь вперёд. Короткий, как приветствие, поцелуй перерос во что-то затяжное и куда более личное. Не здесь.       Подумали мы оба и тут же метнулись обратно. Смущенные, поражённые своими действиями, но счастливые. У меня на губах до сих пор его губы. И я бы никогда не сделал ничего подобного. Безумные поступки — немного не моё. Только сегодня, как сорвавшись с цепи, я поддался вечным уговорам этих чёртовых букв. Будто они всегда просили меня сделать именно это.       Так приятно.       — Как на счёт съесть этот торт прямо сейчас за чашкой кофе? — все ещё с горящим от стыда лицом, я поправил растрепавшиеся волосы и смело посмотрел прямо в глаза Чанёля. Того Пак Чанёля, который все же не являлся язвой или болезнью. И глаза его были все также невероятно большими.       — Я буду капучино.       — С одной ложкой сахара, — скорее напоминаю себе, а не спрашиваю. Словно всегда знал, какой кофе он любит, просто давно не готовил. — Кстати, — пока автомат перемалывал зерна, я крутил в руках пластиковую ложечку, — с днем рождения.