***
Вилка прошла сквозь мягкий слой и со звонким стуком царапнула по дну расписного блюдца. Пирожное накренилось, и его верхушка, украшенная грациозными башенками из взбитых сливок, отвалилась. Выгнутые края тарелки покрылись облачно-белой массой. Атанасия со свистом втянула воздух и, прицелившись, сосредоточенно прикусила нижнюю губу. Сидевший напротив неё отец не смог сдержать улыбки. Он подпёр щёку рукой и, отвернувшись, спрятал нижнюю часть лица в ладони. Когда дочь соскребла все сливки и дочиста облизала вилку, он ещё немного полюбовался её счастливой физиономией и, наконец, вернулся к привычному, серьёзному, тону: — Нравится? Атанасия нервно отковырнула очередной кусок и с неподдельным удовольствием покосилась на стоящие рядом тортовницы. Услышав вопрос, она прервалась. — Очень! Её глаза по-драгоценному засверкали, и всего на мгновение их стало нисколько не отличить от настоящих камней. Топазы, обрамлённые рядом пышных, трепещущих от восторга ресниц, переливались, подобные отражению луны, плещущейся в неспокойных водах ночного океана. — Что же это такое? — небрежно ковыряясь в новом десерте, гадала она. — Никогда такого не пробовала! У нас новый повар? Феликс, расположившийся невдалеке от столика, за спиной склонившейся над вкусностями принцессы, подпрыгнул. Ярко-рыжая макушка выделялась на фоне преобладающей зелени сада. Клод, заметив неладное, перевёл взор с Атанасии на слугу. Тот кивком просил не волноваться. — Нет, — смерив рыцаря недоверчивым взглядом, император вернулся к разговору с дочерью. Напряжение, охватившее его, тут же испарилось — разгладилось, как лист бумаги. — Наслаждайся. Солнце палило нещадно. Император закинул ногу на ногу и сильнее развалился на сидении. Подставив под вялый ветерок шею, он созерцал, как его драгоценная наследница, раззадорившаяся, словно в детстве, с присущей ей неутомимостью игнорировала невзгоды погоды. А ведь когда-то он и сам беспоследственно переносил и жару, и холод. Неужто он постарел?.. Клод тихо хмыкнул. Каждый день, проведённый рядом с дочерью, всё сильнее пробуждал в нём чувства, о которых он уже давно успел позабыть. Одним из этих чувств был страх — страх терпкий и острый, страх, пробирающий до самых потаённых уголков его изъеденной тьмой души. Возвращаясь в покои, Клод любил пересматривать перед сном рисунки — кривенькие, пожёванные временем детские каракули, вышедшие из-под пера Атанасии, когда та была совсем маленькой. Крохотная, ещё плохо выговаривающая слова, она уже была точной его копией. Но чем дальше летели годы, тем сильнее она менялась: всё меньше становилась похожей на него, но всё больше — на мать. Её особенный взгляд и мирная, чуть сдержанная улыбка окунали его в прошлое. Клод не понимал, радовало это его или же, напротив, печалило. Не понимал он также ещё одну вещь. Наблюдая за взрослением дочери, он всё чаще отмечал, насколько смышлёным и целеустремлённым ребёнком она уродилась. Смелая, упрямая, она была буквально лучшим вариантом наследника имперского престола — прямо-таки идеал. Думая же о своем детстве, Клод осознавал, что характером она слишком отличалась от него. И откуда всё это? Разве такое бывает?.. Получается, самый ценный дар она унаследовала вовсе не от него? В такие моменты ему вспоминалась почившая Диана. Весь её образ, до самых истоков, был пропитан спокойствием. Когда она говорила, её голос, точно колыбельная матери, заставлял всех, кто по своей удаче или неудаче оказался рядом, замолкать. Когда же она танцевала, её плавные движения, подчёркнутые разливающейся на фоне музыкой, доносили до людских сердец покой — и от этой магии не мог сбежать никто, даже самый пропащий человек. Иной же раз и в её походке, в которой, казалось бы, ничего необычного не было и быть не могло, всё же виднелось нечто безмятежное… нечеловеческое. Клод вообще-то и себя считал достаточно спокойным, хладнокровным. Но в Атанасии он не находил ничего похожего. Стоило этой неугомонной девчонке появиться в комнате — и удушающая тишина, копившаяся там несколько часов (или, может, даже дней), вмиг иссякала. Суета, шум и несуразные происшествия следовали за ней, будто тень. Атанасия была как ураган. И этот ураган сметал все препятствия, возникавшие на его пути. Поднеся к губам чашку, император сделал краткий глоток. Магический чай, крепкий и практически не сладкий, по-приятному ожёг горло, бодря и, благодаря чародействам, охлаждая дух. Удовлетворённый ощущениями, Клод вновь посмотрел на принцессу, с любопытством выбирающую следующее пирожное. — Тебе не много? — неожиданно для самого себя поинтересовался он у неё. — Ну ты же всё равно не ешь, папочка, — не удостоив отца и взглядом, ответила та и надрезала очередное угощение. — Через неделю бал. Клод поставил чашку обратно на стол и, раскинувшись поудобнее, насколько это позволял далеко не самый устойчивый стул, сложил руки в привычном положении. — Знаю, — улыбнулась Атанасия, и от этой улыбки у императора в который раз по-болезненному туго стянуло грудь. — Я готовлюсь. В этот раз я буду танцевать даже лучше, чем в предыдущий. Вот увидишь! Мужчина, помедлив, снова потянулся за чаем. Приготовившись отпить ещё немного, он внезапно остановился и, пораздумав, негромко изрёк: — Если в платье влезешь. Что-то загремело. Выполнив задуманное и вернув посудину на место, Клод заметил раскрасневшееся лицо дочери. Сведённые к переносице брови дрожали, а поджатые губы лишь сильнее подчёркивали округлость её румяных щёк. Под её маленькими кулачками стояла пустая тарелка, перемазанная разноцветными кремами, а посередине, круглым концом наружу, лежала вилка, впервые за чаепитие выпущенная из рук. — Не… неправда! — возмущённо воскликнула принцесса. — Оно мне как раз! Я на прошлой неделе только мерила… — Хм… Мужчина оценивающе приложил сгиб пальца к подбородку. Атанасия же застыла в ожидании ответа. Феликс, спрятавшийся за ближайшим кустом, давился смехом. — Да… — медленно, словно размышляя над сложным философским вопросом, протянул император. — На прошлой неделе твои щёки были меньше. Атанасия тотчас вспыхнула, как уголёк. Да что на него опять нашло? Всего пару дней назад он был с ней так мил, а теперь принялся за старое: так и норовил, так и норовил лишний раз уколоть её! Неужели издёвки над ребёнком — единственное, что было способно развеселить его? Взвинченная, сопящая, как ёжик, она вдруг успокоилась. Дыхание пришло в норму, а в остывшую голову полезли непрошеные мысли. А ведь в «Прекрасной принцессе» император никогда не обращался таким образом с любимой дочерью, с Дженнет, вспомнила она. Значило ли что-нибудь?.. Атанасия вздохнула. Тяжесть, сбившаяся в её лёгких в плотный ком, вышла из неё вместе с воздухом. Нет. Теперь всё это было неважно. Она — Атанасия де Эльджео Обелия. Её отец — Клод де Эльджео Обелия. Вместе они прошли сквозь огонь и воду, а потому никому не удастся разрушить их связь. Даже самому Клоду. Принцесса сощурила глаза, посмотрев на скучающего отца. Давно они не играли, поняла она. Возможно, стоило начать снова. Девушка отбросила пышные пряди волос и, с азартом вскочив со стула, обежала стол, после чего с размахом плюхнулась к отцу на колени. Обняв одной рукой его за шею, другой она потянулась к нетронутым столовым приборам. Те были чисты настолько, что блестели в лучах солнца, подобно украшениям из дорогих камней. Несправедливо, решила Атанасия. Кто-то эту вилку старательно натирал, а папенька к ней даже не прикоснулся! Это недоразумение нужно было срочно исправить! — А это потому, папочка… — она без раздумий схватилась за вилку, не заметив, что неустойчивый стул под весом большим, чем, очевидно, было рассчитано при его производстве, покачнулся. — Что ты совсем ничего не ешь. Вот мне и достаётся больше. Предчувствуя бурю, Феликс выглянул из-за зелени, готовый в любой момент броситься на помощь. Только он пока не был уверен, кого именно ему предстояло спасать: принцессу или императора. Оттого он, заранее скорчив до невообразимости серьёзное лицо, на всякий случай приготовился спасать их обоих. Клод, сообразивший, какую проказу замыслила его непоседливая дочь, намеривался было отпрянуть, однако неожиданно осознал, что все пути были перекрыты. Прижавшаяся к нему Атанасия уже устремила своё орудие пыток, сияющую вилку, к одному из последних кусочков торта — розовому, по-броски оформленному и наверняка крайне сладкому. Когда вилка с чавканьем вошла в пропитанный сиропом десерт, мужчина почувствовал, что у него свело челюсть. Отделив от торта внушительную часть, заботливая дочурка воскликнула: — На, папочка! Попробуй! За несколько быстротечных секунд торт со стола переместился ввысь и очутился в опасной близости от рта императора. В последний миг тот не удержался и, чрезмерно резко отвернувшись, потерял равновесие. Измученный стул страдальчески взвыл — и повалился, уронив рядом с собой два брыкающихся тела. Атанасия, по-прежнему крепко сжимающая вилку, приземлилась поверх отца. А несчастная вилка, как оказалось, всё же достигла конечной цели. Клод, позеленевший не то от ненавистного приторного вкуса, не то от излишне рьяных объятий Атанасии, пришедшихся ровно на его гортань, с трудом проглотил щедрое угощение. Стремительно поднявшись и так же стремительно поставив на ноги дочь, он проплевался и строго приказал: — Феликс. Рыцарь, без лишних слов обо всём догадавшийся, пригнулся в поклоне, ожидая подтверждения собственных догадок. — Да, Ваше Величество. — Отведи принцессу в её покои. — Слушаюсь, Ваше Величество, — Феликс вновь склонился. — Долгих лет жизни и процветания Обелийской империи. Заняв место рядом с до неприличия лохматой, но, определённо, счастливой принцессой, Кровавый Рыцарь повел непослушного ребёнка к няне. Гулянья окончились быстро. Феликс на прощание по-дружески махнул своей принцессе. — Я буду неподалёку, — предупредил он, и та с согласием кивнула. Дверь захлопнулась. В комнате воцарилась по-мертвенному пугающая тишина. Атанасия осталась в полном одиночестве, и радости от недавно совершённой шалости вскоре поубавилось. По привычке, полученной ещё тогда, в дни побега, она с осторожностью осмотрела покои и прислушалась. Из раскрытого окна до неё доносились мелодии сада, людского общения, чарующее пение птиц — ничего лишнего, как могло почудиться… Однако было среди множества звуков и что-то ненатуральное, стороннее — что-то, что неизбежно шло вразрез со свежей песнью природы, полной жизни. Атанасия качнула головой и неторопливо подобралась к оконцу, привлёкшему её внимание. Она отдавала себе отчёт, что теперь, когда суматоха во дворце вернулась к прежним нотам, волноваться было не о чем, тем более о безопасности: Клод наложил на неё уже знакомое защитное заклинание, которое, правда, однажды сам и разрушил. Но всё-таки беспокойства, за столь долгий промежуток времени перетянувшие ей горло ничуть не слабее петли, не смели отпускать её и поныне. Ати, завлечённая красотой ландшафта, вдруг поймала себя на мысли: чем в такой прекрасный день мог быть занят Лукас?.. Время ныне было мирное, и загруженностью придворные уж точно не отличались. В том числе и Лукас. «Лежит себе, наверное, где-нибудь под солнцем, в травке, и спит, как всегда, — подумалось ей. — Вот бы и мне так…» Погода была чудесная — идеальная для прогулок. Отодвинув мелькающие перед глазами шторы, которые то и дело игриво вскидывал разбушевавшийся ветерок, девушка погрузилась в раздумья: а не взять ли ей зонтик да не отправиться ли на поиски мага? Должно быть, она с лёгкостью отыскала бы его, лентяя, под ближайшим деревом. Полежать с ним ей бы, конечно, не удалось, как бы ни хотелось, потому как этикет подобного явно бы не позволил… Но зато она смогла бы попробовать уговорить его на совместный променад!.. Подозрительные шорохи, насторожившие её в первые секунды после возвращения, вдруг усилились. Из гардеробной, примыкавшей к объёмной спальне, донёсся глухой грохот. Что-то заскрипело. Ати, грубо вырванная из пёстрой галереи идей, невольно поёжилась. Нащупав сзади небольшую, но вполне увесистую шкатулку с острыми углами, выделенными наточенными камушками, она медленно начала приближаться к соседней комнате. Отголоски адекватности шептали ей, что логичнее — да и безопаснее, чего уж таить! — было бы позвать Феликса. Или, вообще, взять — да переместиться подальше от опасного места! Но что-то тянуло её вперёд, и она не отваживалась отказать своей интуиции. Когда она была уже совсем рядом, двери распахнулись. Атанасия шарахнулась, приготовившись то ли нападать, то ли с ужасом убегать прочь. На пороге появилась Лили. — Принцесса! — она отложила вещи в сторону. — Вы уже вернулись с чаепития? Едва не поседевшая с ужасу, Ати с облегчением выдохнула воздух. Тошнота, вызванная страхом и мгновенно вскружившая ей голову, отступила. Шкатулка усилием мысли, без лишних телодвижений, была отправлена на положенную ей полку. — Да… — по-прежнему будучи отчасти не в себе, Атанасия отступила и присела на диван. Силы, которых только-только было до избытка много, иссякли вусмерть. Лилиан зашла в комнату и с недоверием оглядела внешний вид своей принцессы. Лохматая, как после драки, со съехавшей набекрень заколкой, в помявшемся платье, та была непривычно бледна и изнеможена. Сердобольная служанка почуяла неладное, но решила, что с её стороны будет неразумным пугаться заранее. — Вы сегодня раньше, чем обычно, — поделилась думой она. Неспешно дойдя до туалетного столика, она взяла расческу и, возвратившись, присела рядом с госпожой. Та переняла полезную идею и молча повернулась спиной, подставляя под хватку няни всклоченный затылок. — А папа сегодня вреднее, чем обычно! — Во время чаепития что-то случилось? Вы выглядите расстроенной. Атанасия поникла. О да… случилось — это ещё было мягко сказано… Да и вообще… У них с папенькой получилось не чаепитие, а настоящая катастрофа. Казалось бы, столько всего они с ним вместе перенесли, что такие глупости не должны и не могли волновать её. Но, как выяснилось, мелочи порой тоже очень её волновали. Хотя не до слёз, нет. Ати сложила руки в замок и внезапно поняла, что глубоко замёрзла. Её маленькие пальцы были такими холодными, что держать их сжатыми оказалось просто неприятно. Тогда она потихоньку начала растирать ладони и задумалась. Была ли она расстроена?.. Нет, вряд ли. Верно, немного разозлилась. Совсем чуть-чуть. Несмотря на то, что чаепитие к концу перестало быть чаепитием и больше стало походить на бойцовский ринг, завершением Атанасия была довольна. Она даже ненадолго вспомнила детство, и это её позабавило. Стоило гребешку лечь на её кудрявую макушку, как он тут же застрял. Лилиан аккуратно, пробегаясь по каждой запутавшейся прядке, расправила ногтем колтун. — Папочка опять шутит над моими щеками, — дабы отвлечься от безмерно неприятных ощущений, принцесса вновь вернулась к диалогу. — А ещё он сказал, что я могу не попасть на бал, потому что не влезу в платье. Припомнив упрёк Клода по поводу её лица, она опять загорелась. Да как можно было в здравом уме ляпнуть такое в сторону своей дочери-подростка? Ух она и покажет ему в следующий раз, у кого тут ещё что-то с щеками не так! — Его Величество любит Вас, — засмеялась Лилиан. — Он так же шутил, когда Вы были малышкой. Помните? — спросила она. Атанасия вся скукожилась и заёрзала. Конечно, она всё помнила. Как помнила и то, что он вовсе не шутил… Кашлянув, она расправила задравшиеся рукава платья и, пораскинув мозгами, решила не раскрывать Лили правды. Всё-таки та не ведала и о половине испытаний, которые Клод завуалированно преподносил своей дочери год за годом. — Я больше не ребёнок — Для Его Величества Вы всегда будете ребёнком. Ати помогла вытащить зацепившуюся за височные локоны заколку. Поднеся сверкающее украшение к глазам, она обомлела. Почти из-под каждого камушка торчали, словно пружины, золотистые кудряшки. «Пожалуй, с экстримом мне стоит заканчивать», — вынесла вердикт она и отложила жуткое зрелище как можно дальше — туда, куда только дотягивались руки. — Знаю… — старательно игнорируя опасную для психики заколку, распушившуюся, как маленькая шиншилла, она стала перебирать подолы юбки, выписывая гладкими ноготками узоры. — Но разве можно так говорить? Ведь бал будет в честь моего шестнадцатилетия… — Неожиданно на неё нахлынули воспоминания о первом балу и о первом, о боги, танце. Она засмущалась. — Это значительная дата! — отказываясь принимать тот провал, она поспешила сменить тему: — Я.. я даже замуж могу выйти! Разговор зашёл в тупик. Лилиан — натурально — посинела. Прекратив расчесывать подопечную, она положила тронутые тремором руки к сердцу и задержала дыхание. В глазах, всегда видящих ясно и без нареканий, моментально потемнело, и женщина чётко почувствовала, как холодеет, — как кровь отливает от её губ, от пальцев… Кончик носа коснулся льда. Она была готова потерять сознание, но всё обошлось. Ерунда какая! Как это принцесса может выйти замуж? Может… выйти… замуж… Лилиан вся напряглась и вздрогнула. Принцесса?! Замуж?! Нет-нет-нет! Да ни за что! Она этого не допустит! Трупом ляжет в ноги Их Величеству, но принцессу не отдаст! Секунду спустя она вспомнила, что император, пребывая в добром здравии, вряд ли когда-либо согласился бы на столь неудовлетворительный расклад событий. Ей сразу же заметно полегчало. Всё же наличие такого союзника по идеям обнадёживало. — Возможно, это и расстраивает Его Величество, — успокоившись, предположила она и с серьёзным подходом принялась за былое занятие. А сама в душе по-детски ликовала. — Думаешь? — Атанасия, по-прежнему не видевшая побелевшую до цвета молока Лили, вскинула брови. — Но разве это не лучший способ усилить политические позиции империи? Лилиан растерялась. Отрицать подобные истины было трудно и совершенно бессмысленно, но и соглашаться с ними ей тоже ой как не хотелось. Поэтому, сообразив гениальнейший ответ, она тихо, будто не желая отвлекаться от крупной миссии, выдала: — Простите. Не в моей компетенции размышлять о политике, принцесса. И осталась довольна. Атанасия насупилась. Она прекрасно понимала, что из себя представлял Клод. Как и многие другие, она могла бы назвать его достаточно жестоким, расчётливым человеком. Она и на себе не раз испытывала его немилость, а оттого знала, что приятного в этом крылось мало. Но всё это было тогда, раньше. Смог бы он использовать её как разменную монету сейчас? — Политический брак — это удобно, это выгодно, — рассуждала Атанасия. Мысли так увлекли её, что она на миг позабыла о Лили, сидящей позади. Та напомнила о своём присутствии новым распутанным колтуном, за который по обычаю извинилась. — Многие правители продавали и будут продавать своих дочерей ради благополучия страны. — Многие, но не Ваш отец, — настаивала Лилиан, и принцесса была с ней согласна, хотя сама и не признавалась себе в этом. Служанка на миг умолкла, позволив причёске увлечь её больше, чем стоило бы. Разобравшись с последним недоразумением, обосновавшимся на голове принцессы, она отложила поредевший гребень в сторону и, пройдясь пальцами по белым кудрям, продолжила: — Как уже обсуждалось, я не разбираюсь в политике. Зато хорошо понимаю людей. И я могу твёрдо сказать, что Его Величество любит Вас больше всего на свете. Вы — его единственная семья, и он никогда, как Вы выразились, не «продаст» Вас, принцесса. Девушка раздосадованно прикрыла веки. Да, действительно. В ней таились тысячи, тысячи страхов, но быть проданной она и вправду не боялась никогда. Развернувшись к собеседнице, она подняла взгляд выше, словно пыталась найти в глазах той необходимую ей поддержку. Лилиан улыбалась. — Он пытался убить меня, — едва разборчиво, скорее даже для себя, чем для кого-либо ещё, пробормотала Атанасия. Её всегда румяное, светящееся от бодрости и энтузиазма лицо приобрело нездоровый оттенок. Видеть её такой было больно, Йорк вспоминала тот страшный год и взмолилась всем существующим и несуществующим богам, лишь бы подобного больше никогда не случалось в жизни милой принцессы. Принцесса была шаловливым, но очень умным, талантливым и невероятно добрым ребёнком. Да и как могло быть иначе, если только ей одной и удалось растопить заледеневшее сердце императора? Лилиан жила при дворе давно и успела повидать правление императора Клода со всех сторон. Тот день, когда она, задрав пронизанные бордовыми кляксами юбки, лежала на полу, сквозь дрожь прижимая маленького и беззащитного ребёнка к груди, до сих пор снился ей в кошмарах. Каждый раз, словно впервые, она чувствовала холод плитки, обжигающий кожу её лба, и держала на языке ненавистный вкус крови, смешавшейся со стекающими по подбородку бусинами слёз и пота… Должно быть, в тот день она всего за несколько минут постарела на целое десятилетие. Если не внешне, то душой — уж точно. Тогда она навсегда променяла девичьи пышные платья и звонкие украшения на сдержанные чёрно-белые одеяния горничной. Жизнь потеряла краски, и сама Лилиан, как ей порой чудилось, выцвела. Маленькая Атанасия же стала её отдушиной. И чем сильнее милая принцесса взрослела, тем больше цветов распускалось вокруг серых коридоров дворца. — Это были трудные времена, вынудившие всех нас на отчаянные поступки, — силясь скрыть несовершенства голоса, сломавшегося от завязавшегося в горле кома, Лили притянула к себе горячо любимую подопечную и, поглаживая ту по темечку, еле слышно уверяла: — Не сомневайтесь, Его Величество своими не гордится. Атанасия что-то невнятно пробурчала. Лили подождала, пока боль в глотке отступит, и продолжила: — Что ж, давайте не будем о плохом, — она отодвинулась. — Лучше скажите мне, пришлись ли Вам по вкусу новые угощения? Сбитая с толку, ещё не отошедшая от предыдущей темы, Ати бездумно захлопала ресницами. Каша из смешавшихся в сознании планов и обид некоторое время не позволяла ей трезво оценить услышанное. Сообразив, о чём шла речь, она прикусила губу, дабы окончательно не испортить свой внешний вид и не напускать слюней. — Ещё как пришлись! Но… — прервавшись, она тревожно затеребила щекочущую нос кудряшку. — Откуда же ты знаешь, что они были новыми? — Сдув назойливую завитушку, она вдруг подпрыгнула. В её широко раскрытых глазах расплескались лазурные реки благодарности. — Неужели это всё твоих рук дело? Ох, Лили! — запищала Атанасия и, подорвавшись с места, вцепилась в плечи няни. Смех Лилиан, милый и звонкий, как колокольчик, разлился по покоям, заполнив каждый уголок, и она всего на миг ощутила себя беззаботной девушкой, впервые попавшей во дворец императора. — Кое-кто передал мне занятную книжку с иноземными рецептами, — приложив палец к губам, призналась она. — Когда я просматривала её, увидела на вкладке с десертами интереснейшие экземпляры — и все без единого грамма шоколада! — весело улыбаясь, она коснулась виска подопечной и заботливо заправила непослушные сладко-солнечные пряди за ухо. — Тогда я подумала, что принцесса непременно должна их отведать, и передала книгу на кухню. Атанасия, внимательно слушая, кивала. — Это было невероятно! Даже без шоколада… От одного упоминания новых пирожных у меня настроение поднимается, — делилась эмоциями она. Помолчав с минуту, она отчего-то нахмурилась и, стукнув по коленке, строптиво изрекла: — А знаешь что? Я хочу померить своё платье! — она вскочила с дивана. — Поможешь? — С радостью. Укротив торчащие во все стороны кудри, Лили перетянула их в жгут и закрепила на затылке. Избавиться от платья оказалось сложнее, но общими трудами его, чуть ли не вросшее в тело принцессы — настолько туго оно сидело, — удалось стащить. — Подождите меня у зеркала, принцесса, — попросила Лилиан и, перекинув через руку всё ещё тёплый наряд, направилась к гардеробной. — Сейчас вернусь. Шторы волнами взмыли в воздух. Помещение тотчас заполонило светом и свежестью, несмотря на то, что день выдался достаточно жаркий. Рефлекторно девушка попятилась подальше от оголившегося окна, пускай и знала, что никого из охраны в саду не было. Зато там мог быть кое-кто другой… Атанасия вспомнила, что он, если б захотел, мог легко переместиться прямо сюда, и, сцепив пальцы, стала смирно надеяться, что этого ему всё-таки не захочется. По крайней мере, не сейчас. Пусть и дальше спит себе да бездельничает… Она внезапно ощутила странные, не самые приятные покалывания в области яблочек щёк. Боком Ати подобралась к зеркалу и осторожно, будто боялась увидеть нечто ужасное, поглядела на себя. Щёки действительно были розоваты. Наклонившись поближе, она потёрла кожу лица и, отпрянув, покружилась. Полураздетая, вся беленькая и почему-то по-завидному румяная, она выглядела даже лучше, чем обычно. В принципе, коли один недалёкий маг бесцеремонно вломился бы в её спальню, стыдно ей за себя бы не было, но… Смутно прокрутив в памяти, как она сама однажды посягнула схожим образом на личное пространство и покой Иезекииля, Атанасия нервно икнула. А если бы она начала колдовать всего на пару минуток позже?.. Зардевшись пуще прежнего, она тревожно замотала головой — фу-фу, прочь-прочь! Что за непотребство! Нечего было таким странным мыслям делать в её светлом уме! — Да что с тобой не так? — разъярённая, ткнула она в своё отражение. И этого человека добрый Иезекииль когда-то называл Ангелом?.. Принцессе поплохело. Из них двоих ангелом была уж точно не она… — Иду, принцесса! Ати обернулась. Кажется, Лили услышала, как она бубнила, разговаривая сама с собой, и решила, что недовольный бубнёж был обращён к ней. «Ой как неловко вышло…» — девушка почесала висок и отдалённо понадеялась, что её верная слуга слов не расслышала. Остановившись у зеркала, она приготовилась ждать. Слушая, как Лилиан шуршит тканями, она рассматривала свою фигуру и представляла, как новое платье, пошитое по её личному дизайну, хорошо на неё сядет. Непонятной формы белье отчасти мешало восприятию картины, однако за столько лет Атанасия успела к нему привыкнуть. Она приложила руки к бёдрам и, прихватив сзади одеяния, обтянула силуэт. Хороша, очень хороша. Она самодовольно повертелась. Повзрослевшее, окрепшее тело со стороны выглядело невероятно привлекательным, женственным. В сравнении с её прошлым, нескладным и чрезмерно худым от постоянного недоедания, нынешнее казалось просто великолепным. Несмотря на то, что в этот раз она успела разменять только половину второго десятка, а её фигуре ещё предстояли некоторые изменения, детские очертания уже окончательно потерялись. Ати наконец-то перестала ощущать себя ребёнком. Скрипнув дверью, в комнату возвратилась Лилиан. Длинные подолы, отблескивающие на свету, стекали по её острым локтям. Впервые увидев своё платье в дневном освещении Атанасия… удивилась. Она и раньше знала, что приготовленный на её праздник наряд был красив, но она не ожидала, что его натуральный цвет, не тронутый бликами ламп, окажется столь величественным. — Нужно будет попросить нашего мага раздобыть побольше камней памяти, — громче, чем всегда, заявила Лили. Принцесса с недоумением потопталась на месте, силясь не обращать внимание на резкие перемены в характере няни. Иногда та превращалась в непомерно заботливую матушку, и тогда выгоднее было молчать да с согласием кивать, вовсе не спорить. — Мы должны запечатлеть каждый Ваш танец! Вызывающие дрожь и нелепые приступы стыда картины снова всплыли в девичьем мозгу. Позеленев настолько, насколько только позволяла физиология, Атанасия отметила в своём выдуманном списке обязательных дел лишний пунктик: попросить Лукаса не слушать Лили. — Да… — промямлила она. — Я замёрзла. Давай одеваться. Задирая руки как можно выше, чтобы мягкие края платья не касались пола, Лилиан на цыпочках подобралась к подопечной. Та стала и выпрямила спину, готовая к нескольким минутам мучения. Но всё произошло даже быстрее, чем можно было надеяться. Когда шелковистый материал коснулся её и осел, Ати скромно покосилась в зеркало. Боковым зрением она не могла толком насладиться открывающимися видами, а потому со вздохом приняла поражение и стала покорнейше дожидаться, пока Лили разберётся с парочкой застёжек на груди. Вскоре дело дошло до спины. Пальцы Лилиан осторожно легли на протолкнутую в корсет талию принцессы. Видя в принцессе пылающее юношеское нетерпение, она возобновила разговор, подхватив тему, которая неизбежно бы укрепилась: — В книге, про которую мы говорили, остались ещё рецепты. Если пожелаете, я отнесу и их на кухню. Атанасия, как и ожидалось, сразу же подхватила: — Конечно! — она заулыбалась. — Буду тебе очень благодарна. Воодушевлённая, Лили взялась за завязки. Покрытые перламутровым покрытием, ленты болтались, покачиваемые сквозняком; они были такие длинные, что щекотали как лопатки, так и поясницу Ати, и та вздрагивала каждый раз, когда Лилиан рьяно оттягивала их и с тем же настроением роняла. Нацеленная на последнюю часть действа, она вновь натянула их, и ткань постепенно стала сходиться, прикрывая обнажённые участки тела. Атанасия в предвкушении задержала дыхание и еле-еле поборола желание закрыть глаза. Но закрывать надобно было уши. — Лили!.. Требующая трепетного отношения материя, крякнув, затрещала. Атанасия вырвалась из хватки няни и, взметнувшись, кинулась к своему отражению в поисках ответа. И ответ её порадовал — платье осталось целым. С облегчением выдохнув, она помахала на себя, разгоняя воздух. Только после этого она подняла взгляд выше спины. За своим плечом она увидела Лили, которая была сама не своя. — Принцесса… — жалостно, трясущимся голосом заговорила она. Из сжатых в кулаки рук по-прежнему торчали ленты. — Не сходится…***
Солнце горячими поцелуями ласкало её костяшки. Тень от веток, усыпанных пышным переплетением листьев, паутинкой легла на плавно вознесённые руки, и белые ладони стали отдалённо походить на перекошенную шахматную доску. Атанасия сместилась. Земли под ногами заходили ходуном, и она тщательно принялась балансировать. — Кошмар! Катастрофа!!! — шипела под нос она, кружась в воображаемом парном танце без пары. Встав в неудобную, когда-то наспех заученную позу, она сделала по-непривычному огромный шаг и остановилась. Это был провал. Грудь раздирало, как при запущенном бронхите; кровь стучала в висках, и этот стук, нарастающий и оглушающе громкий, пульсацией разносился по всему телу. Плечи, затёкшие, саднящие, трещали. Ответив на зов тела, Ати опустила корпус и, чертыхаясь, вздохнула, отпустив напряжённые конечности. Настроение, как и день в целом, стремительно портилось. С каждой минутой ей становилось всё страшнее, и она, сама того не замечая, судорожно оглядывалась, ожидая, какую подлянку жизнь подкинет ей в следующий раз, чтобы вконец испоганить столь чудный час. Впервые за долгое время её охватили чувства, которые она ненавидела всем своим нутром: безграничная усталость и гнусное-гнусное одиночество. Грязные мысли, будто паразиты, вгрызлись в её самоуверенное сердце, и нерушимая стена решительности, столько лет служившая опорой всем её действиям, дала первую трещину. Принцесса вдруг вздрогнула и поспешно выпрямилась, величественно расправив плечи и выгнув спину. Нет, не время раскисать, убеждала она себя. Бал наступит аж через неделю, и этого времени ей будет достаточно, чтобы и к танцу прикорпеть, и вес привести в былую норму; благо, изменения были далеко не плачевны. В обеих ситуациях всё оказалось не то чтобы прям необратимо — вовсе нет, исправить нюансы ещё было можно. А подобным образом ей совершенно точно удалось бы разом убить двух зайцев! Да и тренировки, чего мелочиться, лишними никогда не бывали. Верно, всё так. Сдаваться было рано. И переживать из-за ерунды явно не стоило. Завтра — или, может, через пару дней — она попробует уговорить Феликса побыть её партнёром по тренировкам; вряд ли тот откажется немного потанцевать с ней. А пока стоило сделать упор на физическую нагрузку. Ати утёрла пот и ненадолго присела, спрятавшись под разросшимся деревом. Перекинув ноги через волнообразный корень, она пришла к выводу, что пару минут отдыха она всё же заслужила, и улеглась. Чего ради было волноваться, если её тут никто не мог видеть?.. Извилистыми путями холодок скользнул по её запястьям. Окутывая сплетения вен, свежесть потекла по её телу, насыщая каждый миллиметр, переполненный жаром. Умиротворение и покой прокатились всюду, порабощая пространство вокруг себя — от головы до пят. Атанасия набрала в лёгкие побольше воздуха и дала волю наслаждению проникнуть в неё, податливую и бездумно тянущуюся к ответным объятиям. Оставив волнения далеко позади, она затрепетала и отдалась думам, позволив изворотливой линии мысли увлечь её чуть больше, чем тянущей боли в мышцах. Ожидания были невыносимыми. Принцесса ждала празднования с присущей ей жаждой, и эта жажда была направлена именно на бал, а не на День Рождения, который она, правда, уже встретила. Но встретила полным безразличием. Кто бы мог подумать, что такие мероприятия на самом деле однажды полюбятся ей? Если бы ей, современной кореянке, кто-то сказал, что ей посчастливится носить тяжёлые платья, за клочок пояса которых можно было выручить сумму вдвое выше её месячной зарплаты, а также кружиться, как в детских сказках, на балах, она бы сочла сказавшего столь непосильную глупость хроническим идиотом — и не меньше. «Прекрасная принцесса», попавшая в её руки по великой случайности (однако сейчас так уже не казалось), предстала в её глазах унылым бульварным чтивом, а жизненный уклад, в котором варилась основная масса героев, — отвратительнейшей картонной пародией на средние века с преуменьшенной реалистичностью и преувеличенной романтической составляющей. Главы с пышными светскими вечерами же не понравились ей по-особенному, и она перелистывала их с чрезмерным рвением, о чём впоследствии немного пожалела, ведь, оказавшись на настоящем балу, не совсем понимала, как себя вести. Теперь же, когда всё встало на свои места, именно эта часть жизни заставляла её таять в предвкушении, как восковая свеча, оставленная под лампой. Словно плачущая свеча, она каждый год томилась в ожиданиях, отсчитывала то дни, то часы перед знаменательным событием. Когда же пробьёт желанный час, она откликнется на зов пламени, готового к встрече, и предоставит ему полную власть над её телом… но ровно до тех пор, пока то не потеряет форму пред пылкими касаниями ночи. — Да… Атанасия вздохнула и подложила руку под затылок. Впервые за годы, прожитые под небом Обелии, она вышла из дворца без причёски и только сейчас поняла, до чего же было удобно, когда голову не стискивали заколки и тугие косы. А как же комфортно было лежать… Она застонала и не заметила, как блаженный стон перешёл в довольный гортанный смех. Её губы, прираскрытые в полудрёме, растянулись, а кожу щёк снова окатило лёгким от удовлетворения жжением. — Далеко ты забрела! Уже успевшая расслабиться, Атанасия в ужасе взвизгнула, когда перед её физиономией, устремлённой вверх, к облакам, из ниоткуда материализовался Лукас. Его лицо, изрезанное ехидной улыбкой и крайне любопытным взглядом, оказалось буквально над ней, и она — не в силах прекратить таращиться — вылупилась в ответ с тем же интересом. Лукас выглядел бодрым, энергичным и непривычно довольным. Выспался, наверное, поразмыслила Ати. Она подобрала ноги и, облокотившись на колени, села. Маг расправил балахон. Ткани качнулись на ветру. — О чём ты думала, когда решила уйти так далеко от дворца? — он опустился и, очутившись на равных уровнях с ней, продолжил: — Ещё и совсем одна. Снова сбегаешь? Ати фыркнула, едва сдерживая смех: — Тебе-то какое дело… Она заправила растрепавшиеся волосы за уши. Маг, как ни странно, не заметил её удивительной причёски, а потому потерял отличную возможность высказаться по этому поводу в его любимой саркастической манере. — Неужто волнуешься? — не вытерпела и добавила Атанасия. Ожидая ответа, она пробежалась ноготками по пушистым завитушкам. Пружинистые волосинки цеплялись, натягивались и резко выстреливали в обратном направлении. Лукас приложил палец к подбородку и, опершись на руку, задумчиво нахмурился. Его сощуренные от усердия глаза сверкнули ярко и пугающе. Атанасия невольно сравнила их с глазами кошек в ночи — уж очень схожие эмоции они вызывали. — Волнуюсь ли… — маг хмыкнул, хмурясь пуще прежнего… Будто закончив размышлять над крайне серьёзным вопросом, он кивнул и уверенно изрёк: — Да. Думаю, я волнуюсь. По-обычному шумный, последние слова он практически прокричал. Его голос эхом отдался в ушах девушки, и та, борясь с накатившими смущением и — внезапно — паникой, незаметно отодвинулась; отчего-то ей почудилось, что её незаменимый компаньон был больно близко. В который раз за этот длинный, насыщенный неприятностями день она потёрла разогревшиеся до неприличия щёки. — Ого! Рваный оклик заставил её нервно дёрнуться. Когда она повернулась к собеседнику, ей через недовольство пришлось принять тот факт, что Лукас не только придвинулся обратно, но и в целом позволил себе сесть ещё ближе, чем сидел до этого. Ати насупилась. Собравшись возразить, она подняла взгляд выше, но, столкнувшись с двумя кроваво-красными огоньками, всматривающимися глубоко в её душу, застыла. Нити предложений, острые и колкие, как проволока, растаяли, оставив на языке невесомый кислый привкус. — Что такое? — вполголоса вымолвила она, не способная разорвать случившегося зрительного контакта. — Ты вся красная… Перегрелась под солнцем, что ли?.. Лукас бесцеремонно потянулся к её лицу, но Ати, прекрасно осознающая, что он собирается совершить, отпрыгнула прочь. Маг проигнорировал её протест. — Я… я… — она запнулась. — Я танцевала! — опомнилась она. — Тренировалась перед надвигающимся балом. Да, в этом была причина! Ничего же страшного не произойдёт, если она признается ему в своих тренировках? Это ведь было нормально для молодой девушки — нервничать перед балом. А вот почему именно она нервничала… Нет, вот этого ему знать уже было вовсе необязательно. Она вдруг услышала фантомный треск платья и поёжилась. — Одна? — Лукас, преисполненный любопытством, не сводил с неё глаз. — Ну да. А что? Он вскочил. Высокий, облачённый в просторные, расклёшенные одеяния, он загородил собой последние лучи света. Весь его образ полыхал неведомыми красками энтузиазма, и уходящее вдаль солнце, обрамляя края его силуэта, придавало всему его виду потусторонние-инфернальные нотки. Ати проморгалась и отвернулась. С каждым днём внешняя привлекательность Лукаса с изумительной скоростью множилась, и как представитель противоположного пола он казался ей всё более притягательным. Ещё недавно он едва превосходил её по росту, однако после долгого отсутствия поразительно изменился. Атанасия мало и плохо помнила их первую встречу, но в закоулках её памяти, переполненный насыщенными воспоминаниями, по-прежнему теплились скомканные отрывки того дня. И почему-то она была уверена, что сейчас Лукас почти что приблизился к своему натуральному обличию. Она скосила взор в сторону, невзначай позволив себе вдоволь рассмотреть компаньона, хотя делала это уже далеко не в первый раз. Блеск его волос, струящихся по выпирающим сквозь балахон ключицам, обрамлённым сверкающими завитками украшений, гармонировал с густой тьмой их цвета. — Почему меня не позвала? Разве на балах танцуют не парные танцы? — неожиданно возмутился он так, словно принцесса была обязана оповещать его обо всех её действиях. — Как будто ты бы согласился… — буркнула та в ответ. Предъявы чудились ей безосновательными. — Ну ещё бы! — С чего вдруг? Ты никогда не соглашался раньше. — Не помню ничего такого, — Лукас потёр челюсть. — Кому же танцевать с тобой, если не мне? Атанасия в восторге хрюкнула и расхохоталась. Поймав недоумённый взгляд собеседника, она подавилась смехом ещё сильнее; её голос задорно затренькал. Успокоившись, она продолжила: — У меня вообще-то много вариантов, — напомнила она. — Могу позвать папу, Феликса… Да даже Иезекииля! Лукас вздрогнул и ощетинился, как чёрный кот. — А этот-то тебе зачем? — с упрёком спросил он. — Ты про Иезекииля? — Ати, распутывая причёску, заправила за ухо золотые волны. — А он хорошо танцует. Очень хорошо… — смутившись, договорила она. — Ничего подобного! — маг отступил. Согнувшись в поклоне, он принял грациозную позу, старательно изображая приглашение на танец. — В этом нет ничего сложного. Я так же могу. Или даже лучше, — он ухмыльнулся. — Хочешь проверить? Принцесса недоверчиво поморщилась. Танцевать прямо тут? Да ещё и с ним? Нашёл что предложить… Хотя… Разок-то, наверное, можно было, почему бы и нет?.. Вот покажет она ему, что его слова — вздор, и тотчас прекратит это безобразие. Она всего на одну секунду замялась, но всё-таки встала. Собранные юбки расползлись, скрывая ноги. Осторожно, с женским трепетом и беспокойством, Атанасия вложила пальцы в раскрытую ладонь партнёра, касаясь его медленно и заботливо, будто грубыми движениями могла ему навредить. Кожа мага, в большинстве мест сокрытая под покровами перчаток, оказалась удивительно холодной. Когда он крепче сжал её руку, Ати вмиг окатило морозцем; невесомым покалыванием озноб потёк ввысь, клубясь, как выдохнутый зимой пар. На носочках Атанасия подобралась ближе, стараясь не нарушать дистанцию. Она расправила плечи, подняла подбородок и размяла затёкшие лопатки. Со стороны она стала совсем похожа на выточенную с любовью статуэтку. Лукас же собрался танцевать иначе. Бессовестно схватив партнёршу за талию, он притянул её к себе. Атанасия же взъерошилась и, уставшая после морально трудного дня, не удержалась на ногах. Мир перед ней на мгновение смазался, в сознании мелькнуло слепое пятно, и вскоре она потеряла равновесие. Больно ткнувшись лбом в плечо компаньона, Ати тихо пискнула, еле скрыв подкативший к горлу крик. — Так не танцуют! — воспротивилась она. Она завозилась. Её кудлатый чуб распушился, и она почувствовала, как отдельно торчащие волоски наэлектризовались. В нос ударил сладко-терпкий запах — запах мощной магии, запах неповторимой маны, бурлящей в жилах волшебника. Дурманящий аромат проник в лёгкие. Атанасия затаила дыхание, силясь подольше удержать блаженный привкус. Упоение захлестнуло её. На самом деле, ей всегда было интересно: а какая же она была, её мана? Отдавала ли та солью или, может, была излишне приторной, раз уж её хозяйке так нравились сладости? Находил ли Лукас её ману приятной?.. Вырвавшись из хватки, Ати толкнула Лукаса в грудь, выправляя положенное расстояние и по-царски уверенно приказала: — Стой так! — Сам знаю. Тот встал в позицию. Ворчливо скорчив гордое выражение лица, он с напускной медлительностью огладил изгибы тела принцессы и вновь вернул кисти на прежнее место, приготовившись вести. Ати натянулась в струнку. Не обращая внимание на юношеские пальцы, шастающие как изворотливые щупальца по её — увеличившимся всего за неделю — формам, она вскинула невидимые крылья, и её изящность заполонила все колкие просторы вокруг. Далёкие пошлые думы грозами пронзили её насквозь, пропуская сквозь молодой и неокрепший организм молнии-сомнения. Это танец, всего лишь один короткий танец, напомнила она себе. Её едкая, но, к счастью, исправимая неопытность была стрелой, а она сама — твёрдой, надёжной тетивой. Когда они сливались воедино, готовясь к выстрелу, непременно происходило что-то грандиозное. Убийственно опасный выстрел гарантировал попадание, однако никогда не гарантировал успех. На месте, куда вонзалось остриё, с треском искрились тысячи вариантов исхода. Иногда, колеблясь, разразившийся из искр костёр, слабый, но всё столь же жаркий, разгорался до приличных размеров, и это приводило к желаемому концу. Иной раз же случалось с точностью до наоборот. Тогда от зажжённого костра, уже тёплого и готового сослужить свою службу, оставался лишь дым, тяжёлый и удушающий. Душил он, однако, вовсе не цель, а, к несчастью, собственного творца… Доросшая до подросткового возраста в довольно экстремальных условиях, Атанасия не боялась неудач. Она хватала их за хвост и карабкалась до тех пор, пока её аккуратные пальчики не ложились на их чешуйчатые шеи. Тогда она подминала их под себя и с превеликим удовольствием праздновала победу. Ныне же победа казалась недостижимой… а виной-то всему были какие-то дурацкие мальчишки! Будучи уже вполне взрослой тёткой, разменявшей далеко не первый десяток, она по-прежнему не могла похвастаться особым знаниями в общении с противоположным полом, и осознание подобной нелепицы глодало её сильнее, чем что-либо. Каждая встреча с Иезекиилем оканчивалась полным провалом. Не способная разобраться в своих чувствах, она то сбегала, то находила новые оригинальные отговорки — о да, в них-то она знала толк! И ладно бы, коль на том кончалась бы череда её осечек. Но нет!.. Будто назло, противный Лукас изо дня в день ни то закидывал её подозрительными намёками, ни то сдуру смущал, чтобы чуть-чуть повеселиться. Видно, уж очень ему пришлось по душе высмеивать её неопытность. «А сам-то… — Ати скривилась, торопливо уловив его взгляд, и свела брови к переносице. — Много ли опытнее меня будет?» Действительно… А был ли кто-то у Лукаса на примете? Ну… кто-то по-настоящему особенный? Принцесса потеребила локон. Может, он не издевался над ней, а просто… тренировался? Чтобы потом, когда дело дойдёт до той самой, не поставить её ненароком в неловкое положение? Да, это походило на правду. «Так я, получается, для него… подопытный кролик?» Атанасия аж затряслась от злости. Ну как так можно было! Сказал бы ей всё сразу! Зачем же так?.. Отсчитав до трёх, она занесла ногу, решившись на первый шаг. Нечего было больше медлить, пора начинать. Быстрее начнут — быстрее закончат и разойдутся по разным углам. Элегантно, как и подобало настоящей леди, Ати задрала носок. Мышцы напряглись. Прицелившись, она направила весь свой вес в одну точку и… С размаху приземлилась на стопу Лукаса. Тот зашипел, но не сдвинулся. — Ты отдавила мне пальцы, — с наигранным безразличием проговорил он. Его ноздри раздулись. Было видно, как он старался сохранить самообладание. Атанасия тупо захлопала ресницами. — Музыки просто нет… — поспешила оправдаться она и на мгновение подумала, что нечто похожее с ней уже случалось. В голове же крутилось подлое ехидство: так ему, лжецу, и надо было! Получил по заслугам! — Музыки, значит? — Лукас ухмыльнулся. — Закрой глаза. — Что ты задумал? — спросила Атанасия, недоверчиво морщась. Она уже была готова отбиваться от его мести. — Заставишь птиц вычирикивать такт? Маг закатил глаза и отмахнулся от неё, как от надоедливой мухи: — По-твоему, я какой-то дилетант? Атанасия покачалась на пятках. Да, он был прав… Уж банальностей от него явно ждать не стоило: его колдовство было по-настоящему непредсказуемым. Магия — дело в корне интересное, прекрасное, и чем большим талантом обладал волшебник, тем сложнее выходили трюки, — тем труднее было поверить в реальность его творений. Лукас же отсутствием таланта не страдал. Да и знаниями лишний раз повыпендриваться не стеснялся. — Что ж… Ладно. Принцесса зажмурилась — да так сильно, что перед ней тут же всплыли цветастые пузыри. — Приготовься. Её компаньон воспользовался моментом и незаметно сократил без того незначительный интервал. Туже обняв её, он приготовился чародействовать. Когда он наконец-то приступил к осуществлению задуманного, Ати заглотила воздух полной грудью. Чары, словно ток по проводам, пронеслись по её нервным окончаниям. Она с трудом уняла тремор. Скоро всё перемешалось: пронзённый светом льда, мрак рассеялся, тьму поглотила противная желтизна. Тишина, пряная шёпотом ветра, иссякла, раздробленная на сотню мельчайших осколков. Атанасия ощутила, как конечности, обычно лёгкие и беспроблемные, вдруг круто налились свинцом, онемели и потянули её, слабую, вниз. С испугу она широко раскрыла веки и на миг оцепенела. — Где мы? — только и смогла вымолвить она. Мимо, кружась, проплыла неизвестная пара. Сплётшиеся воедино, мужчина и женщина двигались под стать мелодии, не пропуская ни единого акцента. Подобно живым, подолы платья женщины то раздувались, то вновь спешили припасть к её ногам, как при дыхании. Снова и снова следом за первой парой пускались в пляс вторая, третья… десятая. Танцевальная зала, щедро наполненная золотом, погрузилась в общий ритмичный вальс и заволновалась, как море в непогоду. В помещении было светло — даже слишком. И свет тот, отчасти неприятный, обжигающий зрение, был ненатуральным. Девушка подняла голову выше. Не удержавшись, она обильно проморгалась. Неиссякаемое богатство, опутавшее и полы, и стены, ошеломляло. Весь потолок, выложенный полукругом, оказался увешан ослепляющими огоньками неизвестного происхождения. Место проведения вечера — а Лукас перенёс их именно в вечер — сомнительно походило на родной императорский дворец, в котором Клод пару раз в год проводил крупные светские мероприятия. Вот только здесь всё было иначе: например, спёртый воздух, всегда застаивавщийся под рёбрами в ночи празднования, куда-то провалился, исчез, — его место заняла необъятная свежесть. Палитра ароматов выбелилась. Запахи человеческих тел, маны или духов — ни один не мелькнул даже в отдалении. Иллюзия, догадалась Атанасия. — Добро пожаловать на бал, — её слух уколол знакомый голос. Она повернулась и наконец увидела стоявшего пред ней мага, по-прежнему прижимающего её к себе. — Ну что, присоединимся к ним? — он указал на сцепившихся в обруч кукольных танцоров. Их движения, по-волшебному идеальные, завораживали и вызывали зависть. «Хочу уметь так же», — подумала Ати и посмотрела на спутника. Он улыбался ей своей привычной улыбкой — нахальной, насмешливой, но всё-таки по-настоящему… милой. Атанасия, поджав губы, опустила взгляд вниз и застенчиво улыбнулась в ответ. Реакции его она не увидела, но отчего-то была уверена, что он оживился. Довольный полученным согласием, Лукас подхватил её и, подражая остальным, принялся виться. Не поспевающая за заданным темпом, принцесса вцепилась в плечи компаньона и буквально повисла на нём, позволив себя вести. И он повёл — не изменяя своим принципам, бесцеремонно потащил её вглубь залы, и вращающиеся пары, сомкнувшиеся в одну крупную цепь, тотчас закрутились ровно вокруг них. На первых порах сосредоточиться было трудно. Систематически повторяющиеся жесты и взмахи множества локтей превращали бальный зал в ужасающую чащобу, однажды заросшую жухлыми деревьями, окрасившимися в мертвенно-серый оттенок. Все до единого, они змеились, рвались ввысь, к небесам. Они пугали, отталкивали. Они восхищали. Поспеть за ними, уподобиться им, позаимствовать их ловкость, их выносливость… Разве это было возможно? Разве живой человек был способен на такое? Атанасия понаблюдала за Лукасом. В упорстве и изворотливости ему не было на свете равных. Он уверенно чувствовал себя среди магической нежити и, старательно прислушиваясь к музыке, демонстративно повторял за созданными им куклами каждые па. Если и существовало что-то невозможное, то только для Лукаса оно всё так же оставалось бы возможным, уяснила для себя Ати. Хотя… Неужели сама она была хуже?.. Нет уж, вот ещё! Воодушевлённая, она постепенно опьянела — и, приняв ход хоровода, понемногу, через сладость ошибок и смех, научилась двигаться так же, как и окружавшие её безумцы. Ритм со временем становился всё активнее, живее — неистовее. А она всё смеялась, хохотала… Круг за кругом — вскоре она окончательно потеряла счёт секундам, минутам или же часам. Она одобрила правила игры и не собиралась останавливаться. Тонкая лента, перетянувшая в крохотную невесомую косу волосы на её белом виске, выскочила и улетела по воздуху, взбаламученному безостановочной поступью. Пряди чёлки, уже не столь пушистые, липли на вспотевший лоб, кололи веки. Скулы поглотила коралловая дымка. Медленный танец, каким он должен был быть изначально, мутировал в нечто невероятное. — Ну что, убедилась? Я намного круче него! — иногда вскрикивал волшебник. — Теперь согласишься? Я был прав! — Вовсе нет! — игриво отвечала ему Ати, уже давно позабыв, о чём, собственно, они спорили. — Продолжай! Когда же её силы подходили к надлежащему пределу, она ненадолго вжималась в Лукаса. Он поддерживал её и сам не брезговал с задором смеяться, наращивая дьявольский темп и всё крепче стискивая её руку. Любуясь красотой партнёрши, он, очарованный, бездумно путал их пальцы, настойчиво не разрывал зрительного контакта и всё кружил, кружил её. Атанасия горела. Изнутри, снаружи — она была вся охвачена колдовским пламенем. Когда искры юношеских глаз, совсем уже взрослых и мудрых, проникали в неё, дотягиваясь до самого дна, его энергия, его природная бодрость заливались внутрь неё, пропитывали её насквозь, и она вздыхала, упивалась разрастающейся в ней мощью. Только сейчас, исполненная его могуществом, его властью, она по-настоящему замечала, насколько он был старше. Он мог выглядеть, как её ровесник, но глубоко под кожей он таил в себе искусного чародея, повидавшего событий не за единственный век. А именно из этого, как считала Атанасия, складывалась зрелость. Отчего-то Ати на мгновение загрустила. Она подумала, что когда-то и сама рискует стать лишь мимолётным воспоминанием Лукаса. Этого она не хотела. Она внимательнее всмотрелась в его лицо и вдруг осознала, что уже успела привыкнуть к его изменившемуся обличию. Тьма его волос и рубины глаз стали ей почти что родными. Весь его образ, таинственный, но по-необыкновенному прекрасный, завораживал, сводил с ума. Он, внешне вечно мрачный, но на деле до безрассудства несерьёзный, не внушал доверия, однако ему одному удавалось без слов заставить беспокойную принцессу поверить в лучшее. Неужели когда-то будет иначе?.. Она не заметила, как приблизилась к нему больше допустимого. Опомнилась же она лишь после того, как в момент внезапного поворота горячее дыхание Лукаса опалило её щёки. Но отстраняться Атанасия более не решилась. С каждым таким поворотом она чувствовала, что близилась волнительная кульминация, и с нетерпением ждала, жаждала — жаждала той секунды, когда землю вышибет из-под её ног, и всё тело ненадолго обмякнет. Но этого не происходило. Дыхание парня, уже изрядно сбившееся, практически не покидало её румянца. А она и не противилась этому. Неожиданно музыка стихла. Танцоры тут же рассыпались, растворились, не оставив после себя ничего, как будто бы их никогда и не существовало. Ати упоительно выдохнула и захихикала от удовольствия. Она хотела было похвалить друга, уступить — и согласиться, что он был не так уж и плох… но не смогла произнести ни слова. Горло пересохло, воздух покинул её грудь ещё пару кругов назад. Поскольку она всё так же прижималась к Лукасу, она отчётливо чувствовала, как рвано и жадно он дышал. Должно быть, он тоже имел пару комментариев, но поделиться ими не мог по вполне объяснимым физиологическим причинам, рассудила она. Лукас, как только покончил с вращениями, не мешкая склонился и забвенно уткнулся в девичий затылок. Впервые за долгое время он позволил себе закрыть глаза и принять глоток отдыха. Атанасия завозилась под ним и задрала голову, всего на миг соприкоснувшись с его лбом. Позже она кончиком носа мазнула по его подбородку и, приподнявшись на носочках, окончательно прильнула, ища опоры. От таких откровений у измученного танцульками волшебника чуть не треснуло сердце. Он вытаращился куда-то вперёд себя, противясь подозрительным желаниям, заставшим его врасплох, и вгрызся в усохшие губы, прокусывая их чуть ли не до крови. Уловив взгляд принцессы, когда та отпрянула, он против воли оцепенел. Пунцовая и лохматая, она отрешённо улыбалась и смотрела на него с вожделенным весельем, с нежностью, которых он никогда не знал. Топазы сверкали привычными благородством и ясностью, но где-то внутри них он улавливал отблески ласки и чужеродного влечения. Лукас на своём веку повидал много топазов, но ни одни из них даже рядом не валялись с теми, что предстали перед ним сейчас. — Эй… — пытаясь побороть захватившее его восхищение, заговорил он, но в решающий миг голос подвёл его и выдал шёпот, выжженный хрипотцой: — Всё в порядке? — поинтересовался он, не способный найти в себе сил отвести взор. Когда он покосился ниже, очередь глаз заняли губы — розоватые, как жемчужины, прираскрытые, влажные… Лукас тяжело сглотнул и понял, что лучше бы он вообще не искал в себе сил, а оставил всё так, как было прежде. — Да… Просто немного устала, — девушка ответила в схожей манере. — Спасибо за этот вечер, Лукас, — она вновь улыбнулась. Эта улыбка источала тепло. Тепло такое, что Лукас, коли захотел бы, смог бы греться им хоть следующие десять лет… Но он не хотел. Зачем ему, великому магу, такие крохи? Был ли он достоин одних лишь остатков? Нет. Лукас напрягся. Ему, определённо, требовалось нечто гораздо большее. В этой борьбе он не проиграет. Свою принцессу он этому не отдаст — уж точно.