Comfort zone

Дэниел злился, когда у него что-то не получалось. Когда его пытливый ум не мог сразу решить поставленную задачу, и ему приходилось сидеть и думать над ней, думать и думать. Или когда он тратил много времени на эту самую задачу, а потом внезапно выяснялось, что он сделал совершенно не то, что должен был. Нет, он оставался невозмутим и спокоен в любой ситуации, несмотря ни на что. Но его как будто переклинивало. Ему хотелось избавиться навсегда от всех идиотов, которые ставят ему палки в колёса, которые не понимают элементарных вещей. И перед которыми он обязан притворяться, потому что они следят за каждым его шагом, словно голодные волки. Но он им так просто не уступит, он сильнее. Он понимал, что криками ничего не решишь, что ему нужно просто взять себя в руки и сделать всё так, как надо. Безукоризненно, идеально. И у него каждый раз это получалось. Ему нравилось, когда всё получалось идеально. Он чувствовал себя на вершине мира в такие моменты, выше многих других людей. Он с улыбкой принимал похвалу от них и изображал трогательное смущение. Ему ведь с ними ещё работать. А терять работу он не хотел. Да и разве может быть иначе? Разве существует иной смысл жизни, кроме ежедневного самопожертвования во имя своей цели, своего дела? Таким был Дэниел. Таким его знали все вокруг. Он не ненавидел людей — ему просто было хорошо и без них, пока у него было дело, которому он может отдавать всю свою энергию. А её было очень много. И работником он был хорошим. Но оказываясь не занятым ничем, он преображался. Его одержимость превращалась в тоску. Глухую и чёрную, как сама ночь, тягучую и вязкую, словно машинное масло. У него были связаны руки. Ему нужно было чем-то отвлечь себя. Но он понятия не имел, чем можно избавиться от разрывающих его эмоций. Это была задача, которую он был не всегда способен решить. И поэтому Уайт шёл с работы домой в крайне мрачном настроении. Конечно, у него были ритуалы, у него был Зимууг. Но иногда Дэниел признавался себе честно: эти ритуалы неэффективны. Его творческие порывы никто никогда не увидит. Ими никто никогда не заинтересуется. Им никто никогда не заинтересуется. Но они всё равно ему не нужны. Ему хорошо и без них. Одиночество — это его зона комфорта. И каково же было удивление Дэниела, когда на той самой лавочке, где он обычно сидел и курил, он увидел двух парней, которые были смутно знакомы ему. Первого, кажется, звали Дэвид, вчера он подходил к нему познакомиться, с ним была собака. Имени второго, помладше, Уайт не знал, но он помнил, что и его вчера видел. Когда «тот, что помладше» заметил подходящего, он хлопнул Дэвида по плечу и быстро куда-то пошёл, спрятав кисти рук в карманах толстовки. А Дэвид остался сидеть, с преданным, как у собаки, взглядом и странной улыбкой. Дэниела она почему-то пугала, хотя страшной она совсем не выглядела. Скорее… понимающей? Разве может ему так улыбаться человек, которого он встретил только вчера? Зачем ему ждать Дэниела с работы? С какой стати он вообще кому-то понадобился? Он мог проигнорировать Дэвида и пойти домой. Большинство его знакомств навсегда оставались на уровне «привет — как дела — нормально — пока». Он мог вписать Дэвида в тот же шаблон, что и остальных. И продолжить своё обычное существование, где он один и по себе сам. Но этого ли хотел Дэниел?

***

— Я говорю тебе, Дэвид, он странный какой-то, — сказал Макс, живо жестикулируя, сопровождая свои слова. — Я просто попросил у него сигарету, а он в ответ стал на меня таращиться и улыбаться, как чёртик из табакерки, и сказал ещё, будто сквозь зубы: «А тебе восемнадцать есть?» Дэвида эта история скорее насмешила, чем напугала. Но его товарищ говорил абсолютно серьёзно. Он был серьёзен даже тогда, когда попытался повторить «безумную» улыбку Дэниела. И он, кажется, был даже немного обижен тем, что старший ему не верит. — Он не сектант, Макс, — уверенно сказал Гринвуд. — Ему просто нужен друг. — Брось, Дэвид, — Макс закатил глаза и сел на лавочку напротив него, глядя пронизывающим взглядом ярко-зелёных глаз. — Он не первый, он не последний. Сколько людей в мире, которые чувствуют себя одиноко? Дэвид невольно вспомнил тот момент, когда они с Максом впервые встретились. Случай был достаточно неловкий, но Гринвуду было почему-то тепло на душе, когда думал о том, что произошло в тот день. Они ехали в одном автобусе, в один район, и сидели на одном диванчике. Макс смотрел в окно, нервно перебирая пальцами верёвочки от своей толстовки. Дэвид какое-то время наблюдал за ним, а потом просто спросил, что с ним случилось и может ли он чем-то помочь. Макс, конечно же, начал говорить, что с ним всё в полном порядке и вообще явно не хочет, чтобы в его личную жизнь кто-то лез, но надо ж тому было случиться, что в этот момент из его глаза вытекла непрошенная слезинка. Мальчик быстро её вытер и сказал, что это всё из-за того, что он хочет спать, конечно же, только поэтому. Но когда Дэвид молча обнял его в ответ, он не стал вырываться. Они оба поняли, что в этот момент они должны просто дать друг другу возможность побыть в этом небольшом убежище тепла и тишины. — Такими были и ты, и я, — сказал Дэвид, растерянно улыбаясь. Не рискнув говорить об этом случае, он решил выбрать другой момент, когда Макс отплатил ему той же монетой. Ну, насколько смог. — Вспомни, каким я был после расставания с Бонкуишей. Тут они оба поморщились. — Ага. Ты рыдал как девчонка в обнимку с подушкой недели две, — процедил Макс. — Это хреново, я знаю, но всем не помочь, Дэвид. Мир полон придурков, которым плевать на тебя, и мы должны сами в нём выживать. — Именно поэтому я и хочу помочь, Макс, — сказал Дэвид. — Потому что кто-то должен не быть придурком. Макс, конечно, мог говорить и дальше, но он уже понимал, что своего упрямого товарища он уже не переубедит. Таким уж был Дэвид — если ему в голову что-то втемяшилось, хрена с два он от этого отступит. И, пожалуй, именно эта черта вызывала у Макса наибольшее уважение к старшему. Но, конечно, он никогда не скажет ему об этом. — Ох, Господи… — тихо выдохнул парнишка, поднимаясь с места, хлопая Дэвида по плечу и удаляясь в сторону полуразрушенных построек. — Поступай, как знаешь, мне всё равно. Но не жалуйся потом. — Ты знаешь, что я не буду, Макс, — тихо сказал рыжий через некоторое время, глядя перед собой и тепло улыбаясь. Он смотрел в ту сторону, откуда должен был прийти Дэниел. — Не меня ждёшь, Дэвид? — произнёс вдруг голос за его спиной. — Да, привет, Дэниел, — сказал Дэвид, вздрагивая и оборачиваясь. Оказывается, он смотрел в другую сторону, и поэтому заметил Уайта в последний момент. В радостном порыве он поднялся с места, но его новый знакомый, наоборот, немедленно приземлился на лавочку и начал шариться по карманам, чтобы найти сигареты и зажигалку. — Как прошёл твой день? — Работа, отчёты, всё как всегда, — почти машинально ответил Уайт, поджигая сигарету и делая первую затяжку. Дэвид не любил курящих людей, поэтому сделал небольшой шаг в сторону от него, но при этом продолжал улыбаться и смотреть вокруг. На небо, на деревья. Будто получал удовольствие от этого. — Не хочешь прогуляться? — вдруг сказал Гринвуд. — Погода сегодня хорошая, а завтра уже осень. Мы могли бы сходить куда-нибудь, отметить последний день лета. — И вечер пятницы заодно, — ответил со слабой улыбкой Дэниел. — Конечно, давай сходим. Почему нет? Конечно, он чувствовал усталость после всех перипетий рабочей недели, помноженных на помутнённость разума после сигарет, но именно они пробили брешь в его защите, заставляли воспринимать предложение Дэвида вполне достойным рассмотрения и анализа. Дэниелу и самому хотелось немного освежиться. Встряхнуться. Проснуться. Но его судьба распорядилась несколько иначе. Дэвид не повёл знакомого в кафе или бар. Они действительно шли просто гулять. В парк. Где много птиц, зелени и невыносимо свежего воздуха.

***

Из всей болтовни Дэвида Дэниел понял одно: его новый знакомый очень любит природу. Действительно любит, и знает о ней очень много. Он мог без проблем отличить сосновую палку от берёзовой, знал имя каждой птицы на латыни и её рацион, с восхищением наблюдал за копошащимися муравьями. Дэниел тоже смотрел по сторонам, стараясь делать какие-то выводы из его слов, выдавливать из себя улыбку и какую-то реакцию. Но больше наблюдал за самим Дэвидом, изучая его, как пришельца из космоса. На них косились люди, Уайт практически кожей чувствовал их взгляды, но Дэвида это почему-то совершенно не беспокоило. Он продолжал и продолжал говорить. Голову Дэниела вдруг захлестнула пустота. Он чувствовал, что должен как-то поддержать своего нового товарища, порадоваться вместе с ним, но вместо этого он чувствовал себя будто отделённым от мира стеклянной стеной. Что Дэвид не услышит его, даже если он что-то скажет. А между тем и сам Дэвид заметил, что с его другом происходит что-то неладное, и решил обратиться к нему: — С тобой всё хорошо, Дэниел? — участливо смотрел он, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Ты выглядишь каким-то… отрешённым. Если бы Дэниел мог, он бы засмеялся. О да, отрешённость — это про него. Он всегда чувствовал себя безмолвным наблюдателем, где бы ни находился. Пока люди вращались в своих делах и заботах, словно шестерёнки в большой машине, Дэниел смотрел на них, словно он Нео, выпавший из Матрицы и оставивший за своей спиной весь остальной мир. Вот только он тоже был шестерёнкой. Проблема была в том, что он это осознавал. — Дэвид, — начал говорить Уайт, — ты никогда не задумывался о том, кто мы? Ради чего существуем в этом мире? Дэвид немедленно вспомнил все опасения Макса насчёт Дэниела, но на всякий случай решил кивнуть и дослушать его. — У каждого из нас есть высшая миссия, с которой он послан в этот мир, — продолжал вдохновлённо рассказывать Уайт. — Его судьба, его предназначение. Например, любить природу и интересоваться ей — это твоё предназначение. Тебе это нравится, ты счастлив среди неё. Вот только всем плевать на это. И природе на тебя плевать. Ты умрёшь, а она останется. Даже не заметив твоей смерти. Деревья будут такими же зелёными, муравьи будут такими же маленькими, в природе не изменится ничего. Ты никогда об этом не думал? Дэниел ожидал, что его новый товарищ погрузится в транс или сильно расстроится, но нет, ничего из этого не случилось. Он просто выслушал его и снова улыбнулся той самой улыбкой, которая пугала Уайта до глубины души. — Конечно, думал, — ответил Гринвуд. — Ничто в мире не вечно. Наша жизнь не вечна. Но именно поэтому мы должны ценить то, что у нас есть, и наполнять нашу жизнь смыслом, насколько это возможно. Может быть, у меня действительно есть какая-то предначертанная свыше судьба, но это не мешает мне делать мою жизнь более приятной и удобной, чтобы мне было легче идти по этой самой судьбе. Дэниел понял, что ему совершенно нечего ответить. Что его глаза широко открыты. Даже не из-за самих слов Дэвида — Уайт и сам подобные мотивационные лозунги не раз видел в всемирной паутине — но из-за того, что рыжеволосый парнишка в самом деле верил во всё то, что он говорил. И что сказал он их именно тогда, когда Дэниел хотел раздавить его мировоззрение, словно насекомое. — Послушай, Дэниел, — вдруг сказал Дэвид, будто что-то вспомнив, и начал быстро писать что-то на невесть откуда появившейся в его руке бумажке. После чего он торжественно вручил бумажку Дэниелу. На ней оказался набор цифр. — Я дам тебе свой номер телефона, хорошо? Если тебе вдруг будут приходить в голову подобные мысли… или просто захочется поговорить, можешь просто позвонить мне, я буду рад тебя слышать! Дэниел кивнул и вбил указанный номер в свой телефон. Перезванивать он почему-то не стал. И Дэвид его почему-то об этом не попросил. Обратно они шли молча. И Дэниел просто смотрел по сторонам, как будто заново обретая зрение. Уже темнело и мало чем можно было восхищаться, но каким-то образом Дэниел нашёл для себя нечто, что заставило его голову наполниться летающими искрами. Оказывается, ярко-оранжевый свет фонарей, пробивающийся сквозь тёмно-зелёные листья, просто прекрасен.