***
Громадная пробка застала Иру на Московском проспекте. Её путь шёл через весь город, но, как известно, закон подлости всегда тут как тут. Потому девушка застряла в пробке на самой оживленной улице города, благо с кондиционером в машине. Не будь спасительного искусственного ветра, дующего прямо в лицо, пришлось бы высунуться наружу и копировать собаку из соседней машины. Самым обидным было то, что время не останавливалось вместе с пробкой. Казалось, что секунды на часах ускорили свой темп, затеяв игру «доведи Иру до ручки». Девушка хотела уже психануть и пойти пешком, но ехать в такси или на автобусе было рискованно. Если Оксану неизвестные похитили прямо перед носом Кузнецовой, то уровень доверия к незнакомцам резко ушёл к нулю. Да и без этого доверие Иры распространялось на узкий круг лиц. Кузнецова и подумать не могла, что однажды будет стоять в пробке, снедаемая многочисленными машинами вокруг, паранойей и внутренней тревогой. А что, если эта пробка была искусственно создана? Что, если Ира находилась в эпицентре ловушки? Нет, этого точно не могло быть. Не мог город-миллионник стать столицей ранее невиданных сговоров и капканов. Как-то же она прожила здесь добрые двадцать четыре года, верно? Через пять минут пробка двинулась, но не как при открытии бутылки шампанского – быстро, резко, в глаз! Движение казалось вынужденным, словно маленький ребёнок случайно пнул машину вперёд, а остальным пришлось подтягиваться следом. Ещё минут десять и Кузнецова тупо пойдет на таран. Московский проспект являлся неизлечимой болезнью Воронежа, как онкология, отдающая метастазами и в другие районы города. Химиотерапия даже не спасёт от беды, скорее размножит её вредные клетки. Только спустя мгновение, по мановению волшебной палочки дорожного постового, пробка двинулась уверенно. Будто та самая бутылка шампанского попала в руки профессионала. Ира пообещала себе, что непременно прикупит оного алкоголя, как только найдет Оксану.***
Кухня служила для Димы отдельным убежищем в квартире. Почему-то окружение из трёх стен и холодильника создавало наиболее ясное чувство безопасности, нежели что-либо другое. А если ещё сделать ароматный фруктовый чай или обычный кофе, то вообще, счастье было соизмеримо с объёмами космоса. Однако в тот день что-то пошло не так. Дима, как и раньше, тихо-мирно залипал в окно, наблюдая за детской площадкой. Жизнь внутри песочницы кипела. Кто-то корпел над пирогом из ведёрка, а кто-то посыпал другого песком, в лечебно-профилактических целях, по-видимому. Дима в некотором роде завидовал детям. У них была какая-никакая цель, пускай матери и отругают их потом, но главным же было сейчас. Сейчас, сегодня, ныне - Позов думать забыл о настоящем моменте. По факту часики тикали, календарь переворачивался, но сама жизнь будто застряла на одной отметке. Дима застрял в прострации, никуда особо не перемещаясь и тратя всё своё время на посиделки в кухне. Страдать мужчина не любил, но в тот момент всё казалось каким-то чересчур реальным. Словно все его мысли осязали на теле, теребя со всех сторон. Возможно, виной всему была песня из времён молодости. Она играла по радио, а теперь прочно засела в голове Димы. "Мы могли бы служить в разведке", - пел солист мягким голосом. Позов мог бы работать стоматологом. Это было его мечтой - спасать людей от самого противного вида боли. Они бы уходили с приёма, если не счастливыми, то благодарными. "Мы могли бы играть в кино", - продолжал солист, нечаянно наступая на струны души. Позов мог, как и раньше, ходить с братом в театр импровизации. Они бы снова противостояли друг другу, а потом, после выступления, чокались бы высокими бокалами пива. Некоторые зрители и вовсе захотели бы угостить выпивкой двух талантливых импровизаторов. "Мы, как птицы, садимся на разные ветки и засыпаем в метро", - закончил солист припев. Позов нахмурился, недовольно цокнув. Песня капала на мозги нещадно. Чувства обиды и боли запершили в горле. Диму с лёгкостью можно было назвать птицей, страдающей социофобией. Правда, социофобия была отголоском другой, более неприятной болезни. А избавиться от неё не представлялось возможным. Лучше бы Позов врубил System Of A Down, песню "Lonely Day", и утонул в грусти и печали мотива. Знания английского языка у него были на уровне «здрасте-до свидания» и «меня зовут Дмитрий». Поэтому вариант не вдаваться в подробности выглядел идеальным. Жаль, что было поздно.***
Арсений ненавидел будильники. Нет, не так. Арсений НеНаВиДеЛ будильники! Он искренне считал, что их придумали бесы или сам Кроули, сохраняя баланс добра и зла на планете. Иного не было. Хотя, может, Вселенная… Но в этот раз Попова разбудил не будильник, а входящий звонок на телефон. Он, резко подорвавшись на кровати, огляделся вокруг, соображая, что он и где он. Раскиданные по полу вещи и чёрные шторы дали понять, что Арсений находился дома. А телефон, нервно дребезжащий на тумбочке, светился экраном и доводил хозяина до ручки. - Алло? - сонно пробормотал Попов, даже не удосужившись посмотреть на имя звонящего. Из динамика раздался голос незнакомого человека. Однако чутьё Арсения подсказывало, что они ещё с ним горы свернут. Вся речь незнакомца была похожа на непонятный бубнёж: "желание, ржавый, семнадцать, рассвет, печь, девять, добросердечный, возвращение на родину, один, товарный вагон". И всё же именно она поспособствовала резкому поднятию задницы Попова с кровати, заставив его хаотично собирать вещи и сунуться в интернет за билетами. Единственной проблемой, вставшей у него на пути, оказался выбор футболки. Данный процесс был очень сложным, потому как Попов довольно щепетильно относился к своим вещам. В особенности к футболкам. Шиза? Нет, просто внутреннее чутьё, что от этого выбора зависит исход всего дела. Какого дела? Арсений Попов - холистический детектив, специализирующийся на поисках домашних животных, а также готовый помочь в ситуациях, которые не поддавались логике. В общем, да. Он выбрал чёрную футболку с белой полоской, буквы на которой гласили следующее: "я перестал волноваться". Тем временем, у парадной Арсения дежурила машина с ожидающими в ней двумя мужчинами. То были Станислав Шеминов и его новый напарник. Дверь дома распахнулась, и из неё выбежал Попов, таща за собой небольшой чемодан. Его ожидало такси. - Птица вылетела из гнезда, сэр! - прошипело в рации у Шеминова, отдавая несильной вибрацией в живот. - Повторяю, птица вылетела из гнезда! Заводя машину и не отрывая взгляда от такси, Станислав нервно выдохнул. - Павел, зачем вы используете рацию, если, - тут мужчина посмотрел на напарника. - Если сидите рядом? - Не хотел отрывать вас от дела прямой речью, сэр! - отрапортовал Добровольский всё в ту же рацию. - Довольно! - прорычал Станислав, смотря на напарника, как на полоумного. - Говори не в рацию, а своей прямой речью. И не называй меня "сэр", мы что, в американском сериале застряли? Павел моргнул несколько раз, видимо, придумывая достойный ответ. - Я вас понял, товарищ Шеминов, - кивнул, наконец, Добровольский. - Блядь! - Станислав резко затормозил на красном светофоре. Такси с Поповым неумолимо умчалось вперёд. Поэтому Шеминов мог беспрепятственно расставить точки над и с товарищем Добровольским. - Послушай, Паша, - грозным тоном произнес Станислав. - Называй меня по имени, пожалуйста. И не надо всяких бредовых приставок "сэр" и "товарищ", понял? Парень кивнул, а потом маниакально улыбнулся. - В таком случае зовите меня Падонак! - выдал Павел, продолжая тянуть уголки губ до ушей. - Всегда об этом мечтал! Шеминову захотелось купить прищепки и притянуть ими улыбку Добровольского к ушам. Чтобы ходить и хвастаться: не перевелись на Руси ещё клинические дебилы. Но а пока Станиславу оставалось довольствоваться жестом "рукалицо".