***
У людей есть «образ мира», что закладывается в глубоком детстве. Что бы ни случилось, куда бы мы ни попали, спустя время мы стремимся увидеть в разрозненных событиях связность — последовательность ли, структуру ли, план ли — короче говоря, мы ищем мирность мира. И мир в нашем восприятии восстанавливается, обретая логику и форму, цепляясь за самые мелочи в самых необычных ситуациях. Тот странный парень говорил, что я ещё успею побывать в его шкуре, и обмолвился, что таких Семёнов, как он, больше одного. С некоторой вероятностью это значит 2 вещи: во-первых, эти события повторяются не в первый раз с разными людьми, во-вторых, не в один раз с одним и тем же человеком. А раз так, то он искренне считает, что я тут застрял. Как и он сам. Это подтверждается его поведением и словами. Вопрос в другом: а каков статус всех остальных местных жителей? Они такие же люди, которые сюда попали? Или кто-то ещё? У меня мало данных. Нужен тот, кто лёгок на помине.***
— Эм… а что ты делаешь? — Некоторые мысли лучше думаются вслух и в движении. — И какие мысли подразумевают пародию на стрип-пластику у берёзы? — Я тоже рад тебя видеть, Стэнд. — Кто? — Ты обычно появляешься сзади и стоишь, как неприкаянный. Чем не Стэнд? — Да ну тебя. Ты всем странные имена даёшь? — Странно не то, что я их даю, а то, что они иногда ещё и приживаются. Я вижу, ты уже не злишься? — Да нет. А зачем мне? Всё равно ты теперь знаешь, что ты тут застрял. А вот больше подсказок я тебе не дам. — И не нужно. А я пока подумаю, насколько можно доверять словам, что местные жители — некое подобие программ, которые реагируют на твоё поведение, а в случае нестандартного поведения начинают действовать невпопад… — Кто это тебе сказал? — Ты. — Когда? — Только что. Он рассмеялся, признавая поражение. — Да, так и есть. Лагерь предполагает ровно одно и то же поведение с твоей стороны в большинстве случаев. В определённых ситуациях ты можешь делать выбор. Но если ты даже там поступишь нестандартно — эти андроиды отреагируют неадекватно. — Ты говоришь о них с таким презрением, — я пожал плечами. Но его и след простыл. А я пришёл к умывальникам. Сделав свои дела, я помахал рукой пробегавшей мимо красотке с двумя косами… как её правильно… Красдвукоской пока будет. Хотя имя и тупое. Идя обратно, я опять погрузился в свои мысли.***
Во всём можно найти свою логику, какой бы безумной она ни была. И чем она страннее, тем проще ей исполнить своё предназначение — дать форму тому, что происходит. Итак, мы имеем повторяющиеся события и целый лагерь, жители которого выполняют стандартные действия. В случае моих неадекватных реакций они сами начинают вести себя неадекватно. Время от времени здесь можно делать выбор, однако и там надо выбрать из вариантов, которые требует ситуация, иначе реакция будет неадекватной. Были бы здесь живые люди, задача была бы нерешаемой, однако здесь получается замкнутая система. А раз так, у системы есть свои слабые места. Идеальный кандидат — эти самые точки, где надо делать выбор. Можно делать выбор в этих точках, а можно поступить поинтереснее. Тот факт, что можно действовать вне заданных рамок, значит, что система не полна: могут быть действия, которые допустимы в системе, но самой системой выполнены быть не могут. Следовательно, если я хочу вызвать в системе глюк, то в точках выбора мне нужно действовать так, чтобы я выбрал все варианты и не выбрал ни одного, при этом реакция лагеря на мои действия должна казаться адекватной. Предложенный вариант выглядит очень глупо. Настолько глупо, что может сработать.***
— Семён! — вывел меня из раздумий голос Одэвочки. — Что? — Стучаться надо! Точно, я же зашёл в домик, чтобы положить пакет с умывальными принадлежностями, а тут Одэвочка переодевается. Я извинился и вышел. Но зрелище того стоило! Наконец, она вышла, вручила мне мой ключ, и мы пошли на так называемую линейку. По дороге она внушала мне, как важно уважать старших, соблюдать распорядок лагеря и быть образцовым пионером. Приставания прекратились на простом вопросе: — Я очень хотел бы стать образцовым пионером в этом лагере. Вот только захочет ли образцовый пионер быть мной? Так мы и дошли до площади, где стояли строем уже известные мне пионеры и пионерки. Одэвочка начала зачитывать распорядок дня и план на неделю, из которого я понял только про трёхразовое питание, ночной сон, свободное время и немного общественных работ. После линейки она подозвала меня к себе и вручила какую-то бумажку: — Это обходной лист. Тут четыре позиции. За сегодня тебе нужно везде отметиться. Во-первых, записаться в клуб, они у нас в здании кружков и отдельно — музыкальный. Во-вторых, в медпункт зайти. Ну, и в-третьих — в библиотеку. Всё понял? — Так точно! — и тут я вспомнил, что скоро обед. — Есть обойти всех после обеда! — Какой после? Обходной лист важнее! — А… — Я тебе опять бутербродов возьму. Куда идти-то, знаешь? Я кивнул и пошёл. Как только я скрылся с её поля зрения, желание пойти на обед стало гораздо сильнее. Может, сначала сходить туда, а потом… «Стоп! — мгновенно возникла мысль. — Это же ситуация выбора!»***
Жизнь — череда выборов. Выберешь одно — откажешься от другого. Но можно усидеть и на двух стульях. Чем больше вариантов есть для выбора, тем сложнее выбрать все сразу. Но тем изящнее решение. Нужно обойти 4 места и собрать там подписи в произвольном порядке. Это означает, что у меня есть 24 варианта обхода. Плюс можно выбрать пойти и не пойти в столовую обедать — но она скоро закроется, так что туда или идти в первую очередь, или не идти вообще. Значит, мне нужно обойти все места, но ни одним из 24 вариантов, плюс одновременно пойти и не пойти в столовую обедать. Со столовой всё просто: нужно пойти туда, но не чтобы обедать. По аналогии, в любую другую локацию нужно пойти, но не чтобы получить подпись. И тем не менее нужно всё обойти и собрать подписи. Например, надо записаться в клуб. Нужно записываться в клуб, но в клуб не записаться. Нужно идти туда не за подписью, но подпись в итоге получить.***
Так я и дошёл до здания клубов. Внутри, что интересно, оказался только один клуб, притом со знакомым лицом: — Привет, Элеежкин. — О, привет, Семён! А мы тебя ждали. — Что, серьёзно? — Ну как же, ты пришёл в наш клуб кибернетиков записываться, так? Внутри всё было похоже на заведения «Из грязи и палок в корабли и ко звёздам». Серьёзно, провода, схемы, инструменты и парочка пионеров — собственно Элеежкин и ещё один, вроде поумнее. — Знакомься, это Шурик, он у нас главный! — А вас в клубе этом только двое, я так полагаю? — Ну, можешь считать, что уже трое, — улыбнулся Элеежкин. Главный подошёл ко мне и протянул руку: — Добро пожаловать. — Ушлый Ушурик. Уважаю, — я скрепил знакомство рукопожатием. Мои глаза забегали. — Давай я тебе тут всё покажу! Ты не стесняйся, располагайся, — сказал Элеежкин. — Да, покажи, где у вас тут в клубы записывают, а то я тороплюсь — у меня обходной лист… — Не волнуйся, ты к нам запишись, а мы тебе его подпишем, — ответил Элеежкин, доставая журнал. — Спасибо, — улыбнулся я, бесцеремонным образом отобрав у него журнал и бланк заявления с ручкой и начав записываться. — Скажи, а тебе удалось тогда убежать от Двачесски? — Ну, да… А ты не боишься Алису так называть? — Мне можно. Тут в помещение вошла красотка с непредсказуемым именем. — А, Семён! Надеюсь, они тебя тут не достают? А то я их знаю — они могут! — Да, я тут с обходным листом хожу… — Так это не проблема, давай сюда, — она взяла у меня обходной листок и подошла к Ушурику. — Подписывай! — Ну подожди, мы ещё не закончили… — Закончили! Подписывай! Она посмотрела на него так, что возражать он не решился и быстро поставил свою закорючку. Я быстро забрал него листок и, не давая опомниться, подсунул ему заявление и журнал, чтобы он и там поставил подписи. И только поставив их, он заметил, что вместо «Семёна» к нему записалась «Алиса Двачевская». С именами у меня, конечно, плохо. Но не до такой степени. Тем более я не просто так переспросил про неё у Элеежкина. Ха-ха-ха. — Пока, Элеежкин. Приятно было познакомиться, Укуриш. Спасибо, Класснопопка! — кивнул я своей спасительнице. Стоп, я ей, кажется, какое-то другое имя придумывал? Пока они все были под впечатлением от моей реплики, я с испуганным видом поспешил удалиться. Прозвенел сигнал на обед. Кажется, пора. В столовой я минут 15 пытался объяснить поварихе, что мне нужен не обед, а подпись, и что раньше подпись поварихи не требовалась, а вот специально для меня вожатая попросила сделать исключение. За время уговоров я заметил шныряющую туда-сюда Улькету. Улучшив момент, когда мы оба были вне поля зрения поварихи, я таки поймал девчонку с добычей — бутербродом с большим куском жареного мяса, сладкой булочкой и конфетами. Всё это было немедленно конфисковано. — Эй, отдай! Это моё! — Чем докажешь? — Было у меня, значит, моё! — насупилась она. — Теперь у меня. Значит, моё, — передразнил я. Улькета обиделась. — Но как же можно не поделиться с товарищем? С этими словами я поделился с ней половинкой бутерброда и булочки. Девчонка обрадовалась и стала уплетать, а я, видя такое, не сдержался и потрепал её по голове. — А хочешь ещё и конфет? — Конечно!.. — А давай так. Вот видишь обходной лист? Мне осталось подписать в музыкальном кружке, медпункте и библиотеке и вернуть вожатой. — Ты хочешь, чтобы я за тебя сбегала? — её тон явно не был довольным. — Зачем, можно ведь сделать всё гораздо интереснее. Отнеси его в одно из указанных мест, а я должен буду найти. Идёт? — я заговорщически подмигнул. Она быстренько сжевала свою еду, выхватила лист и, хитро улыбаясь, побежала. Кажется, сработало. Как минимум с одним из мест. Так, куда бы дальше податься? После недолгого раздумья выбор пал на библиотеку. Небольшой одноэтажное здание с пристройкой. Судя по всему, особым богатством коллекции не могло похвастаться. Вход внутрь подтвердил это впечатление. Библиотекарша, очередная милашка, просто мирно спала посреди своих общественных обязанностей. Беглый осмотр показал, что моего листа здесь нет, так что я решил спокойно поесть. Интересно, куда же всё-таки Улькета отнесла мой обходной лист? — И что ты тут делаешь? — послышался недовольный голос. — Обедаю. — В библиотеке? — Пищу для ума и тела надлежит потреблять совместно, — ответил я, поворачиваясь в сторону звука. Как оказалось, это была библиотекарша. — Ты закончил? — дружелюбие в её голосе уменьшалось со значений около нуля до значений отрицательных. — Думаю, да. А ты кто? — Я Женя. — Сюда обходной лист не приносили? — Нет. Это всё? — Да. До свидания, Жуня. — Я не Жуня, — в её голосе появилась свирепость. — О да. Ты не Жуня. Ты Жуча. Кого хочешь отжучишь, — сказал я, уходя. Судя по звуку, хотя бы часть фразы она услышала, так что я поспешил ретироваться. Следующим пунктом оказался медицинский. Проблем со здоровьем у меня пока нет, но вдруг понадобится что достать из веществ? С этими мыслями я вошёл в медпункт. Самый обычный, без изысков. Надеюсь. И что-то надежды мои стали таять… — Ну привет… пионер, — сказала медсестра. Обтягивающий халат, красивое бельё под халатом — не то притягивали, не то отвлекали внимание от её фигуры. Правый глаз красный, левый синий, и изысканные тёмно-фиолетовые волосы. И всё это обрамлялось зычным, сочным голосом. — За контроль надо мной борются режим «она сильнее паровоза» и зашкаливающий жопометр!.. — выпалил я первое, что пришло на ум. — Эээ… Как вы думаете, это заразно? — Не так быстро… пионер. Я здесь медсестра. Меня зовут Виолетта, но ты можешь звать меня просто Виола. — Я могу, — кивнул я. — Хорошо. Садись на кушетку. Раздевайся. — Я тоже могу, — сел я. — А зачем? — Здоровье твоё будем проверять. Зрение, например, — она плавным движением достала стетоскоп. Хорошо, что не указку для таблицы проверки зрения! Мои руки как-то сами потянулись снимать одежду, и потому лишь усилием воли я заставил себя встать и, двигаясь, медленно стал снимать с себя одежду. Притом настолько медленно, будто ещё чуть-чуть — и я просто начну на себя что-то надевать. — А я хотел спросить… — Потом, — она начала двигаться в такт мне. — За что я вас уважаю, Виолестра, так это за профессионализм! — сказал я, со смесью уважения и восхищения глядя ей в глаза. — ? — Так у вас будет оттенок… роковой женщины! Мы то сходились, то расходились, и неизвестно, чем бы всё кончилось, как нас прервал Элеежкин. С фингалом под глазом. — Эээ… Я сегодня на футболе… упал, — покосился он на меня. А я то-тут причём? — Ты что-то хотел спросить? — разочарованно спросила меня медсестра, посерьёзнев. — Да, тут обходной лист никто не приносил? — Да нет. Это всё? — Да, я пошёл. До встречи, Виолестра, Элеежкин! Тот погрозил мне кулаком. И тут до меня дошло. — Ты что, дразнил… — Ты же сказал, что её можно называть Двачесской!.. — Да. Мне можно. С этими словами я выбрался из медпункта. Музыкальный кружок также представлял из себя небольшое одноэтажное здание. Откуда не доносилось никаких звуков. Немного удивившись этому обстоятельству, я вошёл внутрь. Внутри никого не было. Только полосатые труселя маячили из-под рояля… А, ну да. Наконец, девушка — хозяйка нижнего белья — заметила меня, но при попытке встать ударилась головой о тот самый рояль. Потирая голову, она поднялась. — Ой, ты новенький, да? Привет! Меня Мику зовут. Нет, честно-честно! Никто не верит, а меня правда так зовут. Просто у меня мама из Японии. Папа с ней познакомился, когда строил там… Ну, то есть не строил — он у меня инженер… Короче, атомную станцию! Или плотину… Или мост… Ну, неважно! — Очень приятно. У тебя красивые волосы, Микки, — сказал я, слегка оторопев от её возможности быстро разговаривать. Но две аквамариновые… косы? пучка? пряди? кучи волос смотрелись внушительно. — Спасибо! Не хочешь к нам в клуб вступить? Правда, я тут пока одна, но с тобой нас будет двое! Ты на чём-нибудь играть умеешь? — Ну… — Да ладно тебе, я тебя научу играть! Хочешь, на трубе, например? Или на скрипке? Я на всём умею, честно-честно. — Погоди… Ты читала несравненное пособие по игре на человеческих инструментах? — Эээ… нет. Ну то есть я много пособий читала, и для духовых, и для ударных, и не только. Но человеческих — не видела. Стой! Их же все придумали люди! Значит, читала! — И это замечательно, Мишка, — я сделал вид, будто глажу её. — Мишка? В смысле медведь? Нет, вряд ли, я не такая большая и косолапая… Или ты меня дразнишь? Нет, ты вроде не такой плохой… И почему мужское имя? Хотя если плюшевый, то можно… — Дело твоё, Машка. Мне пора. Приятно познакомиться. Бывай! — Да-да-да, конечно, давай! Ты заходи, не стесняйся! Я ещё и пою хорошо! Послушаешь, как я пою японские народные песни. Ну, или, если не нравится, может, что-нибудь из современных шлягеров? Обходного внутри я не заметил, а конфетки для выключения потока слов мне было жалко. Так что делать там было больше нечего. — Обязательно… А сейчас мне пора, извини. — Конечно, приходи непременно… На выходе из музыкального кружка я встретил — внезапно — Двачесску. — Зачем пришёл? — спросила она в своей нахальной манере. — Эээ… О! Тебя увидеть! — Увидел? — Да… — Свободен! — с этими словами она вошла в клуб. Помахав ей на прощание, я ушёл дальше. А что дальше-то? Обходного листа я нигде не обнаружил. С этими мыслями я стал искать Улькету и спустя время вышел к своему домику, рядом с которым сидела в шезлонге Одэвочка и что-то читала. — Здравы будьте! Тут Улькета не пробегала? — Пробегала, она твой обходной как раз принесла, — улыбнулась она. — Ты хорошо на неё воздействуешь. — Стараюсь, — улыбнулся я. — Ну как, познакомился с нашей медсестрой? — А, так с ней надо было знакомиться? Она не ответила, просто немного удивлённо на меня посмотрела. И продолжила: — В какой кружок записался? — В кружок искателей невидимого горизонта. И сонь. — А у нас такой есть? — Теперь есть. Там Стэнд за главного. Потом покажу его. — Ладно, пора уже и на ужин идти. Так мы и пошли вместе.***
Имена играют странную роль. Дай имя явлению — и ты обретёшь над ним определённую власть. Чем точнее имя отражает сущность, тем сильнее эта власть. Замени имена явлений, о которых говорят люди, на свои — и ты определить способ мыслить об этих явлениях. Среди людей имена даёт старший младшему. Если уже имеющему имя человеку дать новое и оно приживётся даже в его окружении, то оно отражает суть человека сильнее его собственного. В исключительных случаях оно способно даже её переопределить.***
Так вот, к чему я: как Одэвочка поняла, о ком я спрашивал речь? Обычно все узнают прозвища друг друга и смиряются сильно позже… И, естественно, сами так друг друга не называют. Хотя, судя по Элеежкину, случается всякое… Возле входа в столовую пионеры выясняли отношения: Двачесска наезжала на Элеежкина (у которого от фингала не осталось и следа — ну и Виолестра!), Улькета их подначивала, а пионера с хвалёными прелестями пыталась разнять. Пока к ней присоединялась Одэвочка, я выцепил девочку-ракету: — Ты меня неплохо подколола. Уважаю, — я потрепал ей волосы. Казалось, она сейчас треснет от довольства. Ну, почти: — А конфеты? — Держи. — Одну?.. — Я же не сказал, сколько их будет. — Эй! Я же за тебя его заполнила! — А за это я тебе ничего не обещал, ты это сделала сама. — Так не честно!.. — Есть такое. Тогда дай в качестве благодарности тебя помацать!.. Улькеты и след простыл. Чудно. Так уж получилось, что свободные места были только у столика с Машкой. Я стал морально готовиться к очереди из словесного пулемёта. — Не возражаешь, если я здесь присяду? — Ой, да, конечно! То есть нет, не возражаю! То есть да, садись конечно! Ответить ей, что ли… — Сегодня, смотри, гречка. Ты любишь гречку? И варёная курица! Я вообще курицу не люблю. Ну, то есть не то что не люблю… Но если бы меня спросили, что бы мне больше всего хотелось, то бефстроганов или рагу… Нет, может быть, просто котлета! Или ромштекс! Ты любишь ромштексы? — Не знаю. Тут многие очень милые. Так бы и съел, — подмигнул я ей. Она потаращилась на меня и продолжила: — Но вот десерты, знаешь, мне здесь не очень нравятся. Я мороженое люблю! Ты любишь мороженое? Особенно пломбир «48 копеек», но и «Ленинградское» тоже. Ой, прости, я всё о себе! Может, ты больше эскимо любишь? Я стал сочинять ответ. Но в нужное состояние войти не сумел. Глаза забегали. Доедать я стал значительно быстрее. — Знаешь, я однажды купила вафельный рожок, начала есть, а там внутри шуруп! Представляешь? Настоящий такой шуруп! Или болт… Я, честно говоря, в них не разбираюсь! Шурупы — это которыми закручивают гайки, а болты — это такие, которые отвёрткой, да? — Может быть. А ты знаешь, как заинтриговать? — Да? А как? Мне вообще много-много всего интересно. В мире всегда столько всего происходит, не знаешь, чем закончится. Вот вчера, например… Ой, ты же спрашивал… Ну так как? — Завтра расскажу. А тебе приятного аппетита! — я сделал вид, что её глажу, и ушёл, не слушая её попыток уговорить меня рассказать сегодня. Вечерело. Лагерь потихоньку преображался.***
Нет ничего столь же различного, как память и воображение. Она обращена в прошлое, оно — в будущее. Она хранит, оно создаёт. В ней всё действительное, в нём лишь возможное. Но противоположности притягиваются, как две крайности одной и той же сущности. Припомнить — значит собрать заново из имеющихся форм и опорных моментов. Поэтому можно вспомнить то, чего никогда не знал (дежавю) или забыть то, что знал всегда (жамевю). Но механизм даёт сбои: можно вспомнить что-то одно, но без другого оно не соберётся ни в воспоминание, ни в фантазию — и тогда слово (а то и целый текст) будут будто проситься слететь с языка, но не смогут его покинуть. Это прескевю. Сюда же относится синдром «не смог ничего сказать, а как отошёл — целый монолог сочинил». И вот хоть возвращайся к Машке и говори!***
Кто-то легонько похлопал меня по плечу. Придя в себя, я заметил Элеежкина. — Пойдём в карты играть. — Можно. А правила какие? — Ну, надо сначала карты найти, потом расскажу. — Так ищи, в чём проблема? — Они есть только у вожатой, а она мне не даст… — А почему? — Ну, в прошлый раз… О, Одэ… Ольга Дмитриевна! А Семён как раз хотел у вас карты попросить! Он хотел сказать «Одэвочка»? — Зачем? — спросила та. Рядом стояла пионерка, которую хотелось помацать больше Улькеты. — Мы игру новую придумали! Я хотел сказать, что если бы игру придумывал и я тоже, прошлый раз бы показался верхом приличия и спокойствия, но промолчал. Элеежкин тем временем смог уболтать Одэвочку. — Давайте я с ним схожу принесу! — вызвалась мне помочь ассистентка вожатой. Я не отказывался, и мы стали идти вместе. СТОП! Это же ситуация выбора — я мог пойти вместе с ней, а мог пойти один. Я не соглашался, но и не отказывался, но мы идём вместе… Думать, надо думать… Стоп, надо что-то сказать… — Спасибо, что составила компанию, Сла… Сла… Она словно потянулась ко мне, мол, давай, у тебя получится. Надо что-то делать с выбором… Надо что-то ответить… Она так ко мне тянется, что так бы и обнял… — Сла… Сла… — нет, я этого не сделаю! Ни за что! Да что ж такое!.. — СЛАДКОЖОПКА! ААА!!! Я плохо помню, как оказался в домике вожатой. Зато помню, что в смешанных чувствах: вроде бы смог соблюсти все условия — а вдруг нет? Ну хорошо, хорошо, я вроде правду сказал, но всё равно девчушку, видимо, обидел. Хотя это был комплимент, если подумать… Ладно, с меня должок. Не сильно сбавляя темп, я запрыгнул в домик и стал переворачивать его вверх дном. «Моток верёвки, пара садовых перчаток, садовые ножницы, катушка колючей проволоки, пакеты, нижнее бельё, жгуты… Да где карты-то?», — приговаривал я себе под нос, чувствуя, что моя преследовательница может быть где-то рядом. Наконец, ажиотаж прошёл. Карт в домике явно не было. Ну, или они спрятаны так, что без Одэвочки их не найдёшь. Придётся возвращаться. Вечером в лагере было невероятно приятно. Все пионеры, судя по всему, ушли в столовую смотреть игру, ну или разбрелись кто куда, из-за чего атмосфера отдавала спокойствием, но не одиночеством. Идеальное время, чтобы предаться меланхолии. Может, ну его нафиг, эти карты? Оставлю всё, как есть, буду жить в одном домике с роскошной цыпочкой, веселиться с ребятишками и смотреть, как растут внуки… И о чём я думаю? Старею, видимо. Каждый раз. Так я и дошёл до столовой. А карты оказались… правильно, у сладенькой блондинки. Которая, завидев меня, демонстративно отвернулась, направилась в столовую и быстро показала мне язык, прежде чем скрыться в дверях. Пионеры переглянулись, но ничего сказать не решились. Все стали потихоньку заходить. Мне же путь преградила Двачесска. — Что, тоже планируешь участвовать в этой дурацкой игре? Я задумался. А ведь и вправду, у меня есть выбор! Значит… — И да, и нет. А что? — Нет, ничего, — она уже собиралась уходить, но вдруг обернулась и внимательно посмотрела на меня, улыбнувшись: — А в карты-то играть умеешь? — Смотря в какие. — В дурака небось и всё? — Я плохо играю в игры, где партия длится несколько дней. А ты? — Значит, тут у тебя шансов никаких. — В смысле? Она и вправду на несколько дней? — Да нет! — она стушевалась. А потом насупилась. — Игрок из тебя никудышный, вот! — Предположим, — пожал плечами я и направился в столовую, но Двачесска не унималась. — Давай поспорим. — Ты про что? — Какой же ты тупой! Про карты, про что же ещё! — Про то, какие будут правила? — Да нет же! Что я тебя обыграю! — Обыгрывай, я разрешаю. Двачесска ещё попыталась мне что-то возразить, но потом сдалась: — Если не согласишься спорить, я всем расскажу, что ты ко мне приставал! Ух ты как. Значит, нужно не только играть и не играть, но ещё и спорить и не спорить? Но тут, по крайней мере, просто: — Предположим. Но тогда если я выиграю, ты не скажешь, что я к тебе приставал, даже если я пристану! — А? — Двачесска явно не ожидала такого исхода. — Даже если я пристану. Даже если я буду впиваться зубами в твои булочки. Даже если я покрою свой язык твоим кефиром, — я начал наступать. — Даже если я буду играть на тебе, как на гитаре, даже если я натяну тебя несколько раз, как струны!.. — Иди ты! — она обиделась и ушла. — Эй, ты что, сдалась? — Дурак!.. Перед тем, как зайти, я увидел Нылку. Моей прыти она была весьма удивлена. Я дружелюбно улыбнулся и пропустил её вперёд. Она, не глядя на меня, просеменила в столовую. Внутри всё уже было готово. Тут и там толпились пионеры, весело разговаривая о своём. Столы сдвинули поближе к стенам, чтобы освободить место для игроков и зрителей. В дальнем углу лежал ватман со схемой. Как оказалось, это была схема турниров. Так-так… не только меня записали, но ещё и со всеми участниками я так или иначе взаимодействовал. Такая постановка вопроса означает, что событие очень важное. И что именно эти люди играют в системе под названием «Совёнок» определяющую роль. Спасибо за подсказку. Все были готовы начинать, но, как выяснилось, не было Жучи, а без неё Элеежкин начинать явно не хотел. Я вызвался поискать её — тем более, было над чем подумать.***
Ради выполнения цели зачастую приходится идти на всё возможное. Но иногда нас никто не ограничивает — и приходится делать невозможное. Мне предстоит сыграть до трёх раз. И каждый раз по логике надо или проиграть, или выиграть. Нельзя проиграть следующему, не выиграв у предыдущего. Единственный вариант — ничья и дисквалификация противника.***
Когда Жуча, оказавшаяся на площади, таки поддалась на уговоры, мы пошли обратно в столовую. Странно, что она так стеснялась играть. Хотя, возможно, даже придя на турнир, она специально проиграет, чтобы идти заниматься своими делами… И тут меня словно ударило молнией: вот он, ещё один выбор! Играть турнир или не играть турнир, намеренно сдавшись. Мысли стали бежать гораздо быстрее, строить схемы, комбинации и структуры — и ничего из того, что можно было бы хотя бы понять, не то что применить. В столовой я увидел, как нас распределили по парам. Даже беглого взгляда хватило, чтобы сказать, с кем, вероятнее всего, мне предстоит играть: сначала с Нылкой, затем с Улькетой, затем с Двачесской — эти двое будут играть грязно и, скорее всего, обыграют остальных претендентов. Двачесска! Я же поспорил и не поспорил с ней. То есть надо не только играть и не играть, всем выиграть и у всех проиграть, но ещё и столкнуться конкретно с ней! Положение становится всё запутаннее. Элеежкин тем временем объяснил правила. Мы с Нылкой сыграли пробную партию. Но мысли мои занимала явно не игра. Глаза бегали из стороны в сторону, уши краснели, на лбу выступил пот. Сконцентрироваться или войти в транс не удавалось. Видимо, выхода нет, и мой план потерпит неудачу… Тем временем, мы доиграли пробную партию. Элеежкин, который, как автор игры, стал судьёй, приготовился объявлять начало турнира. Нет, выход должен быть! Я ведь и не через такое проходил! Нужно думать, нельзя сдаваться, нужно сконцентрироваться, даже если охота… Точно! — Элеежкин, а можно в туалет? — грубо оборвал я его. — Семён, ты что, не можешь потерпеть? — его поддержал гул голосов. — Могу! Но… Если долго терпеть, то это может навредить предстательной железе и затруднить… важные физиологические процессы и не менее важные аспекты общения! — Ну… эээ… — Можно? — я начал на него наседать. — Можно?! — Можно… Я рванул в туалет на скорости, достойной Улькеты. Уже закончив своё дело, я начал смеяться. Всё-таки, очень забавно наблюдать со стороны за попавшими в такие ситуации, когда фигня идёт за фигнёй, и ты точно знаешь, что этой фигни будет ещё много. Хихикая, я приложился лбом к стене. И стукнулся. Смехом думам не поможешь. Стуком тоже. А?! Бывают моменты, когда приходит озарение. Это когда весь процесс, происходящий в трансовом состоянии, умещается в промежуток меньше секунды, и ты потом некоторое время находишься в шоке от открывшихся знаний. Видимо, этот шок смягчил в моём сознании боль, так как я принялся буквально избивать себя. К моменту, когда за мной пришли Укуриш и Элеежкин, я был весьма и весьма потрёпанным. Они и помогли мне дойти до столовой. — Семён! Что случилось? — ко мне подбежали взволнованные Одэвочка и обиженная красотка. — Я сам не очень понял… — Кто тебя так отделал? — спросила Двачесска, усмехаясь. Нылка просто была в ужасе. — Я не видел его лица… — ну, тут я говорил правду — я не видел своего лица, когда себя бил. — Эх, что же с турниром делать… — замешкался Элеежкин. — Какой турнир, о чём ты? Меня проще дисквалифицировать… в таком-то состоянии… Элеежкин пожал плечами и так и сделал. Виолестра, у которой в халате оказался пузырёк йода и ватка, принялась меня обрабатывать. Было неприятно, но гордость за то, что я додумался до такого способа решения неразрешимой проблемы, расплывала моё лицо в широкой улыбке. Виолестра относила это на свой счёт и стрила мне свои разноцветные глазки. Я отвечал взаимностью. — А вот и победитель! — радостно объявил Элеежкин. Точно, последняя часть загадки! — Протестую! Возражаю! Я буду жаловаться! — завопил я, устремившись к нему. Победила Двачесска. Как по заказу. А значит, у меня был шанс. — Она жульничала! — Да ты даже игры моей не видел, — усмехнулась Двачесска. — Семён! Это как-то неспортивно… — начал было Элеежкин. — Докажи, что победа честная! Обыграй меня! — не унимался я. — Ха! С чего бы? Ты дисквалифицирован. Неудачник, — в это слово она вложила всю надменность, на которую была способна. — Ты так говоришь потому, что и вправду жульничала? Или потому, что боишься проиграть? — я демонстративно отвернулся. — А ещё спорить со мной хотела… — Ах так! Тогда давай сыграем! Сейчас же! Протесты Элеежкина никем из нас в расчёт не принимались, и вскоре вокруг образовалась толпа. Получив свои карты, мы не торопились действовать: игра в гляделки — едва ли не самая интересная часть всего действия. Так мы и сражались взглядами и жестами, попутно меняясь картами. Двачесска начала с надменных взглядов. Я ответил, словно отшучиваясь. Она стала соблазнять, демонстрируя свой способ ношения формы. Я стал её пародировать. Она ответила мне страшным для среднего обитателя Совёнка взглядом. И получила в ответ много-много похабщины. Это вынудило её перейти к обороне — испуганному взгляду. — Прости, я мог бы строить тебе глазки целую вечность, но есть одна женщина, которая лучше тебя, — и, не давая ей прийти в себя, продолжил: — Вскрываемся? Она нервно бросила карты на стол. Я положил свои. Боясь, что всё в самом конце сорвётся. И… — Мне… удалось? Мне удалось… Мне удалось! Уррааа!!! Я бросился всех обнимать от радости. Двачесска хотела убежать, но не успела. Краем сознания я заметил, что она не сопротивлялась, но этот край заполнился другой мыслью: — Да, мне удалось! Я сделал это! — Семён, чего ты кричишь? Ты же дисквалифицирован из турнира… — Главное не победа, а участие! — кричал я, обнимая Элеежкина. — Мне удалось! Я поспорил — и не поспорил! Я не участвовал в турнире! Но играл! Я не выиграл у Нылки! Не выиграл у Улькеты! Не выиграл у Двачесски! И обыграл Двачесску! Ура!.. Всё ещё не придя в себя от радости, я выбежал из столовой. Настроение было таким, что хотелось всех обнимать и со всеми делиться радостью. Когда я немного подуспокоился, в голову пришла мысль куда-нибудь сходить, развеяться. Например, на пляж, поплавать. Или на сцену, поорать что-нибудь. Или… Стоп! Опять ситуация выбора! Значит, надо посетить каждое место — и не посетить его? Да вы издеваетесь! Есть идея попроще. Забежав в столовую и улучшив момент, пока все убираются и расставляют столы, я стянул фломастер и направился к административному зданию, где висела карта. Самый простой способ везде побывать и не побывать нигде — это побывать виртуально, правильно же? Вот я и написал на стекле, за которым висела карта: «Здесь был…» Кто здесь был-то? Семён? Ну я не совсем Семён. Я? Я бывают разные. Здесь был… Да кого здесь только не было! Так и напишу. Втройне довольный собой, я отправился в домик. Интересно, сколько дней нужно будет издеваться над механикой лагеря (и над собой) в таком режиме? В любом случае, этот мир невероятно безопасен — даже в случае моей ошибки никто меня не будет казнить нехорошей грушей. А значит, сегодня я могу забыть забыть заботы и держать трубой хвост: вот и весь секрет, чтоб жить сто лет! Э… хвост? Ладно, забудем об этом. Домик, как всегда, утопал в сирени. Этот чудесный запах ласкал мой нос и манил войти внутрь. Одэвочка была уже в кровати. А тот беспорядок, который я устроил при поисках, так и не убрала. Покачав головой, я раскидал вещи по местам. — Семён? — Ага. — Хорошо. Давай, спокойной ночи! Ну уж нет. У меня слишком хорошее настроение, чтобы я её сейчас отпустил! — Одэвочка? — А? — Да я давно спросить хотел… Вы не боитесь? — Чего? — Ну как же — лето, молодость, сирень, кустотерапия… — Только не в мою смену, улыбнулась она. — Ага. Хотя многие бы боялись, особенно если мальчики с девочками вместе. Особенно с такими красивыми! — произнося последние слова, я восхищённо на неё смотрел. Она поднялась: — Только без глупостей мне тут! — О чём вы? Вы что, подумали… — А что я должна была подумать? — рассердилась она. — Что порядочный пионер не будет таким заниматься, а порядочная вожатая такого не допустит! Вы ведь это подумали? — А… ну да! — Вот тут истории всякие ходят. О пионерах друг с другом. И даже о пионерах с вожатыми. А у нас такого быть не может — у нас есть вы. И знаете что? Я очень рад, что живу именно с вами! — Согласна! Другие на нашем месте давно бы стали это… но наша смена лучшая! Здесь много замечательных ребят, на которых можно положиться. — Я о том же. Мы тут не просто живём, мы пример другим подаём! Это же какая ответственность! — Вот именно! Я рада, что ты думаешь так же, — она улыбнулась. Я разделся и приготовился ложиться, но не сдержался: — Ну как? Скажите мне: как? Как может нормальный пионер нормальную вожатую просто взять и… И?! — Да это ж всё равно что… не знаю… ты меня!.. — Ну или вы меня! Нависла пауза, а потом мы рассмеялись. — А знаете что? Я хочу руку вам пожать. — А пожми, Семён! — она поднялась с кровати. — Рука у вас, Одэвочка, нежная, но крепкая. Эта рука знает, где погладить, а где направить. Я бы под вашим началом — ух, горы бы свернул! — И твоя рука, Семён, твёрдая, мужская, надёжная. Да я бы с тобой… в разведку бы пошла! — Спасибо, Одэвочка! — обхватил наше рукопожатие свое рукой. — Тебе спасибо, Семён! — она сделала так же. И мы трясли нашими руками, глядя друг другу в глаза. … Чистая мысль и абсолютная непосредственность… Сколько же в ней притягательного! Для меня, не умеющего не думать, такие состояния странны и даже опасны… Но не сейчас. Мир словно пропитало спокойствие, и даже малейшиее движение грозилось его нарушить. Я боялся дышать. Любая, даже самая незначительная мысль могла развеять эту чистоту, эту первозданность, словно я вернулся к истокам бытия. И всё испортил ошарашенный голос: — Семён?! — А?! — мой голос был не лучше. — Это что сейчас такое было?! — Ну, это… Совёнок, здесь что угодно могло произойти! — То есть мы что с тобой, это?.. — Мы нормальные му… пионер с вожатой, — и почему я хотел сказать «нормальные мужики»? — Вот. А один раз — это ещё… не это слово!