Запретный плод.

Немое молчание, — единственное утешение в последние годы. Он думает, каждый день. Молит богов прошлого, дабы те снизошли к его дочери, да не рушила тьма её светлый разум. Оградили от коробящего ужаса. От той боли, что он мог ей принести. Невинная детская ладонь так нежно охватывает его грубую руку, прижимается ближе. Он так долго привыкал к её холоду. Её руки всегда напоминали осколок льда, отколовшийся от Айсберга. Их так и хотелось согреть, сберечь от не менее холодного мира, что встречает с распростёртыми объятиями. Хель выпрямляет спину, не взимая страху. Осанка — самое важное. Не важно, ведёшь ты бой или заключаешь мирное соглашение. Он в очередной раз касается рукой её хрупкого позвоночника, отчего та лишь содрогается и тотчас поднимает глаза на Отца. Испуганные, полные детской наивности и успевшие повидать, что совсем не стоило. Как жестоко он расправлялся с нечестивыми. Как слетали головы с плеч, как трепетали волосы, которых более не коснуться нежные руки матери, иль грубые — отца. "Убийство — это искусство. Искусство, требующее полной отдачи себе и своему делу. Обретая право распоряжаться судьбами других, в первую очередь мы вершим именно свою. " — Ты боишься меня, дитя? — Хрипло смеясь, интересуется он. Она мотает головой, поджимая губы и опуская глаза в ноги. Один тяжко вздыхает, поднимая подолы своих платьев и аккуратно опускается на её уровень. Его пальцы скользнули по девичьему лицу, приподнимает подбородок: — Настоящему царю не волено смотреть под ноги. Мы смотрим на мир сверху вниз и ступаем на путь с высоко задранной головой, — его голос так ласкал её уши, отчего она слушала, практически не отводя глаз от губ. —Ты боишься своего отца? — С ноткой разочарования повторяет он, прищурившись. Морщины поболее выступили на его пожилом лице. Она внимательно наблюдала за их движением, то и дело поглядывая на тёплую руку, что согревала её холодную щёку. — Я не боюсь вас, Отец, — Хель гордо задирает голову, как только может. Она дрожит. То ли от холода, то ли от страха. Юная богиня всегда боялась Отца ровно также, как и любила. Грезила быть к нему, как можно ближе. Всё чаще подвергала себя опасности, лишь бы угодить. Она так хотела, чтобы он гордился ею. — Bravo, Хела, так держать, — усмехаясь, повторял он, замечая очередные попытки дочери показать себя с лучшей стороны.