Теория

Это просто смешно: Очако непонимающе прикусывает нижнюю губу, глядя на напряженную спину одноклассника, который изо всех сил пытается прикинуться спящим. Или мёртвым. В любом случае, оба варианта у него паршиво получаются. — Бакуго-кун, ну, что ты как маленький? — зовёт она как можно мягче, не желая стать причиной вспышки гнева, хотя, по сути, она и так его первоисточник, судя по реакции Кацуки. — Ты вынуждаешь пойти меня на крайние меры, — она почти уверена, что слышит скрип чужих зубов, но ей уже нечего терять — все мирные способы испробованы. — Что ж, Каччан, очень плохо. Буквально за секунду Кацуки разворачивается на сто восемьдесят градусов и поднимает корпус так высоко, как только позволяют вытянутые руки. Даже со сломанной ногой он будет выглядеть так, словно выиграл войну — вон как нос задрал. — Забудь это злоебучее прозвище, иначе подорву твою круглую задницу! — рычит Кацуки, явно намереваясь вскочить с кровати и действительно устроить взрыв. — Ого, оказывается твоё внимание легко привлечь, Каччан! — наигранно восхищенно прикрывает руками рот Очако, прежде чем прыснуть от смеха. — Но я же тебя предупреждала, а ты не верил! — Заткнись, — Кацуки поправляет подушки так, чтобы на них было удобнее опереться спиной. В конце концов в лазарете он бывает чаще, чем дома, так что как устроиться с комфортом в два движения тоже в курсе. — Как ты дожила до своих лет с таким длинным языком? — Кроме тебя, никто не жаловался! — отмахивается Очако, но тут же заливается румянцем, а потом и вовсе ловит на себе странный взгляд алых глаз. — Так, ты не то подумал! Забудь, что я сказала! — она выпрямляется на стуле и складывает руки на груди, стараясь игнорировать чужую злорадную ухмылку. — На самом деле, я хотела предложить начать тренироваться уже сейчас, потому что до начала практики совсем немного времени, а тебя только послезавтра выпишут.  — И как ты себе это представляешь? Будешь мой херов гипс постоянно левитировать? Или я должен, блять, вступить с тобой в рукопашный бой, сидя на больничной койке? — Кацуки выпячивает нижнюю губу, оголяя ряд зубов, и Очако очень хочется щёлкнуть его по носу за такое. — Наш максимум — это прикинуть возможные комбинации взаимодействия, но у меня нет настроения, так что вали. — Я пришла, чтобы держаться за руки, обниматься и привыкать, — выпаливает Очако, с некоторой долей мести наблюдая, как краснеют уже чужие щёки. — А как же лизаться и трахаться? — буквально выплевывает Кацуки, изо всех сил скрывая своё смущение. Очако морщится на его слова, потому что это уже переходит определённые границы, но не отступает, потому что и ей тоже нужно привыкнуть к более близкому общению с Кацуки, которое вовсе не ограничивается парой фраз. — А тебе очень хочется? — она вскидывает бровь, а после и вовсе пересаживается на край кровати Кацуки, прижимаясь бедром к чужому колену. — Потому что я не думаю, что у тебя хватит выдержки, чтобы проделать это и не убить меня в процессе. Давай начнём с простых прикосновений? — Очако чувствует, как становится вязкой слюна, потому что её буквально прожигают взглядом, полным ненависти и даже обиды. Похоже, пнула она его по больному. — Ты же не боишься? Они сидят в тишине ещё с минуту, после чего Очако, стиснув зубы, аккуратно берёт чужую ладонь и кладёт в неё свою. Затем тянется к другой руке Кацуки и проделывает то же самое. Очако подозревает, что не надо было злить его, но ведь и во время атаки он не бывает спокоен, так что лучше начинать привыкать уже сейчас. Её руки начинают нагреваться от чужого жара. Сначала это даже приятно, потом переходит в стадию покалывания, словно ныряешь в горячую ванну, но Очако рук не отнимает, вместо этого начиная поглаживать большими пальцами тыльную сторону шершавых ладоней парня. Тот сутулится больше и наклоняется к ней ближе, видимо, в попытке отпугнуть. — Если ты расслабишься, то мы сможем больше, — кивает с улыбкой Очако, мягко убирая свои руки, которым уже неприятно находиться в раскаленных ладонях со снова мелькающими искрами. Кацуки выпускает её ровно на секунду, прежде чем схватить её за предплечья и резко дёрнуть на себя. Очако заваливается на него совсем не элегантно, буквально распластываясь на его груди. — Ты играешь с блядским огнём, — хрипит он ей в самое ухо. Он держит её чуть ниже локтя, и кожа там только начинает нагреваться, поэтому Очако не очень вырывается. — Скорее с зазнавшимся фейерверком, — выдыхает она в ответ, стараясь выпрямиться, а то если Исцеляющая девочка увидит, как она ему тут в плечо носом уткнулась, то потом можно и выговор получить. — Остынь, Каччан. — Я сказал, чтобы ты выкинула из своей тупой башки эту хуйню! — рычит он, снова хватая её, но уже за лицо таким образом, что пальцы правой руки вжимаются в её щёки. У Очако непроизвольно получается вместо рта буква «О», и девушка удивлённо хлопает глазами. Ей немного страшно, потому что ладони и пальцы у него всё ещё очень горячие, хотя это не идёт ни в какое сравнение, какой пожар у него в голове, и каким разрушительным он может быть. Очако успокаивает первый испуг, напоминая, что Кацуки — её партнёр, и они не враги от слова «совсем». И хмурит брови. — А что ты мне сделаешь, Каччан? — выдыхает она, аккуратно укладывая свою руку поверх его сжимающей. — Мозг попытаешься вправить? — её голос дрожит, потому что она чувствует, как Кацуки, который даже при сломанной ноге всё равно ужасно сильный и быстрый, выходит из себя. Очако видит, как распахиваются его глаза и расширяются зрачки, обнажается оскал — то ли глотку прогрызёт, то ли взрывом бахнет — Очако пока не очень в курсе масштабов его самообладания. — Задолбала, — шипит он и прижимается к её губам. Он крепко держит её за голову, продолжая впиваться в чужой рот, словно желая выпить всю душу. Кацуки не закрывает глаз до конца, следит за её реакциями, как тот хищник за жертвой, ощутимо кусает за нижнюю губу и не даёт нормально вздохнуть. Очако только и остаётся, что упираться руками ему в грудь, ощущая сбитый ритм чужого сердца, и предпринимать жалкие попытки это безумие прекратить, потому что это не совсем правильно в их ситуации. Хотя какая ещё правильность у них вообще может быть… Кацуки целуется жадно и неумело, он так старается заткнуть её, что забывает о самом главном — внимательности. — Ну, чистой воды домогательство, — нервно улыбается Очако, наблюдая, как Кацуки парит в воздухе с самым что ни на есть выражением чистой ярости на лице. Она сама чувствует, как тяжело грохочет её сердце, а на щеках можно жарить яичницу — настолько они горячие. Вот только от чего: от стыда или чужой причуды — понять слишком сложно. Губы горят, требуя продолжения, и от этой мысли хочется провалиться под землю: она пришла не за этим. — Я смотрю, этот юноша и тебя доконал? — Исцеляющая девочка появляется как раз в тот момент, когда Кацуки целится в потолок, чтобы спикировать на кровать и поймать Очако для отмены причуды. — О, нет, всё хорошо, у нас просто немного напряженный разговор получился, вот и всё, — какого типа «напряжение» Очако не говорит. — Я зайду завтра. Дождись меня, Каччан! — СДОХНИ! — доносится ей в спину, когда она выходит за дверь. Очако с чистой совестью отменяет причуду.