Теория

Очако целое утро субботы посвящает тому, чтобы составить хотя бы пару мало-мальски пригодных комбинаций. Она даже вспоминает, как когда-то пробовала рисовать, потому что терминов для описания в её голове иногда не находится — картинка всё же лучше, чем ничего. Но сконцентрироваться всё равно до безобразия сложно: в голове каждый раз мелькают воспоминания с прошлого вечера, а изобретения возможных поддержек и связок только заставляют вспыхивать и тормозить собственное воображение. — Очако-чан, с тобой всё хорошо? — голос Цую как всегда спокоен и в меру полон беспокойства. — Да, всё хорошо, — неловко улыбается Очако, не отрывая взгляда от уже готовых записей — нет у неё сил смущаться ещё и перед близкой подругой. — Тогда почему ты паришь? — участливо спрашивает Цую, присаживаясь на рядом стоящий диван. — Может, тебя всё-таки что-то беспокоит? Чувство невесомости давно часть её жизни, и Очако почти визжит, когда понимает, что висит вверх тормашками почти под потолком, а её тетрадь норовит выпасть из рук. Как хорошо, что она в шортах, а не в юбке! — Я… Я задумалась! — вскрикивает Очако, едва ли не падая на пол с почти двухметровой высоты, и только рефлексы позволили в последний момент сохранить лицо и локти целыми — пусть и топорно, но Очако постепенно возвращает свой вес и наконец приземляется. — Просто не всё так просто, как хотелось. — Проблемы с Бакуго? — Цую понимающе склоняет голову набок, после чего легонько похлопывает возле себя, мол, иди сюда, пожалуйся. — Разве ты не хотела его в партнёры? Никто не говорил, что будет легко. — Да, но теперь мне кажется, что такой расклад — ошибка, — мямлит Очако, усаживаясь возле Цую и обнимая её, зарываясь лицом ей в плечо. — Потому что я боюсь всё испортить. Бакуго-кун не собирается мне уступать и, — она краснеет, — любит поступать по-своему. Мы должны быть командой, а не… — она затихает, не находя нужных слов. На первом году обучения у неё не было таких проблем: Изуку ей очень нравился и безумно вдохновлял, но он даже тогда казался недосягаемым, и она сравнительно легко его отпустила, а Кацуки позволяет себе то, на что она и не рассчитывала. И всё так в новинку, и хочется ещё, но можно ли? У Очако болит голова от всех этих сумбурных мыслей. А за окном весна, ей самой всего семнадцать и гормоны, наверное, решили жестоко над ней пошутить. На губах расползается почти болезненная ухмылка от осознания, что если она не возьмёт себя в руки, то это чревато последствиями. — Очако-чан, ты же никогда не сдаёшься, помнишь? — Цую гладит её по голове, как ребёнка. — И я уже говорила тебе: вам просто нужно привыкнуть друг к другу, чтобы было легче сработаться. Если тебе сложно сейчас к нему подходить, то подожди до общей тренировки — на полигоне вы обычно одновременно с ума сходите. — Ох, Цую-чан, всё бы так просто, — Очако выпрямляется и тяжело вздыхает. — Но да, «плюс ультра», все дела, — она улыбается уголком рта. — Герой Уравити так просто не сдаётся, помнишь? — подмигивает ей Цую. Очако смущённо смеётся и поднимается на ноги: Цую права, сейчас не время сдаваться, иначе два полных года тяжелого труда просто вылетят в трубу. А Очако не любит быть расточительной. *** Чтобы дойти до лазарета требуется минут двадцать, если не спеша идти от общежития до главного здания. Очако прибегает за пять, и разницу во времени тратит на то, чтобы привести свои растрёпанные чувства в порядок. Она ещё раз просматривает свои записи, мысленно готовится спорить, делает дыхательную гимнастику, и только после этого заходит в лазарет. Да ни один злодей не доводил её до такого состояния, как Бакуго Кацуки! Исцеляющей девочки нет на месте, и Очако думает, что ничего страшного, если она сразу пойдёт в палату. Дверь тихонько скрипит, а в следующую секунду Очако вынуждена отпрыгнуть в сторону, уворачиваясь от костыля, который был нацелен ей в голову. — Бакуго-кун, ты с ума сошёл?! — возмущённо кричит Очако, забывая, где она находится. Ей никто не отвечает, зато серия ударов по ногам вторым костылём и опасный замах в районе шеи настигают её в одно мгновение, не давая времени на размышления. Очако вертится как юла, уворачиваясь, отпрыгивая, местами пинаясь в ответ. Она не может понять, может ли она нападать на раненого почти-напарника, чтобы угомонить, или должна уклоняться до тех пор, пока он не устанет. Последний вариант, правда, провальный: Кацуки выносливый до такой степени, что даже пару часов настоящего боя его не сильно выматывают, что уж говорить о стычке с одноклассницей? Когда костыль проезжается ей по ребрам, и она краем глаза замечает довольный оскал на чужом лице, внутри поднимается такая волна негодования, что больше о сохранности своего чокнутого партнёра она не думает. — Хватит! — кричит она, сразу облегчая себя ровно настолько, чтобы перепрыгнуть через костыль, затем и через плечо Кацуки, который уже готов менять траекторию и замахивается снова. Очако отталкивается от чужого плеча, прыгает в сальто, выигрывая ещё полметра в высоте, после чего отталкивается от стены над дверным проёмом, отлетая дальше от Кацуки. К ней прилетает костыль, который был выпущен из рук ещё в начале этой странной драки и который Очако нечаянно облегчила тоже. Что ж, неплохо, есть чем защищаться. — Я могу справиться сам, мне, блядь, никто не нужен, ещё не догнала?! — орёт Кацуки, направляя на неё раскрытую ладонь. У Очако расширяются глаза, потому что если её причуда по большей части не привлекает внимания, то Кацуки тут сейчас всё разнесёт! — Отмена! — реагирует тут же Очако, тут же сваливаясь парню на голову, уже не задумываясь, ранит она его сильнее или нет. Да и вряд ли это ему навредит с его живучестью. Девушка сидит у Кацуки на груди прижимая коленями его руки (по сути, она почти стоит на коленях, во избежание новой атаки), и через секунду по голове ему прилетает ещё и костыль, словно оставляя жирную точку в этом недопоединке. — Бакуго-кун, если сейчас на тебя среагируют роботы-наблюдатели, то тебе влетит не только от Исцеляющей девочки, но и от Айзавы-сенсея, а может ещё и до Всемогущего дойдёт. Оно тебе надо? — её голос сипит, потому что она всё ещё напряжена, а брови строго съехались к переносице. Кацуки не смотрит ей в глаза, видно, что он зол, его грудная клетка всё ещё ходит ходуном и сердце стучит сбито от полученного адреналина. — Я знаю, что ты не любишь быть зависимым от кого-либо, но есть условия, которых надо придерживаться, — добавляет она совсем тихо. У неё подрагивают руки, готовые в любой момент вырубить Кацуки, чтоб он больше не рыпался до прихода Исцеляющей девочки, но вместо очередного удара, парень под ней закрывает глаза, делает глубокий вдох-выдох, а после смотрит исподлобья, как на больную. — Встань, пока я тебя не скинул нахуй, — хрипит он, и Очако ойкает, резво подскакивая, потому что кровоток на чужих руках был перекрыт её коленями, отчего всё те же руки стали потихоньку менять цвет и, наверное, холодеть. — Костылём в башку было не обязательно, кстати. — Обязательно, — Очако складывает руки на груди и хмурится. — Ты напал на меня и не собирался успокаиваться. А мы, должна напомнить, не на тренировочной базе, а в помещении, где куча хрупких вещей. — Я должен был проверить, — цокает языком Кацуки, неуклюже поднимаясь из-за загипсованной ноги. — Я ж в душе не ебу, кто там ходит за дверью. Очако поджимает губы, но ничего не говорит: наверное, у неё была бы похожая паранойя, если бы её столько раз похищали. — Ты увидел меня, мог и прекратить, — на эти её слова парень только закатывает глаза, мол, херню сказала. — Та же грёбанная Тога может перенимать облик кого угодно — я должен был увидеть причуду, — Кацуки тяжело падает на свою койку, но ложиться не спешит. — Что ты там от меня хотела? Снова в ёбанном остроумии пришла поупражняться? — Я… Секундочку, — Очако оглядывается в поисках выпавшего блокнота, потому что в момент атаки у неё не было идей, куда его девать, и он просто выпал из рук. Находит она его у самой двери, слегка помятым, но её это не тревожит. — Я записала комбинации, которые нам могут помочь, но у нас совсем мало времени. У тебя были какие-нибудь мысли? — она осторожно присаживается на стул для посетителей, не желая испортить продуктивность их разговора — она от его способов заставить её молчать перестаёт нормально соображать на некоторое время, между прочим. — Ща, — Кацуки тянется к подушке, выуживая потёртый ежедневник. — Я тут тоже кое-что набросал. Но учти, если мы не вытянем, то я пошлю всё к херам, и тебя в том числе. Они меняются своими записями и на некоторое время затихают. Очако не впервые работает с Кацуки, но впервые видит его стратегию, которой он обычно не делится с другими. Всё, что он записал, проиллюстрировано, усыпано подробными комментариями, в том числе и для самой Очако, вроде «только попробуй проебаться, Урарака» и «я знаю, где ты живёшь». — Третья и восьмая комбинации покатят — остальные… — Кацуки трёт переносицу, явно из последних сил сдерживаясь, чтобы не прокомментировать способности Очако к рисованию. — Совпадают с твоими записями, — заканчивает за него девушка с долей облегчения и даже некоторой радости: у них и правда есть общие мысли. Ну, или просто пока не очень большой выбор из того, что они могут попробовать. Неважно. Очако улыбается и показывает большой палец вверх, вынуждая Кацуки лишь покачать головой и демонстративно завалиться на спину. — А как же тактильная тренировка? — самым невинным голосом спрашивает Очако, чуть ближе пододвигаясь на своём стуле. — Отъебись, я устал, — Кацуки закрывает глаза и переворачивается на правый бок, чтобы следить за передвижениями одноклассницы. У него слипаются глаза, но он упрямо продолжает следить за Очако. Та вздыхает, осознавая, что Кацуки всё ещё вынужден принимать лекарства, но у них правда времени совсем мало. — Каччан копит силы для тренировки со мной завтра? Как мило, — она прикладывает руки к щекам, выражая весь уровень своего умиления. — Вот блять, — бормочет Кацуки, после чего кладёт свою руку на колено Очако. — На! Только завали! Очако берёт его за руку, которая потихоньку нагревается, но в этот раз не оставляет ожогов — Кацуки вырубился спустя пару минут, пока Очако по привычке выводит на его тыльной стороне ладони круги. Завтра тяжелый день.