Часть вторая.
Седрик никогда бы не подумал, что придворные интриги его заинтересуют. Но он втянулся. К тому же, на руку ему сыграло довольно забавное стечение обстоятельств. Все эти годы он даже не придавал значения тому, что был сослан вскоре после смерти королевы Элизабет. Ему даже не приходило в голову, что кто-то мог бы связать между собой эти два события, тем более, после того, какой скандал вызвало собой рождение Фобоса. Но все оказалось наоборот. Слухи о смерти королевы к тому моменту все еще не замолкали, зато обрастали новыми подробностями. А та буря в стакане, которую Вейра подняла из-за рождения сына так и осталась в стакане. Вернувшись, Седрик с удивлением узнал, что даже тот слух про измену, который Вейра приняла за правду, был уже давно позабыт. Теперь почти все придворные верили в то, что причиной «неправильного» пола первенца королевы была как раз-таки недавняя смерть ее матери. И, надо же, Седрик все равно в глазах общественности оказался виновен. Разве что на этот раз он не был против обвинений. Конечно же, все это была сущая глупость. За время ссылки он успел изучить достаточно различных книг о магии Меридиана, и, несмотря на то, что многое в них было неточно и расплывчато, в том, что смерть Элизабет могла изменить пол ребенка уже после зачатия, смысла не было ни грамму. Он не спешил опровергать слухи не только потому, что хотел скрыть реальные события тех дней, но еще и потому, что как вполне вероятный убийца Элизабет он тут же оказался авторитетом для бунтовщиков, о существовании которых в более-менее угрожающих короне количествах раньше даже не догадывался. Но, как выяснилось, их было даже более, чем достаточно, чтобы всерьез навредить Вейре. И не сделали они это до сих пор лишь потому, что у них был план. План заключался в том, чтобы убедить юного принца встать на их сторону, прикрываясь попытками поставить на престол его. Седрик бы сказал, что мальчишка бесполезен, ведь мужчина просто не может стать правителем. Зачем нужна пешка, которая никогда не выйдет в дамки? Но от Фобоса все же была польза для восстания. Он обладал магией, и немалой. Видимо, то, что он был первенцем все же сказалось на его магии; или же Фобос был очень старательным учеником. Второй вариант вызывал у Седрика сомнения, потому что, насколько он понял, парня никто не учил. В общем и целом план был бредом в высшей степени. Если бы они и впрямь убили Вейру до рождения наследницы, то попросту обрекли бы Меридиан на смерть. Возможно, об этом говорила в тот день Оракул? «Последняя королева Меридиана…» Седрик часто размышлял о тех словах. Он был единственным, кто знал о том, что магия сердца Меридиана иссякает. Все это было связано с кровью Аристодем Эсканор, которая почти выветрилась за многие столетия. Но разве не мог Совет Кондракара обновить заклятие, привязав его теперь к крови Вейры? Начать новую эпоху… Впрочем, он знал ответ: они не хотели. «Не увидев Света, люди решают, что видят Тьму…» Кондракар не собирался разваливать Меридиан — он собирался лишить его магической поддержки. Но ведь обязательно найдется кто-нибудь, кого нарекут Тьмой Меридиана. Вейра? Вероятно. Ее дочь, которой еще и имени не дали? Тоже вполне возможно. Зависит от того, успеет ли девчонка показать себя прежде, чем магия окончательно исчезнет. Все идеи повстанцев — ужасно глупы. Он-то знал правду, их восстание лишь разрушит Меридиан. Для этого даже не нужно было слышать пророчество Оракула, достаточно было читать книги. Тогда они знали бы, что не смогут изменить порядок власти, пусть им бы и не было известно, что этот порядок сам скоро прекратится, уничтожая за собой весь мир. Но кто нынче утруждает себя чтением книг? Седрик считал всех повстанцев глупыми, и легко пользовался тем, что они-то им восхищались. Среди всей этой оравы завистливых и жадных до власти глупцов нашелся лишь один человек, компания которого была приятна Седрику. Точнее — не человек. Генерал Мириадель была меридианкой, но в совершенстве освоила чары обращения и пользовалась ими постоянно. Даже когда она спала, то выглядела, как землянка. Забавно. Этой ее заморочки Седрик совсем не понимал. Это не делало ее красивее. Ну, не в глазах большинства: все же в армии, где она проводила большую часть своего времени, ее настоящая внешность считалась куда более привлекательной. Устрашающей и привлекательной. А земное обличье — странным и слабым. Хотя, возможно, Мириадель и не хотела привлекать к себе внимание. Ни к Альборну, ни к Седрику она не проявляла симпатии, а кроме них она не подпускала к себе никого: ни мужчин, ни женщин. Мириадель становится близка ему — как друг. Она не была умной (разве что на фоне придворных придурков), но она умела выживать и добиваться своего. Все чаще между ней и Седриком затевались длинные беседы, иногда даже споры. И именно Мириадель была первой, кто узнал, что планы восстания, которые те строили многие годы — самоубийство. Она приняла это лучше, чем Седрик ждал. Мариадель не была умной, но тратить время на разочарованные речи она не стала. Брови генерала сошлись вместе. С секунду она размышляла. — Значит, новорожденную принцессу убивать нельзя? — уточнила она, не глядя на Седрика. — Ни в коем случае, — кивнул он. — Ты раздумываешь над новым планом? — Конечно же, — кивнула Мириадель. — Но что, если мы займемся ее воспитанием? Я имею в виду не всех повстанцев. Только тех, кто действительно способен заложить в ее голову нужные мысли. Ты. Я. Можно даже заключить фиктивный союз. Я думала об Альборне, но он… ты сам понимаешь. Скорее исполнитель, чем лидер. — Самое странное предложение брака из всех, что мне поступали, — Седрик усмехнулся. — И много их тебе поступало? — За последние пару месяцев это — седьмое, — Седрик пожал плечами. Как бы странно это не выглядело, но все так и было. — Не думаю, что дело в моем обаянии, скорее всего, дело в том, что я лорд. — Ну уж точно их привлекает не твой ангельский характер, — ответила Мириадель. — И тем не менее. Воспитать принцессу. Как тебе такой вариант? Седрик задумался на минуту. Он мог бы. Да и Мириадель — тоже могла бы. Но что, если их интересы разойдутся? — Рискованно, — озвучил он свои мысли. — Нельзя быть уверенными что вырастет то, что нам нужно. — Хорошо, что ты предлагаешь? Седрик промолчал, задумчиво разглядывая один из цветков. Лет в пять подстроить девчонке «несчастный случай», вырвать язык, сломать ноги, выжечь глаза — все, чтобы сохранить возможность деторождения, но убедиться, что сама она не сможет править? Подчинить ее волю заклинаниями? Постараться перенести магию в другого человека? Последнее было самой пропащей идеей, первое — самой надежной. Все это могло бы стать выходом, если бы не иссякание магии Меридиана вообще. — Значит, попробуем ее воспитать, — подытожила Мириадель, когда прошло достаточно много времени, чтобы счесть седриковы раздумья бесплодными. Он лишь молча кивнул. Идея ему не нравилась, но он был вынужден признать — хоть Мириадель и не знала всего, но ее вариант и впрямь был лучшим.***
Когда Седрик сказал Вейре, что Фобос похож на нее, он сказал это не для того, чтобы просто задеть ее самолюбие. То есть он, возможно, именно по этой причине озвучил эти слова, но все равно, это была правда. И чем ближе он сходился с Фобосом, тем сильнее была его уверенность. Материнские черты в Фобосе были заметны с трудом — куда больше в нем было от отца, на первый взгляд. Да и вел он себя совсем по-другому. Принц никогда не позволял себе тех вольностей, которые могла позволить Вейра, сказывалось воспитание. Он никогда не сидел на столе и послушно читал книги, которые ему давал Седрик, хоть и казался часто незаинтересованным. Вейре не нравились эти их встречи, но постепенно волнения о дочери вытеснили из ее мыслей и Фобоса, и Седрика. Восстание же верило в то, что Седрик действует в их интересах, медленно превращая Фобоса в пешку. Это было не так. Ему лишь было приятно, что его слушают. — Во сколько раз прелестней красота, когда она правдивостью богата… Он протянул руку и позволил светлой пряди невесомо лечь на свои пальцы. Дыхание Фобоса едва сбилось, но это было заметно, когда они сидели так близко. Однако Седрик продолжил все тем же тихим, вкрадчивым голосом, невесомо напоминающим змеиное шипение — но отнюдь не протянутыми шипящими, а скорее своим гипнотическим эффектом. — Как роза ни прекрасна, но и та прекраснее вдвойне от аромата… — Я люблю розы, — вдруг перебил его Фобос так же тихо, но только шепотом. — А ты, Седрик? — Они прекрасны, — он наклонил голову и улыбнулся одними уголками губ. Через неделю в одной из книжек вместо закладки он нашел недосушенный цветок. Наверное, только тогда он всерьез задумался над тем, что Фобос очарован вовсе не танцем ритма и рифмы и не красотой английской поэзии. Позднее это стало еще более болезненно очевидно. Взгляды, жесты. Сердце Седрика отвечало на них тоскливой ностальгией. Слишком много в Фобосе было женственного и слишком много того, что Седрик привык считать женственным. В него было бы легко влюбиться, если бы он не был Эсканором. Пожалуй, ради легкости общения, ради действительно красивых черт лица и притягательной своей искренностью неопытности, которая неизменно сопутствует первой влюбленности, Седрик мог бы забыть о приличиях и порядках. Если бы только Фобос не был Эсканором. А еще Фобос любит розы, а Седрик — сплошной шиповник.***
— Это крыса, — Фобос улыбнулся тактично, протянув Седрику белую розу. Правда, белой ее нельзя было назвать — лепестки казались серовато-желтыми от грязи. Странно, где цветок из королевского сада мог так испачкаться? Не топтал же Фобос ее ногами прежде чем принести в библиотеку. Седрик поднес цветок к носу — аромата не было. — Что ты хочешь этим сказать? Фобос осторожно взял цветок обратно и, плохо скрывая гордость, повертел в руках. — Я поймал крысу и превратил ее в цветок. Живое — в неживое. Это прекрасно, разве нет? Седрик склонил голову на бок, думая, что лучше ответить. — Цветы тоже живые, — наконец произнес он. — Они дышат и пьют. Растут и умирают. Если тебя так интересуют превращения из живого в неживое, это делается по-другому. — Как? — принц нахмурился. — Гильотиной, например. Или шпагой. А еще можно использовать яд. — Это не так красиво, — Фобос повертел розу в руке, снова любуясь на свою работу. — Мне больше нравится так. Пусть сохранит жизнь, если эта жизнь услаждает мой взор. — Тоже верно. Из тебя бы вышел хороший правитель, — обронил Седрик казалось бы шуточный комплимент, сам уже не зная, насколько он серьезен. Он думал, что Фобос действительно мог бы быть полезен ему. Не Восстанию — только Седрику, и, может быть, даже Меридиану, если получится. Когда он высказал эти мысли Мириадель, та рассмеялась ему в лицо. Она, оказывается, догадалась о ненужных романтических оттенках куда раньше самого Седрика, и теперь решила, что он привязался к мальчишке достаточно сильно, чтобы полюбить в ответ. Седрик в ответ ругал на чем свет стоит их прежний план с воспитанием принцессы. В какой-то момент ему и самому показалось, что он мешает политику с личными симпатиями, — но от этого он лишь яростнее настаивал на своем. Мириадель не слушала, и только смеялась, раз из раза напоминая Седрику о его пристрастности. Это стало концом их странного альянса — в тот момент они сделали принципиально разные, исключающие одна другую ставки и превратились во врагов.***
Принцессе должны были дать имя спустя год, — по старинной меридианской традиции. Но ей не суждено было получить его от матери. Восстание было спланировано до малейших движений. Почти что спектакль — разве что у этого представление было сразу несколько балетмейстеров. Фобос думал, что это он руководит происходящим; повстанцы думали, что он — просто ширма; Мириадель думала, что использует организованный переполох, чтобы украсть принцессу; а Седрик во всем этом хаосе действовал по собственному плану. Что иронично, в интересах Фобоса. Мириадель пошла «убивать» принцессу вместе с Альборном, значит, все-таки остановила свой выбор на нем. Опрометчиво… Седрик не погнался за ними. Зачем? Девчонку они будут оберегать от смерти, это даже на руку ему. Хотят украсть и спрятать от них с Фобосом? Наивные. Им некуда прятаться на Меридиане. Как оказалось позже: Мириадель и не хотела прятаться на Меридиане. Следуя сценарию погибла Вейра, погиб ее муж, младшая сестра Фобоса… пропала. Седрик почти не участвовал в происходящем, он был рядом с Фобосом, заботливо следя за тем, чтобы кто-то из Восстания не решил убрать «пешку» раньше положенного срока. Мальчишка почти трогательно радовался кровавому перевороту и ежеминутно оглядывался на Седрика, то ли ожидая одобрения, то ли стремясь убедиться, что тот никуда не пропал. И Седрик оставался рядом — тогда и до конца. Он больше не поправлял Фобосу волосы и не читал стихи — это стало непозволительной вольностью и излишеством. Но он все еще ловил эти тоскливые, неоднозначные взгляды, хоть и понимал, что теперь он и Фобос лишь отдалились друг от друга. И это, наверное, к лучшему. Пусть молодость твоя пройдет, мой друг, В моих стихах твой вечно будет дух…