Песня для Персефоны

Персефона, глядя в зеркало, расчесывала волосы. Вернее, пыталась это делать. Гребешок, скользящий по роскошным черным волосам, то и дело застывал на полдороге. Мысли Персефоны были где-то далеко. Больше того, они явно были неприятными. Приснился ли дурной сон или же просто напала беспричинная тоска? Что может опечалить прекрасную девушку в весенний, солнечный, да к тому же праздничный день? До ее слуха донесся далекий звон колоколов. А попробуй тут порадуйся, когда где-то там праздник, а ты сидишь в башне, и никто не позволит тебе выйти? Только в церковь вечером, и то в сопровождении… Тяжело быть принцессой. Ни шагу по собственной воле, все расписано по минутам, подруг нет, и когда изредка, но она все же выходит на улицу – на нее косятся… Ко всему, это ж надо было родителям назвать ее Персефоной! Конечно, красиво. Конечно, подходит – правда, языческая богиня хотя бы половину времени в году проводила на вольном воздухе, в радости, и только вторую – взаперти… Но люди, которые и так завидуют ее невозможной красоте, еще больше убеждаются, что она ведьма. Разве добрая христианка будет носить языческое имя? Даже в королевской семье, которой вроде бы позволено все? И ничего не сделать. Ничего не изменить. Каждый в этом мире должен делать лишь то, что уготовано ему, и большее – невозможно. Персефона знала это лучше других. И все же... Все же она знала и другое – ничего невозможного нет. Надо только решиться... Так неужели она не сможет сделать ничего, чтобы вырваться из своей клетки? Но что, что... Рядом послышались шаги. Появилась маленькая служанка, Сати, девочка из далекой чужой страны. Отцу Персефоны когда-то ее подарили, а он отдал девочку в услужение дочери. Сати неприкрыто восхищалась Персефоной, а та, в свою очередь, тоже к ней привязалась. А к кому еще? С кем еще можно было говорить открыто, от чистого сердца, доверяя все, как не с этим милым и бесхитростным созданием, в своих ярких одеждах напоминавшим райскую птичку... – Доброе утро, госпожа, – Сати, как всегда, с улыбкой сложила ладони в жесте приветствия, восхищенно глядя на Персефону. – Доброе утро, Сати. Подойдя, девочка привычно принялась заплетать Персефоне волосы. Маленькие ловкие пальчики так и летали, но взгляд темных блестящих глаз не отрывался от отражения Персефоны в зеркале. – Госпожа, почему вы грустите? – Потому что я тут взаперти. Вот ты… скучаешь по своей родине? – Да, еще бы… Но у меня есть вы, и от этого легче. Вы такая добрая, такая красивая… И я не хочу, чтобы вы грустили. Персефона улыбнулась девочке, и вдруг в ее глазах мелькнул дерзкий огонек. – Ты можешь сделать то, что я хочу, Сати? – Для вас я сделаю все что угодно, госпожа! – Тогда вот что... – Персефона повернулась к девочке и быстро что-то зашептала. Сати кивнула. – Тебе понятно? Тогда поскорее! – Да, госпожа, – Сати снова поклонилась и исчезла из комнаты. Сати шла по замку, и вдруг ее взгляд зацепил две страшные черные тени. Нет, даже три… Девочка прижалась к противоположной стене, стараясь прошмыгнуть незамеченной. Какие же они страшные, а еще, как говорят, беспощадные и безжалостные, и что у них за дела к отцу госпожи… На родине Сати должны были сжечь – она и ее семья нарушили законы и запреты… И то, что Сати попала сюда в качестве подарка Персефоне, было единственным спасением, Сати понимала, что иначе родители ни за что бы не решились с ней расстаться. Но даже здесь ей не удавалось забыть, кто она – изгнанница, виновная уже тем, что появилась на свет. И эти трое, пугающие одним своим видом... Сати знала, что они истребляют таких, как она. И пусть сейчас она под защитой госпожи, но та не раз говорила ей не попадаться им на глаза. И порой у Сати появлялась странная мысль, что и самой ее госпоже они внушают трепет... Не проронив ни слова, не глядя по сторонам, они прошли мимо. Сати перевела дыхание, огляделась по сторонам – и припустила со всех ног, сначала по коридору, а потом вниз по лестнице с бесчисленным множеством ступенек... Но вот очередная дверь, за ней – новый коридор, на удивление короткий, больше напоминающий закуток. Поворот – и новая дверь, из-за которой доносилось странное позвякивание. Девочка постучала в дверь. Позвякивание смолкло. Видимо, это было разрешением войти, потому что Сати смело толкнула дверь и та распахнулась. За дверью оказалась маленькая каморка, освещенная единственной лампой. В ее неверном свете тускло блестели развешанные по стенам связки ключей. Посреди каморки стоял верстак, за которым сидел маленький сморщенный старичок. Услышав скрип распахнувшейся двери, он повернулся и с удивлением посмотрел на возникшую на пороге Сати. – Здравствуйте, мастер, – поздоровалась девочка. – Здравствуй, дитя мое... Не ожидал тебя здесь увидеть. Что случилось? – Госпожа недовольна, – сообщила Сати, наморщив лоб. – Она не может открыть свой ларчик с драгоценностями. Ключ не подходит к замку... – Но я же только вчера сделал этот ключ! – взволновался старик. – Он не отпирает, – вздохнула Сати. – Госпожа расстроена... Она приказала мне немедленно привести вас, мастер. Старичок серьезно забеспокоился, это было видно. Видимо, раньше госпожа никогда не выражала недовольства его работой… – Ну что ж, идем. Персефона с порога принялась распекать мастера – и в своем недовольстве выглядела очаровательно, впрочем – на взгляд стороннего зрителя, а не встревоженного старика… – Это неслыханно! Для моего отца ты способен создавать ключи от всех потайных дверей, а для меня можно работать спустя рукава? – Госпожа моя, – испуганно повторял старик, – клянусь, это совсем новый ключ, я не мог ошибиться! – Твой ключ не может отпереть замок! И вот теперь я по твоей милости не могу даже нарядиться к празднику! – гневно сдвинув брови, Персефона сунула в морщинистую ладонь старика крошечный золотой ключ. Прищурившись, мастер принялся рассматривать его со всех сторон – и вдруг изменился в лице. – Не может быть! Госпожа, это... – Я хочу, чтобы ты все переделал. Немедленно! – приказала Персефона. – Так, как я велю. Чтобы этот ключ открывал то, что ему положено открывать... Старик снова посмотрел на ключ, потом на Персефону – похоже было, что он понял гораздо больше того, что Персефона сказала вслух, и решимости ему это не прибавляло. – Но... – прошептал он. – Ключ должен быть у меня вечером, – не слушая его, продолжала Персефона. – А если не будет... Тогда тебе придется спускаться по лестнице еще ниже... намного ниже. Ты же не хочешь переселиться в темницу? Старик вздрогнул и наклонил голову. – Ваша воля – закон... Сделаю все, как прикажете, госпожа! Через несколько минут мастер удалился, так не увидев, что, едва за ним закрылась дверь, гневный вид Персефоны сменился торжествующим, а на губах появилась довольная улыбка. – Он сильно испугался, – заметила Сати, до сих пор наблюдавшая происходящее, тихо стоя в уголке. – Даже я испугалась, хотя знала, что это не по правде... Вы же никогда так не сердились! – Да, – Персефона вздохнула. – Но мне непременно нужно, чтобы он управился к вечеру и потом, ты же знаешь... – она выразительно посмотрела на дверь. Сати знала – и у стен здесь есть уши, а уж когда поблизости эти страшные люди в черном – и подавно. – Лучше помоги мне, Сати. Надо подготовиться к сегодняшнему вечеру! Сати едва узнавала свою госпожу – грусти ни следа, оживлена, весела, глаза блестят... Что она придумала? И почему так ждет вечера? Впрочем, все эти вопросы могли подождать... День до вечера прошел обычным порядком. Персефона сходила в церковь, умиротворения ей это не принесло – отвлекали, слишком громко шептались за спиной про то, «как же ее, ведьму такую, не корежит-то…» А на обратном пути она увидела у комнат отца инквизиторов. Стало не по себе. Что им тут надо, что они знают? С ужина Персефона ускользнула пораньше: мол, мне нехорошо, лучше будет прилечь… Едва зайдя в комнату, она увидела Сати. Девочка стояла с улыбкой протянула ей новенький золотой ключ. – Готово, госпожа! – Мастер управился вовремя! Замечательно! – просияла Персефона и взяла ключ. Придирчиво осмотрела его со всех сторон и, кажется осталась довольна. – Сати, иди к нему, скажи, что я довольна его работой... И позаботься о том, чтобы у него сегодня был настоящий праздничный ужин, он это заслужил... А потом иди к себе, сегодня ты мне больше не понадобишься. Сати подняла на нее заблестевшие глаза. Было видно, что она просто умирает от любопытства, но не смеет задать вопрос, который так и вертелся на языке. – Я... приготовила на завтра платье, как вы велели, госпожа. – Вот и хорошо. Ступай. Сати поклонилась и вышла. Оставшись одна, Персефона еще раз внимательно осмотрела ключ, довольно улыбнулась, а затем перевела взгляд на приготовленное Сати платье – из темно-синего бархата, украшенное искусной золотой вышивкой. Вздохнула, огляделась по сторонам и прикоснулась к платью, словно желая попробовать его на ощупь. Ладони скользнули по бархату, а взгляд огромных темных глаз не отрывался от прихотливых золотых узоров, словно запутавшись в них. И вдруг узоры начали мерцать, исчезать, в темно-синем на миг проступил странный зеленый оттенок – а затем бархат под пальцами сменился куда более грубой тканью... Ох, видели бы это те, кто шептался за спиной Персефоны в церкви! Сейчас в ее глазах горел огонек, который наверняка назвали бы ведьмовским – взгляд того, кто знает и делает то, что недоступно другим... и поэтому пугает. Теперь прекрасная принцесса была одета в нечто вроде облачения самого нищенствующего монаха из самого сурового ордена. Вернее, монахини – ведь такую фигуру, как у нее, не скрыло бы никакое рубище. Хорошо еще, капюшон спрятал длинные волосы и закрыл половину лица… Мельком бросив взгляд в зеркало, (и, как ни странно, оставшись вполне довольной) Персефона, направилась к двери и, взяв врученный ей Сати новенький ключ, решительно вставила его в замочную скважину. Удивительно, но крошечный ключ, предназначенный отпирать разве что ларец с драгоценностями, легко повернулся с мелодичным щелчком – точно был как раз для этого замка. Через секунду ключ исчез в складках темной ткани. Персефона нажала на ручку двери, и, лишь чуть приоткрыв ее, убедилась – она уже не в замке, а на улице, где-то на бедной окраине, и дверь, из которой она вышла, выглядела как дверь жалкой лачуги, такой же, как слева, и справа, и напротив… Зато на улицах было весело, народ праздновал вовсю. И как же было приятно идти вместе с толпой туда, куда несет хмельной поток… Хотя, конечно, не всем тут было одинаково весело – вон, какая-то усталая тетка изо всех сил тянула подвыпившего мужа домой, ворча при этом: – Ну что ж ты напился, ирод, прямо как нехристь какой, из этих, прости Господи, Детей Зиона?.. Персефона тут же об этом забыла и шла дальше… и вдруг замерла. Потому что услышала песню… непохожую ни на что, слышанное раньше. Мелодия была как будто проста, но звучала так необычно, словно из другого мира. И голос, который пел... пусть и негромкий, но он словно перекрывал гомон толпы – голос, хмельной не вином, а собственным напевом. И завороженная Персефона даже не сразу поняла, о чем же песня, но вдруг сердце екнуло... «Возвращайся к лучам солнца, Персефона!» Персефона... И она пошла через толпу, не замечая больше никого и ничего, словно действительно была дочерью Деметры, истосковавшейся во мраке подземного царства, и эта песня была о ней, и поющий звал ее, только ее одну... Наконец, протеснившись через толпу, она увидела его. Красавцем в строгом смысле он не был, но у него было удивительно живое, выразительное лицо, на котором прожитые годы, пусть и не так уж много их было, оставили печать не самого радостного опыта. Длинные светло-русые волосы развевались вокруг его лица, и сам он был весь там, внутри создаваемого им творения, и молодежь вокруг стояла с такими же, нездешними, лицами, зачарованно слушая… Обычный бродячий менестрель... Сколько песен слышала Персефона на пирах в отцовском дворце! И каждый из придворных бардов, наверное, при желании легко мог заткнуть за пояс этого уличного певца, но... Ни одна из их песен не была полна такого колдовского очарования, ни одни струны не пели так нежно, и никогда еще слова песни не звучали так, словно давно носились в воздухе, ожидая, когда их... нет, не пропоют в песне, а позовут ими ту самую Персефону, позовут так, что она услышит – и придет, вырвавшись из своего мрачного плена... Но вот песня смолкла, и только тогда Персефона поняла, что до сих пор не осмеливалась даже дышать... Впрочем, как и те, кто стоял вокруг. И теперь затихающие звуки лютни перебили восторженные возгласы: – Прекрасно, прекрасно! – Вот так песня! – улыбнулся молодой парень, судя по всему, неплохо знавший певца. – Такого мы еще не слышали... Признайся, ночей не спал, пока сочинил! – Ну ты же меня знаешь, я себя такими глупостями не утруждаю, – улыбнулся в ответ менестрель. – Слова приходят сами. – И, думаешь, неспроста? Думаешь, где-то есть твоя Персефона? И когда же она тебя услышит? – Откуда ты знаешь, мало ли, может, она сейчас стоит в толпе? Да и вообще, может, любая из присутствующих девушек не прочь стать Персефоной… – серые глаза менестреля загорелись лукавым огоньком и, судя по выражению лиц стоявших тут же девушек, его слова попали точно в цель. А если бы он знал... Если бы он знал, что Персефона действительно стоит в толпе! Румянец залил щеки при этой мысли, Персефона сама не поняла, почему, видно, чары песни до сих пор не отпустили... – Арно, – с шутливым упреком протянул парень, – опомнись, девушек много, а Персефона, если верить легендам, только одна! И как ты ее искать собираешься? – Она сама меня найдет, – спокойно ответил менестрель. – И тогда, ты уж поверь мне, я ее сразу узнаю! – Ну что ж, идем с нами, может, тебе сегодня повезет! – Нет уж, благодарствую. Песня горло сушит, да и устал я сегодня, – Арно подхватил лютню и легко встал. – Горло ты бы и с нами промочить мог... Что, опять вдохновение нахлынуло? – Может быть. – Ну что ж, тогда, так уж и быть, отпущу тебя... с условием, что, когда снова встретимся, споешь свое новое творение! – Обещаю, – рассмеялся Арно. – До встречи! Повернувшись, он исчез в темноте. И только тогда Персефона словно очнулась и, вздрогнув, огляделась по сторонам. Силы небесные, она же совсем забыла о времени! Пора было возвращаться назад, пока кто-нибудь случайно не обнаружил ее отсутствие, иначе расплачиваться придется не только старому мастеру ключей. Да еще пока дорогу обратно найдешь, и только бы... ох, только бы не... Персефона быстро шла по темным улицам, время от времени тревожно оглядываясь по сторонам. Все было тихо, но она ускоряла шаг, и больше смотрела себе под ноги, чем вокруг, словно боялась споткнуться. Но вот она услышала звук, который обеспокоил ее еще больше. Шаги. Вроде бы в этом не было ничего особенного, в городе, несмотря на поздний час, многие бодрствовали, но эти шаги, казалось, упрямо следовали только за ней! Персефона пошла быстрее, свернула в очередную тесную и грязную улочку. Немного отлегло от сердца – теперь уже недалеко. Но смолкшие было шаги послышались вновь – ближе. Да что же это такое? Персефона уже почти бежала, не обращая внимания ни на темноту, лишь изредка рассеиваемую выныривавшей из облаков луной, ни на то, что капюшон упал с ее головы. И в этот момент кто-то задел ее плечом, и она мельком увидела того самого менестреля, но даже не успела этого осознать, только быстро накинула капюшон обратно и шмыгнула в дверь, через которую сюда пришла. Арно исчез за дверью соседнего дома. Тоже не все осознав, но запомнив облик красавицы, запечатлев его в сердце навек… Вот такой и должна быть Персефона! А Персефона, переступив спасительный порог и с невероятным облегчением увидев вокруг родные стены, обессиленно упала на постель, переводя дыхание. Сердце отчаянно колотилось. Кажется, только сейчас она поняла, насколько была безрассудна. Сбежать в город без охраны, да еще и расхаживать там ночью! Мало ли что могло произойти, ей еще повезло, что ее таинственным преследователем оказался этот менестрель, а если бы... Да и за него самого-то кто поручится? Впрочем, нет, нет, Персефона откуда-то знала, что он никогда не причинил бы ей вреда...Если не считать того, что он опутал ее душу своей песней... И странно, при одной только мысли об этом ее страх исчез, и та песня как будто снова звучала, смывая все неприятные мысли... Персефона неохотно поднялась – надо хотя бы снять платье и вернуть ему прежний вид, чтобы завтра не было ненужных расспросов... Это не заняло много времени, и наконец-то ложась в постель, Персефона вдруг услышала за окном кошачье мяуканье. Надо же, она успела вовремя! Еще бы несколько минут, и она вряд ли сумела бы вернуться! Но об этом не хотелось думать. Гораздо приятнее было вспоминать завораживающую песню о Персефоне... и словно озаренное внутренним светом лицо менестреля. И его голос, так чарующе сливавшийся со звучанием струн. Персефона... Он искал Персефону в толпе... Ах, если бы он только знал!... При этой мысли на губах засыпающей Персефоны мелькнула улыбка.