Песня для Персефоны

Они вышли из дома, девушка повела Меровингена какими-то закоулками, поманила за собой в арку в стене. За аркой было темно, и это место живо напомнило потомку королей то, как Сигурд вел его к детям Зиона. Только там надо было спускаться, а тут – идти вверх…Таким, во всяком случае, было ощущение, и приходилось ему верить, потому что Меровинген шел почти в полной темноте, и единственным, что он видел, было платье Персефоны, уже сменившее полупрозрачную ткань и смутно белевшее впереди. Меровинген старался не отводить глаз от этого единственного белого пятна. Казалось, если он это сделает – непременно собьется с пути. Но в какой-то момент Меровинген стал замечать, что платье Персефоны словно рассеивает вокруг себя смутный свет, и с каждым шагом он становится все ярче и ярче... Через минуту он понял, что вокруг светлеет, а еще через минуту с удивлением увидел, что идет по уже знакомому белому коридору с множеством дверей. Они шли по нему так долго, что Меровингену начало казаться, что этот коридор попросту бесконечен. Но вдруг Персефона остановилась и отступила на шаг. – Мы пришли. Меровинген увидел – коридор заканчивался еще одной, ослепительно-белой дверью. – Нужно идти туда? – почему-то шепотом спросил Меровинген. – Да. Ты не потерял ключ? – Он у меня. – Хорошо. Потому что открыть эту дверь можно одним-единственным ключом. И сделать это может только Избранный. У Меровингена на миг перехватило дыхание. Но он решительно шагнул к двери, вставил ключ в замок и повернул его. Ключ повернулся совершенно беззвучно. Меровинген бросил взгляд на Персефону. Та кивнула и ободряюще улыбнулась. Меровинген распахнул дверь. Свет стал совсем уж нестерпимо ярким. Избранному показалось, будто он растворяется в этом свете, а потом собирается обратно. И когда к нему вернулось зрение, он увидел короля. На возвышении, но в одежде ближе к той, что носили в реальности. Только, конечно, не как у Детей Зиона, а в новой и респектабельной… И такой белоснежной, что слепило глаза. Зато его лицо было точь-в-точь таким, как у королей из старинных баллад – величественное, мудрое и бесстрастное. При одном только взгляде на него Меровинген ощутил что-то вроде слабости – впору на колени опуститься, но он справился с собой, и только наклонил голову. – Здравствуй, Меровинген. Голос у него был ровный и какой-то слишком спокойный. Если бы все эти машины могли говорить – они говорили бы именно так... – Наконец-то ты пришел. Я ждал тебя. Взгляд короля устремился на него – и Меровингена словно пронзило насквозь мыслью о том, почему его ждали. Это и было целью всего. К этому и вела дорога Избранного. А тот, кто сидел сейчас перед ним, знал совершенно все – и о нем, и об окружающем мире. – Думаю, ты уже понял, кто я. Я Архитектор, создатель Матрицы... Теплые нежные пальцы коснулись запястья Меровингена. Персефона... Она стояла рядом с ним и взволнованно смотрела на Архитектора. – И... – И отец Персефоны. Ну конечно, могло ли быть иначе? Кто мог быть отцом Персефоны, как не создатель всего этого мира? – Полагаю, ты хочешь узнать, зачем ты здесь? Я скажу тебе. Но прежде... – Архитектор бросил взгляд на Персефону, – должен сказать, что ты изрядно удивил меня, Меровинген. – Удивил? – Конечно. Ты вернул Персефону к жизни, и для меня это было потрясением. Мало кто пошел бы на такое, зная, что она всего лишь программа, бездушный набор символов… неживой и не существующий на самом деле. – Но разве я мог иначе? Ведь Персефона отдала жизнь за меня, разве бездушное создание сделает такое? И… Меровинген запнулся на мгновение, поднял голову и, глядя Архитектору в глаза, тихо, но твердо произнес: – Я люблю Персефону больше жизни. И ради нее я пойду на все. То, что я отправился в реальность, то, что совершал невозможное, то, что я сейчас здесь – все это я делал только ради Персефоны. – Но известно ли тебе, – вдруг спросил Архитектор, – что реальность, в которой находятся твои друзья, да и твое собственное тело, сейчас в опасности? – Что? – На «Беовульф» сейчас напали Охотники. Их слишком много, а твои друзья не могут применить электромагнитный излучатель. Они ждут тебя. Если они заглушат всю электронику, назад ты уже не вернешься... И умрешь здесь, как только Охотники уничтожат твое тело в реальности. Персефона побледнела. – Отец, прошу тебя... – Но это еще не все, – продолжал Архитектор. – Охотники, напавшие на корабль – лишь малая часть армии, приближающейся к Зиону. Это значит, что тебе нельзя медлить, Меровинген. –А делать-то что?.. –Войди вот в эту дверь. Твой код проникнет в систему и перезапустит ее заново, а тебе уже не нужно будет бояться смерти в реальном мире – тело умрет, но здесь будешь существовать, если пожелаешь... – Умрет? – нахмурился Меровинген. – Но это значит, что... Команда корабля в реальности тоже погибнет? – Когда ты перезапустишь систему, старый мир навсегда уйдет в прошлое, и это касается не только Матрицы, но и Зиона тоже. Потом тебе придется отобрать нескольких жителей Матрицы, которые восстановят Зион, чтобы там обитали те, чей разум отверг систему. – Значит... – Да, в этом и есть предназначение Избранного. Меровинген застыл. Врагу не пожелаешь такого выбора! Вот ведь стоит только войти в дверь – так и предназначение исполнишь, и бессмертие обретешь, и Персефону наверняка тоже. Но ведь тогда столько людей погибнет! И как потом жить с этим? – И нет другого пути? – спросил он. – Отец... – умоляюще произнесла Персефона. Меровинген повернулся к ней. – Персефона, я сказал, что пойду на все ради тебя, и это правда. Мне не жаль того, что я оставляю в реальности, мне не жаль даже своей жизни там. Она не нужна мне... уже не нужна. Но если ее осталось так мало, позволь мне завершить ее достойно! – Ты хочешь вернуться? – вздрогнула Персефона. – Но ты тотчас же погибнешь! – Я не хочу, чтобы эти люди думали, что я предал их. Они верили в меня. – Но тогда... Я потеряю тебя! – слезы блеснули на ресницах Персефоны. – Нет. Ты не потеряешь меня, Персефона. Ты спасла мне жизнь, и теперь... я отдаю ее тебе. Навсегда. Персефона... – Меровинген опустился перед ней на одно колено. – Стань моей женой! – Конечно… Я согласна… – слезы ручьями текли по ее лицу. – Ты в самом деле хочешь взять мою дочь в жены? – вмешался Архитектор. – Да. Прямо сейчас и здесь. – Что ж, тогда мне остается лишь благословить вас. И из ниоткуда, прямо из матричного кода, в руках влюбленных возникли кольца, которые они и надели друг другу на пальцы, а потом был долгий поцелуй, и, утопая в нем, эти двое не помнили, что на них смотрят, даже забыли, кто они и откуда… Меровингену казалось, что он чувствует, как сливаются не только губы – сами коды, из которых здесь состояли их тела, смешивались, становясь чем-то единым. Он дарил Персефоне себя, и чувствовал, что принимает частицу ее природы, так непохожей на его собственную. Он менялся... Но кем он был теперь – думать об этом не было ни сил, ни желания. Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем их поцелуй завершился. Персефона счастливо улыбалась, ее глаза блестели, как звезды, кажется, сейчас она стала еще прекраснее прежнего. Или сам Меровинген только сейчас смог по-настоящему увидеть всю ее красоту?... Персефона подошла к Архитектору. – Отец... Если сегодня день моей свадьбы... могу ли просить тебя о подарке? – Оставлю ли я тебя без подарка в день свадьбы? Прости все, что желаешь, Персефона. – Только одно... Помоги Меровингену сделать то, что он хочет! Седые брови Архитектора удивленно приподнялись. – Ты хочешь, чтобы я нарушил обычный порядок? – Всего один раз... Прошу тебя! –Ну что ж. Я согласен остановить атаку на Зион. Но спасать своих друзей тебе придется самому. Тогда ступай другой дорогой. Вон в ту дверь. И помни: времени мало и отступать некогда. – Да, – кивнул Меровинген. – Персефона... Я скоро вернусь, обещаю! – Пожалуйста, возвращайся скорее... – прошептала она. Меровинген направился к двери, указанной Архитектором, распахнул ее...Он даже не успел увидеть, было ли что-то за этой дверью, но его тело вновь охватило знакомое ощущение легкости, как при обычном выходе из Матрицы. В глазах снова потемнело, а когда Меровинген решился открыть их – он увидел, что сидит в кресле для подключения на содрогающемся от ударов «Беовульфе». Сыпались искры, завывала сирена, которую заглушал громкий скрежет металла о металл. – Меровинген! – донесся до него возглас Сигурда. – Ты вернулся! – Сигурд, поздно! – это кричала Фрейя. – Их слишком много... И они вот-вот прорвутся! ЭМИ уже не поможет... Меровинген встал с кресла. Он знал, что ему надо делать, словно кто-то вложил ему в голову эту мысль... И при этой мысли по спине пробежал холод. Но это неважно, ничто уже неважно сейчас... – Все выходите из корабля! Быстро! – Но… – Но как… – растерянно раздалось с разных сторон. Товарищи Меровингена были в ступоре. Но все же подчинялись. Что-то такое было в лице Избранного, что заставляло слушаться. Сам потомок королей покинул борт последним. Когда он вышел, все уже столпились поодаль, явно не зная, что делать – то ли стоять и ждать, то ли бежать без оглядки. Впрочем, против стаи Охотников бессильно было и то, и другое. А она была совсем близко - чересчур близко. Меровинген внимательно посмотрел на команду, словно пересчитывая, стараясь каждого запомнить в лицо. «Прощайте», – шепнул он одними губами и решительно повернулся к ним спиной, глядя на приближающихся Охотников. Это просто. Совсем просто. Надо только поверить, так, как он всегда это делал. Но сейчас потребуются все силы, без остатка... Ну и пусть! Он протянул вперед руку – правую, на которой совсем недавно блестело кольцо Персефоны. Просто протянул, подняв ладонь в запрещающем жесте. Охотники неслись прямо на него, он видел их так отчетливо, и нарастающий гул заглушал испуганные крики за спиной. Да, конечно, это не Матрица, это реальность, тут все гораздо труднее... Он чувствовал сопротивление множества механизмов, созданных лишь для одной цели – искать и уничтожать. И в этот запрет, стремление остановить их он вкладывал всю свою веру, все силы до последней капли. «Все получится...Должно получиться, должно!» И Охотники остановились, словно наткнувшись на невидимую преграду. Затрещали разряды, металлические «щупальца» нелепо задергались – а затем роботы безжизненной грудой рухнули наземь. Впрочем, Меровинген этого уже не увидел. Синие вспышки резанули по глазам, ему казалось, что нечеловеческое напряжение сейчас вырвет его из тела... А потом обрушилась темнота... Но ненадолго. Лишь на миг. Почти мгновенно мрак сменился теплым, ласковым белоснежным сиянием, словно обнявшим его. Сначала он не видел ничего, кроме света – и сам был этим светом. А потом прямо перед ним соткалась из сияния все та же, уже знакомая белая дверь. И, войдя в нее, Меровинген оказался снова у Архитектора, и Персефона бросилась к нему... – Меровинген! – она обняла его так крепко, будто он отсутствовал вечность. А может, так оно и было, кто знает? Ведь сейчас Меровинген чувствовал себя изменившимся, совсем другим. Он знал, что был уже не тем человеком, что вошел сюда вслед за Персефоной. А кем он был сейчас? Человеком ли? Меровинген сильно сомневался в этом, но сейчас это абсолютно не имело значения, все меркло перед поцелуем Персефоны... Жар и сладость ее губ словно пронзили его. Меровингена охватило блаженство, не испытываемое никогда прежде и, охваченный им, он не видел, не знал, не чувствовал, как где-то в реальности его тело рухнуло и безжизненно обмякло – пустая оболочка, повод для слез и памяти тех, кто остался в реальности. Где оно обретет последний приют, какие легенды расскажут в Зионе об Избранном, отвратившем угрозу ценой своей жизни – сейчас Меровингена это не волновало. Ведь Персефона была в его объятиях, и ничто, ничто не могло больше разлучить их.... – Что ж, – послышался голос Архитектора, – Избранный выполнил свою миссию. – Да, – прошептал Меровинген. – И теперь моя жизнь принадлежит тебе, Персефона... Это все, что я могу тебе дать...Ведь я... – Ты – король, Меровинген, не забывай об этом! – Король без королевства, – улыбнулся он. – Королевство мы создадим сами... для нас двоих, – Персефона крепче обняла его. – Чтобы вам было легче, – произнес Архитектор, – настало время преподнести свадебный подарок и тебе, Меровинген. – Мне?.. – растерянно произнес потомок Меровингов. – Да, он ждет тебя. Готов его увидеть? – Да. Но самый драгоценный подарок я уже получил, – улыбнулся Меровинген, с нежностью глядя на Персефону. Белый конь мчался во весь опор, высекая копытами искры. Холодный ветер овевал лицо и был так свеж, словно это было самым первым дуновением ветра с момента рождения мира. Меровинген смотрел, как солнце встает над горными вершинами, но сейчас его занимало даже не это прекрасное зрелище, а заливаемый ярким солнечным светом величественный замок, высившийся на одной из вершин. От его стен веяло величием столетий, и все же он был таким же, как эти горы, это солнце, этот ветер – новым, созданным только для него и его прекрасной богини. Персефона, любуясь замком из-за плеча супруга, восхищенно вздохнула. – Он прекрасен, правда? – Будь он другим – он был бы тебя недостоин, любовь моя, – улыбнулся Меровинген. – Персефона должна обитать не под землей, а здесь, ближе к небу. – Ты изменяешь легенду, милый? – Раз я изменил мир, я могу изменить и легенду, верно? Хотя бы ту, что касается нас с тобой... – Ты можешь все, Меровинген, моя любовь, мой король... Поцелуй – и белый конь снова мчится, едва касаясь земли, унося влюбленных навстречу их собственным небесам.