Песня для Персефоны

– Как это произошло? Как он сумел проникнуть сюда? – Мы были совсем близко, почему вы даже не подняли тревогу? Персефона была близка к обмороку, не зная, куда деваться от наседающих на нее инквизиторов, но тут за нее вступился отец. – Оставьте ее в покое, разве вы не видите, что она и так до полусмерти напугана? Вы сами позволили этому еретику проникнуть в ее покои, так-то вы заботитесь о нашей безопасности? Если теперь этот еретик попался к вам в руки, разбирайтесь с ним сами! Когда инквизиторы вышли, Персефона дала волю слезам, даже не слушая успокаивающих слов. Появилась перепуганная Сати и, то и дело боязливо косясь на разгневанного короля, принялась раздевать госпожу, чтобы уложить в постель. Персефона дрожала от рыданий и горела, как в лихорадке. Стоило только закрыть глаза – и она как наяву видела Меровингена. Что ему сейчас приходится выносить в руках инквизиторов – даже подумать страшно! Пока, впрочем, он просто сидел в каземате, закованный в цепи… Но уж лучше бы они делали с ним что-нибудь, да что угодно, чем выдерживать его здесь, доводя ожиданием страшного почти до безумия… Правда, агенты все же были неподалеку и считали вполне возможным обсуждать дальнейшую судьбу пленника прямо в его же присутствии. – Будь он просто отключенным – просто убили бы и все. Но это ведь опасная системная аномалия! – И что же вы предлагаете, Смит? – высокий мрачный инквизитор, недавно столь близко познакомившийся с клинком Меровингена, вопросительно взглянул, как успел понять Меровинген, на своего начальника. – Наша цель, как вам известно – не просто устранять аномалии, но не допускать возможности их появления в будущем, – ответил Смит. – Надо считать всю возможную информацию... Это ваше дело, Браун. Третий инквизитор кивнул. Рядом со своими собратьями он казался самым хрупким и миловидным – большие серые глаза, херувимски-невинные губы, мягкие черты лица... Словно маленький ангелочек рядом с грозными архангелами. Но в этом лице и взгляде читалось что-то такое, от чего у Меровингена мороз пробегал по коже. А когда его взгляд выразительно скользнул по телу пленника, тот с трудом сдержал дрожь. Похоже, перед смертью ему предстоит пытка. И не освободиться, не вырваться, голова, как в тумане... Избранный... Меровинген еле сдержал горькую усмешку. Прости, Сигурд, но ты ошибся. Похоже, Избранный не остановит войну... – Начинайте, Браун. – приказал Смит. – Постарайтесь считать его код до того, как его друзья в реальности разомкнут цепь... – Они могут и не сделать этого, – заметил хмурый инквизитор. – Возможно, они попытаются прийти ему на помощь. – Вы правы, Джонс. Тогда нам стоит отследить все возможные попытки проникновений... Браун, мы вас оставим. Младший инквизитор кивнул. Смит и Джонс, повернувшись, вышли, оставляя Меровингена наедине с его палачом. А Персефона все еще плакала, а Сати сходила с ума и не знала, что делать, но хорошо хоть прислушивалась к бессвязным словам госпожи и кое-что начала понимать. Она пошла было за Серафимом, но, услышав стук двери, Персефона сразу окликнула девочку: – Сати, ты куда? – Проверить, на месте ли Серафим. –Очень хорошо. Позови его сюда, пусть войдет. Удивленная Сати вышла за дверь и позвала Серафима. А вернувшись вместе с ним в комнату, не поверила своим глазам – Персефона стояла посреди комнаты, полностью одетая, бледная, но без всяких следов слез на лице, точно и не плакала в подушку секунду назад. – Серафим... – Да, госпожа? – поклонился тот. – Хочу спросить у тебя... И поклянись, что не утаишь ничего. – Клянусь, госпожа, – спокойно ответил Серафим, его темные глаза смотрели на Персефону со странным пониманием, Серафим уже знал, о чем Персефона собирается его спросить, еще до того, как та произнесла: – Этот человек... Признайся, почему ты впустил его ко мне? Ты лучший среди стражи моего отца, неужели ты не устоял перед ним? – Нет. Но я делал лишь то, что должен был делать. Человека можно узнать только в бою. И во время нашего боя я узнал самое важное... – Что же? – Что он Избранный. А значит – его дорога ведет к вам. – Избранный... – прошептала Персефона, прижав руку к груди. – Значит, это правда? Но ведь сейчас он... – Ему нужна помощь. – Раз ты это знаешь... Ты поможешь мне спасти его? Серафим кивнул – и протянул Персефоне крошечный ключ. – Он выронил его, когда выходил. Возможно, это и к лучшему... – Да, – кивнула Персефона и взяла ключ. – А теперь выйди и подожди меня у двери. Я должна подготовиться... – Я жду вас, госпожа, – Серафим снова поклонился и вышел. Персефона подошла к зеркалу, мельком взглянула на себя – и принялась расчесывать волосы. – Сати, подай мне плащ. Скорее! – Госпожа... Что вы собираетесь делать? Персефона слабо усмехнулась и прошептала: – То, что должна. – Говорила же я, – вздохнула Фрейя. – Этот королевский потомок еще устроит нам веселую жизнь! – Что они с ним делают, Фейн? – Сигурд, стоя за плечом оператора, всматривался в монитор. – Считывают код... Грубо говоря, они разберут его на символы, прочтут все, что им надо, а потом сотрут... И последнее будет самым легкопереносимым. – Догадываюсь, учитывая то, что с ним творится... – Сигурд поморщился, взглянув на графики. – Как по-твоему, сколько он продержится? Фейн только пожал плечами. – Что будем делать? – спросила Фрейя. – ведь если он не вырвется сам... – Что, неужели придется выдернуть шнур? – побледнел Фейн. – И думать не смей! Ты собираешься убить Избранного?! – Тогда что же делать? – Идти за ним, – решительно сказал Сигурд. – И по-твоему... у нас получится? – спросила Фрейя. – Я не знаю, но... Одного из наших мы уже оставили погибать. Я не допущу этой ошибки еще раз! Фейн, мы идем. Подключай нас. Меровинген потерял счет времени. Ему казалось, что исчезло все, весь мир, осталось только ощущение словно разрываемого на части тела... Хотя, почему «словно»? Именно это с ним сейчас и происходило, и его палач, невзирая на кажущуюся хрупкость, знал свое дело. Вот только одна мелочь – его задачей было не узнать что-то, а, кажется, причинить пленнику как можно больше боли, удерживая его на самой последней грани – когда терять сознание вроде еще рано, но сил на крик уже нет. Холодный взгляд серых глаз следил за каждым содроганием, каждой волной боли с каким-то сосредоточенным интересом, и Меровинген чувствовал этот взгляд даже тогда, когда боль заволакивала глаза темнотой, в которой беспорядочно мелькали зеленые символы. Меровинген был уверен, что его мучитель тоже их видит, и более того – читает, как книгу. А когда он прочтет все... Дальше Меровинген просто боялся думать, ибо от продолжения этой мысли веяло пугающе-соблазнительным облегчением. Скорее бы перестать чувствовать, скорее бы небытие! И тут дверь открылась, и Меровинген подумал: конец, эти двое вернулись. Но даже своим затуманенным болью зрением он увидел: то были не они. Правда, мгновение спустя ему показалось, что его посетило предсмертное видение – через порог шагнула... Персефона! Браун повернулся к вошедшей и на его доселе бесстрастном лице мелькнуло сильнейшее удивление. И было отчего! Персефону едва можно было узнать – бледная, с распущенными по плечам волосами, закутанная в длинный темный плащ, она напоминала прекрасную мученицу древних времен, обреченную на гибель, но не сломленную в своей вере до последнего мгновения. – Вы? – изумился Браун – Что вам нужно здесь? Она была сама невинность, и ее проникновенный взгляд и голос, казалось, растрогали бы и камни… –Позвольте мне присутствовать… Я хочу быть уверенной, что этот еретик хоть перед смертью осознал свои грехи, покаялся и встал на путь истинный... – и, говоря так, она подходила к Брауну все ближе и ближе, неотрывно глядя ему в глаза… – Не думаю, что вам... стоит это видеть, – произнес Браун, однако, не сводя взгляда с Персефоны. – Но я хочу... Прошу, разрешите мне...– Персефона сделала еще один шаг – и теперь стояла почти вплотную к инквизитору – так близко, что он, наверное, должен был чувствовать ее дыхание, трепет ресниц... Во всяком случае, так казалось Меровингену. – Клянусь, я буду только... только смотреть! – Персефона прижала руки к груди. Одно неуловимое движение пальцев – и черная ткань плаща, соскользнув, упала на пол. И глазам агента предстала… нет, не полная нагота, совсем не так неприлично – просто прекрасное тело принцессы было обернуто полупрозрачной тканью, открывавшей достаточно, чтобы оставить еще больше простора для воображения. Даже программа, каковой и являлся несчастный агент с невинным личиком, не могла не свихнуться от смущения. А Персефона только подливала масла в огонь, улыбалась, и руки ее ложились на агентские плечи… а Меровинген весь горел в адском пламени, горел и не сгорал, и думал: ну почему же он не умер раньше, до этой минуты, до этой самой ужасной, невыносимой пытки… Персефона, его богиня, прижималась к его палачу, отделенная от него лишь тончайшей тканью, и жар ее кожи, кажется обжигал агента, судя по тому, каким невозможно ярким румянцем вспыхнуло его лицо. Он закрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от своего искушения, но Персефона, похоже, приняла это за приглашение – и коснулась губами губ, предназначенных вовсе не для поцелуев. Меровингену казалось, что он видит, как трепещет ее тело, как поддаются губы агента, раскрываясь, отвечая, принимая этот восхитительный и порочный поцелуй... Меровинген зажмурился, не в силах больше смотреть на это. Слух резанул приглушенный стон, а затем – как будто что-то мягко осело на пол. Нет, невыносимо... – Меровинген... – послышалось вдруг. Он открыл глаза – и увидел, как принцесса очень аккуратно укладывает на пол инквизитора, обмякшего не то в обмороке, не то просто в глубоком ступоре. Закончив с этим, она подскочила к Меровингену, принялась освобождать его от цепей. – Персефона, как ты могла?.. – умирающим голосом вопросил пленник. –Я должна была! Иначе ты остался бы умирать под пытками, ты этого хочешь? Меровинген хотел ответить, что легче умереть, чем видеть все это... Но в этот момент цепи ослабли – и вместо слов у Меровингена вырвался лишь стон боли. – Тише, тише... Потерпи немного... – руки Персефоны обвились вокруг его тела, не давая упасть. Кто бы мог подумать, что эти нежные руки способны удержать рослого мужчину! Впрочем, Меровинген сегодня уже убедился, что Персефона способна на многое... – Бедный мой... – нежные пальчики легко пробежались по груди, рукам, плечам. – Что он с тобой сделал... – А что ты сделала с ним? – поинтересовался Меровинген, скосив глаза в сторону неподвижно лежавшего инквизитора. – Временный сбой, – спокойно ответила Персефона. – К несчастью, это ненадолго, поэтому нам надо спешить. Повезло, что от моего оружия у агентов нет защиты... Конечно, подумал Меровинген, кто же защитится от такого... Но... Но... – ЧТО? – То, что ты слышал, Избранный, – улыбнулась Персефона. – Так ты... Ты... – Ну конечно, я часть этого мира, могу ли я не знать о его сути... Но нам некогда, надо торопиться! – Верно, – дверь приоткрылась, и на пороге появился Серафим. – Надо идти, скорее! – Помоги, Серафим... – произнесла Персефона. – Конечно, – Серафим деликатно принял на себя ношу Персефоны, и Меровинген тяжело оперся ему на плечо. Персефона подхватила с пола плащ, накинула его и направилась к двери. Серафим и Меровинген последовали за ней. Проходя мимо инквизитора, Меровинген бросил на него взгляд. Агент лежал весь растрепанный, с пылающими щеками, полуоткрытые губы тоже горели… Будто он сам грех на вкус попробовал и ему показалось мало... При мысли о том, что это сделала Персефона, у Меровингена закружилась голова. Но долго смотреть на это времени не было. – Держись, – тихо сказал Серафим, и извлек прямо из рукава связку ключей. Щелкнул замок, дверь распахнулась – и Меровингену снова пришлось закрыть глаза, таким ослепительно-ярким был белый свет, освещавший коридор, в котором он оказался. На замковые подземелья это место не походило, чему Меровинген, впрочем, не удивился, лишь спросил: – Где мы? – Из этого места можно проникнуть в любую точку Матрицы, в том числе и в места, где инквизиторы не сумеют тебя выследить, – отозвалась Персефона. – Сейчас дойдем до нужной двери – и ты будешь в безопасности... Еще далеко, Серафим? Но тот не успел ответить. – Я туда не пойду, – твердо сказал Меровинген. – Мне надо найти своих друзей и помочь им. уверен – они меня ищут, хотят спасти, и они сами сейчас в опасности. Я не могу допустить, чтобы они из-за меня погибли! – Опомнись, ты еле жив! – всплеснула руками Персефона. – Как ты будешь драться с агентами после всего, что они с тобой сделали? – Моя боль – это лишь иллюзия, верно? – усмехнулся Меровинген. – А вот они сейчас в настоящей опасности... по моей вине! Я их не брошу! Персефона вздрогнула, как будто его слова ее ударили. – Ты... – прошептала она. – Пойми, ты не должен... – Отведи меня к ним, – Меровинген дотронулся до ее руки. – Умоляю, Персефона! Персефона опустила голову. – Хорошо, – прошептала она чуть слышно. – Не бойся ничего, я вернусь к тебе – и тогда нас уже ничто не разлучит, обещаю! – Меровинген не знал, как он это сделает, да и вообще возможно ли это, но сейчас он твердо знал, что так и будет. Персефона, не отвечая, протянула руку к соседней двери и кивнула Серафиму. Тот снова достал из рукава ключи. Затем взглянула Меровингену в глаза – и протянула на раскрытой ладони... его перстень с гербом Меровингов! Неужели забрала его у агента, когда... Золото, чуть теплое от ее ладони, скользнуло на палец, а Персефона все смотрела Меровингену в глаза. Ему показалось, она хотела сказать так много... Но она сказала лишь одно: – Иди на звон мечей. Меровинген открыл дверь – и оказался на городской площади. А там вся команда «Беовульфа» отчаянно сражалась с двумя инквизиторами. Появление Меровингена повергло всех в изумление… а сам он словно и забыл, что совсем недавно его буквально рвали на части, и бросился в гущу схватки. Капитан перекинул Избранному меч, а тот крикнул: – Сигурд, бери всех и уходи, а я за вами! Он не оглядывался, чтобы проверить, сделали ли они так, как он сказал – все силы уходили на то, чтобы сдержать двух агентов. Меровинген не раздумывал, что и как он делает, он словно со стороны видел, что меч стальным вихрем кружится в его руке, что его тело совершает невозможное, уклоняясь от смертельных ран, что он отражает и наносит удары, способные, кажется, даже камень разрубить пополам. Интересно, успела ли команда вернуться в реальность? Если да, то, наверное, пора и ему самому... Один инквизитор осел на землю со смертельной раной в груди, второй, лишившись меча, врезался в стену ратуши, чуть не проломив ее... Меровинген решил не проверять, насколько мощным оказался его бросок – и бросился с площади в ближайший переулок. – Фейн! – крикнул он на бегу (какая же удача, что Персефона вернула перстень!). – Это я! Как остальные? – Все вернулись... Как ты уцелел?! – Об этом потом, мне нужен выход! – Второй дом слева от тебя... – Хорошо! Меровинген бросился в указанный дом. Не разбирая дороги устремился к кухне, и вдруг голос Фейна раздался вновь: – Меровинген, нет! Уходи, оттуда, там... Остаток фразы заглушил звук шагов. Впрочем, Меровинген, едва распахнув кухонную дверь, и так понял, что хотел сказать оператор. Перед ним из полумрака вырос инквизитор. Браун, его недавний палач, видимо, уже пришел в себя после поцелуя Персефоны – и сейчас стоял перед Меровингеном с мечом в руках, а сам Меровинген, как он вдруг осознал, был безоружен! И стоял слишком близко к инквизитору, чтобы увернуться от удара – совсем как собрат Брауна в покоях Персефоны... Эти мысли пронеслись за мгновение, пока инквизитор заносил меч. Холодно блеснул клинок, а затем Меровинген вдруг ощутил, что его сбили с ног. Он растянулся на полу и, не успев понять, что происходит, услышал крик. Кричала женщина. Женщина?... Меровинген приподнял голову. Прямо перед ним, раскинув руки, стояла Персефона. Ее дивные черные волосы растрепались, полупрозрачная ткань еле прикрывала тело. Внезапно Персефона медленно отступила на шаг и начала падать. На мгновение Меровинген еще успел увидеть белое, ошеломленное, чтобы не сказать – до полусмерти испуганное лицо инквизитора. Подхватить Персефону Меровинген толком не успел… но, склонившись, увидел страшную рану в ее груди. Она приняла удар на себя… Нет, не может быть... Персефона, его Персефона...Эта смертельная бледность в лице, эта рана... Ведь это не по-настоящему? Холодея, Меровинген смотрел на нее, даже не замечая, что вместо инквизитора на грязный пол обессиленно сползла в глубоком обмороке женщина с изможденным лицом. – Персефона... Персефона! – Меровинген приподнял ее голову, страшно боясь задеть рану. Кровь пропитала тонкую ткань, и Меровинген порадовался тому, что здесь полутемно – он не вынес бы этого зрелища. Ресницы Персефоны затрепетали. Она медленно открыла глаза, посмотрела на Меровингена и слабо улыбнулась. – Он... не ранил тебя? – Нет, нет... – у Меровингена дрожал голос, да и руки, кажется, тоже... – Меровинген... Послушай... Там, в темнице... Я должна была... Ради тебя, пойми... – Персефона... – все сейчас казалось бессмысленным, даже собственная жизнь, спасенная дважды за эту ночь... – Персефона, любимая... Только не умирай! – Меровинген... Я люблю тебя, мой король... – прошептала она. Ее ресницы тяжелели, но она из последних сил приподнимала их – и не сводила угасающих глаз с его лица, точно хотела запомнить каждую его черту перед тем, как уйти в небытие... А потомок королей был в ужасе и отчаянии. Как же так, ведь богини не умирают?! Он прижимал ее к себе, чувствуя, что ее тело становится легким, каким-то неосязаемым, точно тает у него в руках, рассыпаясь множеством светящихся зеленых символов... Да, сейчас именно это и происходило! Он снова видел перед собой светящиеся строки, слагающиеся в тот самый прекрасный, совершенный образ, но сейчас эти строки рассыпались, смешивались, вспыхивали, угасали... Нанесенная рана разрушила их четкий строй, а это означало смерть... Если бы можно было снова связать эти строки в единое целое... Неужели он этого не сможет?! Ведь сейчас он почти видел, как это можно сделать, видел, какими могут стать эти строки – еще более прекрасными, чем раньше. Только... Как во сне, Меровинген протянул руки к мерцающим символам. – Нет, нет... Ты не умрешь, Персефона! Он касался зеленых строк, он переписывал их, меняя знаки местами одним лишь усилием мысли. Он чувствовал ее дрожь, и надеялся, что не причиняет ей боли – а страшная рана исчезала, строки горели все ярче, а он чувствовал такое знакомое ему вдохновение, словно слагал самую прекрасную песню любви в честь своей Персефоны... Вот и последний символ. И все вспыхнуло зеленым светом, и уже обычным зрением Меровинген увидел: ресницы его богини дрогнули, на щеки вернулся румянец… А от раны не осталось и следа. – Персефона, – прошептал он, наклоняясь к ее губам. – Персефона, любовь моя... Он не знал, возможно или невозможно то, что он совершил – он целовал ее, чувствовал, как бьется ее сердце, и знал, что так и должно быть – только так, и никак иначе... И если нужно, он забудет обо всем – о реальности, о силе Избранного, даже о своей душе, сменив ее на матричный код – лишь бы это мгновение никогда не кончалось, лишь бы всегда быть рядом с ней... – Я не знаю, как мне спасать этот разнесчастный мир… Мне кажется, я уже совершил то единственное, ради чего был избран. Я не хочу быть Избранным для всех, только для тебя… Но Персефона не очень-то его слушала. Она решительно сняла с шеи ключ и подала возлюбленному. –Пойдем. Ты должен увидеться с моим отцом. – Что?! – Меровинген даже вздрогнул. – С твоим отцом? Я? Мне же головы не сносить, если я покажусь ему на глаза! – Ты спас мне жизнь. Неужели ты думаешь, что мой отец оставит это без награды? Награды? Но Меровинген не желал ничего, кроме одного... Но эта награда слишком велика для него, на нее и надеяться не приходилось... – Инквизиторы будут не в восторге... – Милый, пойми, инквизиторы не ходят к отцу той дорогой, по которой пойдем мы. У тебя свой путь. Путь Избранного! Персефона произнесла это со странной твердостью в голосе, и Меровинген вдруг почувствовал, что о пути Избранного она знает больше, чем он. – Путь Избранного... Хорошо. Но ведь... – он подумал о команде, ожидающей его в реальности. – Меровинген, где ты? – послышался нетерпеливый голос Фейна. Секунда колебания – и Меровинген поднес кольцо к губам. – Со мной все в порядке. Просто я немного задержусь здесь. Не волнуйтесь за меня. – Задержишься? Меровинген, что происходит?! – Так нужно, Фейн. Скажи Сигурду, чтобы не беспокоился, я просто... иду своим путем. – Но... Однако, Меровинген, больше не слушая оператора, помог Персефоне подняться. – Возьми ключ, – сказала она. – Да... Маленький золотой ключ скользнул в ладонь. – Веди меня, Персефона.