Последнее желание

Осаму Дазай никогда не умел ненавидеть так, как это делают другие люди. Желать всего самого худшего, радоваться поражениям, беситься от побед... – нет, это не про него. Зато Осаму Дазай знает, как любить, ненавидя. И как ненавидеть, любя. Когда он в первый раз увидел будущую ученицу своего напарника, его словно окатило ледяной водой. Те же светлые волосы, та же мягкая улыбка, та же фигура и тот же голос, разве что, глаза не светятся теплотой искренней веры. И... Октавиа никогда бы не стала убивать. Даже защищая свою жизнь. Дазай обманывается. Обманывается каждый раз. Видя Лэйн, он видит отражение той Октавии, которая жила много лет назад в далекой-далекой Ривании, маленьком герцогстве в самом сердце Европы. Он видит её фигуру и её лицо – и обманывается тем совершенством черт – а в следующий миг взгляд падает на глаза – и Дазай опять, в сотый, тысячный, миллионный раз разочаровывается. Разочаровывается – и ломает доверчиво цепляющееся за него нежное растение, безжалостно обрывает цветы, накрывает своей тенью, обвивает и душит, душит, душит, кляня за ненавистную схожесть. Дазай Осаму уходит, забыв в гостиной Портовой Мафии подаренный ему бывшим наставником плащ, а спустя несколько лет – мгновение – видит его же на плечах Октавии... Нет, Дазай. Не Октавии. Лэйн. Над плащом явно поработали в хорошей мастерской, чтобы подогнать его под более субтильную женскую фигуру, но не узнать его невозможно. Осаму подходит к окну и провожает взглядом неспешно идущую по полупустой улице Лэйн. Вдруг она останавливается и поднимает голову, некоторое время бездумно вглядываясь в небо. Подхвативший её человек кажется Дазаю смутно знакомым, но слишком большое расстояние не позволяет разглядеть его в подробностях. Не разглядеть. Как и не позволить себе отправиться туда, вслед за Октавией. Нет, Дазай. Не за Октавией. За Лэйн. Какая удача... Достоевский чуть растягивает уголки губ, обозначая никому не нужную здесь и сейчас улыбку, вызывает такси и набирает давно заученный наизусть номер. – У вас сегодня свободно? Прекрасно. Пока сутки. Если что – позвоню. Что-что? Нашли несколько гильз? Не вытерли подтеки крови из-под дивана? Извините, пожалуйста, Лидия Ивановна. В следующий раз будем аккуратнее. Хорошо. Спасибо. Субботние блинчики ещё в силе? Возможно, я буду не один. Что вы, Лидия Ивановна, какая невеста. Так, знакомая, которая может оказаться полезной. Водитель такси несколько напряженно наблюдает за тем, как Достоевский аккуратно помещает тело на заднее сиденье, как нежно убирает упавшие на лицо пряди, как оправляет платье – и успокаивается, видимо, решая для себя, что похититель беспокоиться о комфорте жертвы не будет. Оказавшись на съемной квартире, мужчина переносит девушку на кровать, накрывает одеялом и, напевая себе под нос Вавилон Кипелова, уходит в сторону кухни. Всё идёт в точности по плану. Правда, он не ожидал, что конкретно эта встреча произойдет так рано, но, возможно, так даже лучше. Небольшая перетасовка сил сделает его план даже лучше, да и дать людям отдохнуть тоже не помешало бы. Главное – чтобы ни одна из организаций не заметила их передвижений, а уж об этом он сумеет позаботиться без особых проблем. В конце концов, с прошлого посещения этого города здесь осталось порядочное количество должников, в том числе и в правительственной верхушке. Раздается негромкая трель звонка, и мужчина направляется к двери, впуская в съемную квартиру врача его организации. Та проводит быстрое сканирование и, мысленно чертыхнувшись, начинает убирать повреждения, что, к счастью, занимает не так уж и много времени. – Что было не так? – Достоевский собран и абсолютно спокоен. Ему, в общем-то, абсолютно безразличен ответ на этот вопрос: если Марина Ивановна оставила больного в одиночестве, значит, волноваться за его жизнь причины уже нет. – Обморожение внутренних органов и истощение. Я подлечила твою мадемуазель. Теперь ей нужен покой, – Цветаева подносит ко рту длинную, тонкую, чуть отдающую ментолом сигарету и откидывается на высоком барном стуле, одном из трёх украшающих стойку кухни. Строгая офисная юбка почти ничего не скрывает, откровенная блузка подчёркивает изгибы объемной, высокой груди, чёрные кожаные сапоги навевают весьма определенные мысли – но Достоевский привычно не обращает на неё большого внимания. Вначале Марина считала его импотентом, затем поняла, что он не более, чем асексуал, ну или, возможно гей – уж больно трогательно отзывается Гоголь о своём боссе. В крепкую мужскую дружбу доктор не верила. Как и в саму возможность того, что нормальный мужчина способен противиться её чарам. Что же касается Достоевского, то ему просто было глубоко плевать как на тему отношений, так и на тему секса в частности. Любовь, клятвы, отношения – он не понимал всего этого. Если тебе не хватает для комфорта себя самого, то почему кто-то другой должен заполнить эту пустоту? Люди изначально рождаются целыми, а все эти сказки про неземную любовь и родственные души – не более чем сказочки для дурачков. "Поэты фальшивые басни сплели... " – Сколько времени ещё ждать? – Часа два, наверное, может больше, потом придет в себя, – безразлично отвечает Цветаева, выпуская ещё одну струю остро пахнущего ментолом дыма, – а она милашка. Где подобрал? – Мне повезло, – усмехается Достоевский, помешивая ложечкой сахар в стакане с чаем, – где взял, там уже нет. Но сейчас не об этом. Меня не будет пару дней. Есть задание для тебя задание, Мариш. Ты девочка умная, как разводить мужчин на откровения прекрасно знаешь. Но предупрежу сразу. Эдогава Рампо и Накаджима Ацуши и Кенджи Миядзава – почти дети, им от твоей красоты будет ни горячо, ни холодно. Впрочем, с первым можно и попробовать – он достаточно простодушен для того, чтобы рассказать тебе что угодно. Куникида Доппо ищет во всем идеал, он не из тех, кто ценит беспутные половые связи, Осаму Дазая тебе самой стоит опасаться, Фукузава Юкичи... Можно попробовать, но он не лучший вариант. Джуничиро Такизаки – разговори его. Главное – сделать это вдали от его сестренки. К Кирако Харуно я уже отправил Серёжу Есенина. Уверен, эти два любителя алкоголя смогут найти общий язык. Мне нужна вся, любая информация об агенстве. И чем больше – тем лучше. Вплоть до дня рождения бабушки или привычки вязать крючком. – Зачем тебе это? – кривится Цветаева, явно будучи не в восторге от преспективы запоминать столько бесполезной информации. Нет, Достоевский и раньше заставлял выведывать как можно больше, но это уже маразм. – В нашем мире правит информация. Побеждает только тот, кто знает о противнике всё. Это помогает избежать определенных... Эксцессов. – Достоевский делает последние несколько глотков чая, ополаскивает кружку, пишет размашистым подчерком прощальную записку, мысленно кривясь от невыносимой лживости этих оптимистичных и добрых слов, и, натянув на голову шапку, выходит вместе с доктором из дома. У него ещё запланировано очень много дел на сегодня, в частности, наказать информатора, не сообщившего ему о готовящемся теракте. "Завтрак в холодильнике. Закрой, пожалуйста, дверь на ключ и положи его за шестой кирпич в шестом ряду слева от входа. Спасибо. Ф.М.Д. P.S. Не загоняй себя в следующий раз так. Нашему доктору пришлось постараться, чтобы вылечить тебя полностью. Обморожение внутренних органов – это не шутки! Постарайся хотя бы неделю соблюдать постельный режим" Лэйн морщится, читая эту безобидную, в общем-то, записку. Жаль, она не может сжечь её прямо в своих руках – это было бы символично. Как признаться в своей слабости. После первого убийства на Моби Дике облик святой поблек, являясь лишь в облике грызущей за "богомерзкие" поступки совести. Но игнорировать совесть Лэйн умела как никто другой. Пока не поздно – покайся, Послушайся гласа божьего... "Его не существует" – огрызается на саму себя Конака, выходя из дома. Она не притронулась к еде, лишь застелила за собой кровать и ополоснулась в душе. На часах было 03:44. Раннее утро. Несколько пропущенных от Чуи и два – от Огая Мори. Спешить нет никакого резона. Девушка покупает кофе в мелкой круглосуточной кофейне, перекусывает и уже окончательно выбрасывает из головы загадочного Ф.М.Д. Но вот Ф.М.Д. не забывает о ней. После успешной кражи личных дел членов Портовой Мафии (как жаль, что Детективное Агенство не озаботилось такой находкой для шпиона) он уже знает весь свой дальнейший план действий. Основную часть придётся чуть передвинуть: пара месяцев не играют большой роли. Заодно он успеет стянуть в Йокогаму основные силы, всё же, полагаться на набранных с улицы шавок не слишком приятно. А завершающие аккорды помогут покончить разом и с Мафией, и с Детективами. Следующая их встреча происходит спустя четыре дня. Достоевский вылавливает Лэйн в Торговом Центре, где она должна была разобраться с отказывающимися платить процент Мафии контрабандистами. Девушка оборачивается, хмурится, скидывая положенную на её плечо руку и хочет идти дальше, когда Достоевский резко притягивает её к себе и чуть поворачивает голову вправо, жестко фиксируя руки. Там уже действует Серёжа Есенин. Тут было бы куда как удобнее использовать способность, убив лишь одного человека и заставив его убить все цели, не обращая внимания на выстрелы. "К покойнику!" – прелестная способность, позволяющая своему носителю создавать послушных зомби-марионеток из мертвых. Но, увы и ах, спалить своё нахождение в Йокогаме он никак не может, а потому приходится по старинке использовать снайперку, целясь с крыши соседнего здания. Вот так и ужинай потом в кафе. – Что я тебе говорил о постельном режиме? – вкрадчиво шепчет на ухо своей будущей – он так решил – марионетке Достоевский, не обращая внимания на её попытку вырваться из этих своеобразных почти-объятий, – твоё задание выполнено, а я знаю отличное кафе на этом этаже. Зайдем туда? – Нет, – словно со стороны слышится дрожащий от плохо скрываемой ярости голос. Мысленно ей вторит Октавиа: тихо и безнадежно, уже понимая, что ничего не может сделать со своей новой судьбой: Гнев есть смертный грех, мы не должны... – В качестве благодарности за то, что я не оставил тебя без сознания на улице. Кроме того, – мужчина помахал непрозрачным пакетом, – у меня есть для тебя послание от Дазая. Он точно знает, как воздействовать на неё. От своей предсказуемости что-то в области сердца начинает ныть какой-то тупой болью, а невинная святая радостно хлопает ладонями друг о дружку. Послание! От Раймонда! Как раньше! В кафетерии Достоевский заказывает чай с двойной порцией сахара, кофе и два мороженых. Пока заказ несут, он молчит, начиная разговор лишь с первым глотком насыщенно-сладкого чая. – Давай начнем со знакомства. Моё имя – Фёдор Михайлович Достоевский, и я, Конака Лэйн, хочу сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Собеседница хмурится и порывается уйти, когда Демон разрывает упаковку, являя на свет икусно выполненную куклу с такой же внешностью, как у неё. Выполнена на заказ ради одного-единственного выступления. Можно было купить в любом магазине просто похожую, но тогда такого эффекта он бы не достиг, а значит, план не был бы идеальным, чего, уважая себя, он позволить не мог. Смотри, это ты. Прелестно, не правда ли. А мои руки – это руки Дазая. Тебе надоело быть лишь послушной марионеткой в его руках. Ты хочешь вырваться из его тисков. Ты хочешь стать свободной. Осаму Дазай имеет свойство губить тех, кто к нему привязался... Улыбающаяся марионетка-Лэйн в руках Достоевского, дёрганно двигаясь, идёт по гладкой поверхности стола, пока не напарывается на удерживаемый лезвием вверх десертный ножик. Из разреза в ткани лезет мягкий поролон, а, всё так же неестественно-широко улыбаясь, кукла идёт дальше – прямо к краю стола и бесконечной для маленькой тряпичной куколки пропасти. Как вдруг, за мгновение до падения, затянутые в перчатки руки Достоевского подхватывают её и возвращают обратно на устойчивую поверхность. – Я не обещаю, что процесс выживания из тебя Осаму будет лёгким и безболезненным, – предупреждает мужчина, – но зато я могу гарантировать твою свободу от него. – Что взамен? – моргает Лэйн, сбрасывая то сонное оцепенение, в которое её ввёл собеседник. Бесплатный сыр, как известно, бывает лишь только в мышеловке, а уж внезапный подарок судьбы, внезапное право сорвать чужой поводок, сама абсурдность внезапного предложения – все это кажется слишком подозрительным, чтобы не иметь последствий. – Победа над ним уже будет для меня лучшей наградой. – Я подумаю, – безразлично произносит девушка, уже понимая, что обречена. Отказаться от возможности избавиться от чужого влияния... Вот только какой ценой? В отличии от святой Октавии Конака Лэйн не верит в бескорыстность людей. В отличие от Святой Октавии Конака Лэйн не верит Кардиналу. – Вот моя визитка, – растягивает бескровные губы в очередной ничего не значащей улыбке Достоевский, – я буду ждать твоего прихода. И уходит. Уходит, оставляя на столе недопитую чашку чая, бездумно глядящую в потолок марионетку и полное опустошение в душе Лэйн...