Соловьи

– Миха! Я, услышав знакомый голос, поднял голову. На меня буквально летел Андрей. Только я вот не понял: чего несется то? Он был весь какой-то взъерошенный, его клетчатая рубашка, накинутая поверх футболки, слетала с плечей, рюкзак он вообще держал в руке за одну лямку, а в другой руке держал листок. Неопределенное число пар глаз смотрели на Князя, как на придурка, и я в том числе. Когда он добежал до нашей парты, то не остановился, а залез, блять, на нее. Ну, не просто залез, а лег. Сумка его с грохотом куда-то упала, и я чуть ли не вместей с ней – успел вовремя схватиться за парту. – Горшок, смотри! – он начал махать листком перед моим лицом. Я не понял, что там, но это определенно был его рисунок. Внезапно прозвенел звонок и все мгновенно перестали смотреть на нас. – Князь, успокойся, – я нахмурился. – Звонок прозв... – Да смотри же! – Андрей сунул мне в руки проклятый листок. Первое, что мне бросилось в глаза, это лицо. Огромное улыбающееся лицо. Я поднял взгляд на друга. – Что? – Ты так быстро бежал, чтобы показать мне свой рисунок? – я потряс листок в воздухе и он зашелестел. – Да! Ты даже не представляешь, я полночи его рисовал! – он до сих пор лежал на парте и смотрел на меня горящими глазами. Чуть позже я заметил синяки под глазами, и тогда понял, что он не врет. – Я уже заснул, и тут... – Молодой человек, – я поднял голову, а Андрей обернулся. И, о черт, это была училка. – Может, слезете с парты? – Эм... да-да, конечно... – лицо Князя покраснело и он стал сползать с парты, а потом сел за нее. Я закрыл лицо руками и пытался не ржать. Но когда он сел, то она не отошла и ждала чего-то еще. Я увидел, как его левая бровь мгновенно поднялась вверх, а она показала пальцем на учебники на соседней парте. Князь покачал головой и, открыв сумку, стал в ней копаться. Я же перестал смотреть на него и стал рассматривать рисунок, который он мне сунул. Это была, как я уже говорил, огромная голова, глаза были большие, что было в его «стиле», улыбка от уха до уха, а уши были оттопыренные, как у него самого. В одном ухе висела огромная серьга. В общем, очень дружелюбное лицо, в отличие от многих его рисунков. А потом я заметил, что шея этого существа «сростается» с пнем. С чертовым пнем. И что могло такого присниться Князю, чтобы нарисовать такое? – У меня учебника нет... я его забыл, кажется, – услышал я со стороны. Я глянул на него, а потом вспомнил, что у меня его тоже нет. – Горшенёв поделится, – сказала училка, – да, Горшенёв? – Нет, я его тоже забыл. – Зато свои бесполезные рисунки Князев не забыл, – она с каким-то презрением смотрела на листок в моих руках.– Что здесь красивого?! – Это самовыражение! – огрызнулся друг. – Да это просто никч... Она не успела договорить: Князь встал и вышел из класса. Нет, он вылетел, практически также, как и зашел. Мне стало не по себе и я побежал за ним, пропуская мимо ушей все возгласы, адресованные мне. Я не знал, где мог оказаться Андрей, кроме как туалета или раздевалки какой-нибудь, поэтому я пошел в туалет. И он действительно там был. Он стоял спиной ко мне, смотря в окно и почти не шевелясь. Я аккуратно подошел к Князю и встал рядом. Его лицо было нахмуренное и недовольное, он сжал губы в тонкую линию и часто дышал через нос. Не имея понятия, что сказать в такой ситуации, я просто стоял и молчал, держа в руках этот самый рисунок. Я просто не мог понять, почему эта учительница так плохо относилась к его увлечению? По моему, творчество в любом направлении будет чем-то удивительным и красивым. Если это, конечно, сделано от души. «Это самовыражение». И это была чертова правда: я в каждой работе видел его самого, его богатый внутренний мир, его душу. Жаль, что не многие это видят. – Что здесь красивого... – в полголоса сказал Андрей, двигая к себе сумку и доставая сигареты. – Бесполезные рисунки... – щелчок – огонь – дымящаяся сигарета. Князь протягивает мне пачку с сигаретами и я с удовольствием прикуриваю одну. Он открывает окно и дым идет прямо на улицу. По телу бегут мурашки от холодного ветра. – Что бы она понимала... Все так же, как и в той школе. – Тебя и там гнобили за это? – я показал на лист. Он кивнул. – Блять, это ненормально. – Еще как нормально, – пепел падает на грязный подоконник. – Знаешь, Мих, когда ты занимаешься творчеством, но это творчество «не такое», то тебя всегда будет преследовать это недопонимание и иногда даже презрение. Я ушел, потому что наслушался этого всего за свои почти восемнадцать лет. – Но у тебя есть настоящие ценители твоего творчества, поэтому все заебись, – делаю затяг и бросаю сигарету на пол, она продолжает дымить и я тушу ее кедами. – Ты что-то рассказать мне хотел. Андрей посмотрел на меня с открытым ртом, явно сначала не понимая, о чем я, а потом догадался. Он быстро докурил сигарету и выкинул ее, а потом взял в руки свой же рисунок. – Короче, – начал он. – Я вчера заснул довольно рано, и вдруг, – он выделяет интонацией последнее слово. – Мне снится такая штука: я вижу огромный стол, на котором много-много еды и пива, и за ним сидит много разных существ! И не просто существ: среди них были мои персонажи! Тех, которых придумал и создал я! – его глаза снова загорелись. – Это было удивительно, я как будто сам там сидел. Так во главе сидел Король, а дальше всякие гномы, оборотни, ну, ты понимаешь о чем я? А за Королем стояло это дерево. – Это дерево? – я глянул на этот «пень» снова. – Именно дерево! Оно было живым, дружелюбным со всеми и всех приглашало на этот пир! – я вдруг начал задумываться: а не принимает ли Андрей чего-нибудь? Даже у меня таких снов никогда не было. Возможно, я не такой крутой, как он. – И я просыпаюсь с мыслью о том, что я должен запечатлеть его на бумаге. Я истратил три листа, но это того стоило. – На самом деле, и правда круто получилось, – я посмотрел на Андрея. Он широко заулыбался. – Мне самому это нравится, я бы даже сказал, что это – лучшее, что я нарисовал за последнее время. Помимо всего, я помню других существ, которых там видел, но не хорошо их запомнил... я буду должен это запечатлеть, наверное... Он еще много чего мне рассказывал и просто рассуждал вслух, а я его слушал. Я даже всего не запомнил; меня слишком сильно заворожило то, как и с какими эмоциями он это рассказывал. Он даже пытался жестикулировать, а я ни разу не отвел от него взгляда. Мне иногда даже становилось все равно, о чём Андрей говорит, и за это обидно даже мне самому, ведь он поистине интересный человек, а моя влюбленность делала меня слепым и глухим. Мы так и просидели до конца урока в вонючем туалете. Нас спасало от зловонного запаха только распахнутое окно. Было скурено не меньше шести сигарет (в общей сложности), и все Андреевы, а мои валялись на дне сумки и искать их лень было. Поднялась даже такая тема разговора, насчет курения. Я лично не собирался пока бросать эту привычку, а что будет в дальнейшем – неизвестно. Князь предпочел однажды бросить это дело, но только если из-за курения будет ухудшаться его здоровье. Я посмеялся, потому что бросить курить – дело непростое. Я бы даже сейчас, при всем желании, не смог бросить. Возможно, я просто слаб в таких вещах, а может, мне это просто не нужно. На этот счет у нас с Князем некоторые противоречия, а спорить мы и не стали. Наши разговоры прерывали только забегающие ученики, дабы отлить. Один раз даже учитель вошел, но, как бы странно это не звучало, ничего нам не сказал. Но если бы и сказал что-то, то нам было бы все равно на его слова. Слишком дерзкие семиклассники пытались подшутить над нами, но вместо этого мы шутили над ними. Те бросали свое: «Идите нахуй» и уходили. В общем, прошел урок «интересно» и «познавательно».

***

За окном моросил дождь. Тучи полностью заполонили небо, и ни одного солнечного луча за этот ноябрь не выглянуло. Чуть ли не с каждым днем становилось все холоднее и холоднее – мне приходилось одевать под низ косухи какую-то теплую кофту, чтобы совсем не замерзнуть, а на голову натянуть шапку, которую я ненавидел, но болеть не очень-то хотелось. Сейчас я сидел дома у окна на кухне и пил горячий кофе. Из радио, что стояло на холодильнике, тихо лилась музыка. Это была одна их моих любимых радиостанций, и я практически всегда включал именно её. Просто потому, что музыка была более менее хорошая и приятная на слух. Настроение было каким-то «депрессивным»: ничего не хотелось делать. Даже пить этот кофе. Я безо всякого интереса смотрел, как проходят мимо люди и иногда выезжают машины из стоянок. Мне не были понятны их мотивы, но да ладно, дела ведь могут быть. Внезапно раздался звонок на мой телефон, который чудом оказался в кармане моих штанов. Я достал его и посмотрел на экран: высветилось имя Андрей. Я несколько удивился, но взял трубку. – Привет? – раздался голос из трубки. Это точно он, но голос был слегка искажен. – О, здоров, чего звонишь? – весело отозвался я. – Мне скучно. А поговорить не с кем. – Обычно ты в интернете пишешь, – я продолжил пить свой кофе, который, однако, успел остыть. А я того даже и не заметил. – Я хочу именно разговаривать, а не переписываться. Я снова посмотрел в окно. – Чем ты занимаешься? – спросил Андрей. – У окна сижу. Кофе пью. Радио слушаю. – Радио? У меня его только маман слушает. – Я только одну станцию слушаю. М***. – Я слушал только Н***, но там нормальную музыку мешают с парашей. – Это точно, – я встал со стула и вылил нахер содержимое кружки, потому что оно уже стало каким-то отвратительным. Или просто настроение такое – отвратительное. Я любил осень, и в то же время ненавидел. Осень – очень атмосферное время года, особенно для творческих людей, но то, что творилось за окном сейчас, нагоняло тревогу. Даже жалкий лучик солнца, который не выглядывал уже полмесяца, все равно не изменил бы этого. А так бы хотелось. А еще эта осень стала самой ужасной, потому что я позволил себе влюбиться. Я подошел к холодильнику и выключил радио. Я все еще прижимал трубку к уху, а Андрей молчал. И не жалко ему было тратить деньги на, в прямом смысле, пустой разговор? – Как же надоел дождь, – наконец-то сказал Князь. – Надоело дома сидеть... – Так ты выйди, погуляй. – В такую погоду кто-то гуляет один? – Возможно, – я усмехнулся и потопал в свою комнату. Зачем-то подхватил свой инструмент и завалился с ним на кровать. – С тобой бы – возм... что ты делаешь? – что я делал? Я просто дергал струны. – С гитарой лежу, – я улыбнулся. – Пойдешь со мной? – Куда? – На улицу. – Там холодно. – Со мной тепло будет. Он сказал это так легко и быстро, что я даже запнулся и не знал, что сказать в ответ. Я так и лежал с открытым ртом, слушая его дыхание там, за трубкой. Но его дыхание заглушало мое, а еще часто бьющееся сердце, которое было готово вот-вот выпрыгнуть, но грудная клетка не давала этого сделать. Я прикрыл на секунду глаза и снова открыл их, думая, что так мне придет на ум какой-то ответ, но, к сожалению, это действовало не так. – Нет. Я сбросил. Нагнетающая атмосфера на улице делала мои дни серыми, лишенными красок. Каждый день я шел по одним и тем же улицам, и все, что мне хотелось – уснуть. Даже если я не хотел спать, я максимально думал о том, что нужно спать, иначе я свихнусь. Только во сне я мог бы забыть все то, что происходило сейчас. Мне было больно. Я так сильно жаждал какой-либо близости с человеком, который каждый день сидит рядом и рисует чудищ. Мне так хотелось взять его за руку на уроке и не отпускать все сорок пять минут, хотелось обнять его не «по-дружески», наконец, поцеловать его. Вместо этого я каждый день смотрел в экран телефона, где хранились мои фотографии с ним, и я, не боясь, что меня увидят, пускал сопли. А иногда даже сон не помогал мне: я видел его лицо перед собой и не самые приличные сновидения с ним. На самом интересном я подскакивал, а затем снова мучал себя своими проклятыми мыслями. Боже, я просто хочу забыться. – Миха, ну ё моё, – обращался ко мне Балу. – Прекращай себя мучать. Я подставил руки под холодную струю воды, что лилась из крана. Повернул голову влево – и вот, я вижу стол, где сидим мы вчетвером и едим в школе. Сейчас там сидели только Князь и Поручик, которые о чем-то говорили. Видел я только спину и голову Андрея, а лица нет, что, впрочем, и хорошо. – Сколько можно уже, ну? Вода вдруг прекращает литься на мои руки. Я посмотрел на Балу, а тот смотрел на меня, причем так, как даже на меня мать не смотрела, когда я в детстве хулиганил. Я вздохнул и тряхнул руками. – Горшок. Иди признайся. Я не могу смотреть на то, как ты страдаешь. Я снова посмотрел в сторону того столика. Парни уже встали и складывали посуду на поднос. Я тяжело вздохнул снова. – Я боюсь. – Чего боишься? Тебе легче станет! – Все не так просто, Шура... – натянув на лицо слабую улыбку, я хлопнул друга по плечу и пошел дальше. – Всё не так...