Драгоценная ошибка

      До чего ж нелепая ситуация.       Конан прячет сердце за спиной, ощущая всеми пальцами бешеный пульс. Чёртов предатель. Нельзя показывать, как оно стучит от мысли об ограблении Кида! Нельзя! Только не Ран и не старику Сузуки!        — Ран-нээчан... Я не могу пойти... у меня горло... кхе-кхе... болит... — взывает он к своей защитнице. Которая мгновенно обратится во врага, если только прознает истину.        — Прошу тебя, шкет. Кид звал тебя, — склоняет голову гордец, оказываясь почти что на коленях перед ним. До чего же дикая картина... — Достаточно просто посидеть в углу и не дать планам вора на тебя сбыться!       Просто. Ха-ха. Просто сесть в углу, удержать сердце при себе, а в противном случае — гоняться за ним, стараясь не показать его Киду и не дать поласкаться о руки в перчатках. Какая простая задача! Уж лучше притвориться больным и не пойти! Если, конечно, ему дадут это сделать...        — Прошу тебя, как естественного врага Кида, — не отстаёт тот, чтобы тому пусто было. Разве не логично не звать Конана, если именно этого хочет Кид? Хотя старик явно что-то подозревает относительно них, раз всегда — почти — предлагает заглянуть и половить.        — На тебя это не похоже, Конан-кун... Обычно всё ровно наоборот: это ты рвёшься на ограбление, — задумчиво подмечает Ран, отчего он едва в панике не отпрыгивает назад, а сердце сзади бьётся словно в экстазе и рвётся туда, на крышу под лунным светом, в руки Кида. Чёрт! Что же делать?!        — Л-ладно... Но я не думаю, что от меня будет много пользы... — Конан даже договорить не успевает, как его тащат уже в машину, чтобы отвезти в нужный музей, пока старик громко чему-то радуется и спорит с инспектором по телефону.       Конан тяжело вздыхает, вновь заходясь в фальшивом приступе. Когда же начался этот ад? Когда же его сердце так внезапно предало впервые и рвануло к треугольнику в небе? Начало обожающе тереться о случайные фотографии вора в газетах?       Нет ничего "веселее", как утром взять газету и быстро спрятать за ней выскочившее сердечко, что уже протягивает руки к фото и мешает читать статью. А потом — "отнять" у того статью, чтобы дядя тоже смог почитать новости.       Этот мир — абсурден. Конан прекрасно сохраняет трезвость ума, почти спокойно ведёт себя рядом с вором... только предатель стучит громко-громко, летит навстречу неприятностям, изредка позволяя себя сбить мячом. А потом ещё и обижается на него!       Вот и сейчас то вырывается из рук, хочет плясать и кружить вокруг, пока они едут. Конан же сжимается в комок, кашляет, маскируя борьбу с глупым органом, мечтает, чтобы всё оказалось дурным сном. И вместо того, чтобы выйти из автомобиля, он проснётся дома под возмущённые рожицы обломавшегося сердца.       Если бы. Увы, это не сон, а потому приходится вылезать и проходить внутрь помещения, где он тихо усаживается в угол и сжимается вновь в комок, с трудом удерживая дурное сердце тощими коленями на месте и натужно кашляя. Сейчас он и впрямь похож на больного, хах.       На его плечи неожиданно опускается тёплый китель, в который Конан почти по инерции кутается и поднимает взгляд на полицейского. Тот мягко улыбается и треплет его по волосам, смотря прямо в глаза. Зря на самом деле — на таком расстоянии заметно, что в глазах того линзы. Просто или цветные? Хороший вопрос, известно только то, что они мягкие — едва белесый кружок едва-едва заметен в тени от козырька фуражки.        — А у вас линза съехала, — почти наугад ляпает Конан, внимательно смотря на реакцию полицейского и кутаясь в китель сильнее, пряча там неугомонное сердце, бьющееся о колени с новой силой. Кид или нет?        — А у тебя они и вовсе фальшивые, — тихо показывает ему язык переодетый Кид, усмехаясь. Конечно, тот давно заметил отсутствие искажения.       Цветные, даже не оттеночные — заметил бы по затемнению, если бы съехала.       Он улыбается в ответ, не торопясь сдавать вора полиции прямо сейчас — тот всё равно ничего не украл пока. Да и сложно звать кого-то, пока все мысли уходят на перерыв — остаточное тепло внутри кителя наверняка от тела Кида...       Лишь бы не покраснеть по глупости.        — Что ж ты такой больной пришёл, Мейтантей?.. — хмурится тот, осторожно подкладывая под Конана откуда-то взявшуюся диванную подушку — когда и откуда утащил-то? — и мягко касается обнаженной ладонью лба. — Даже температура... О боги...        — Упросили из-за твоей просьбы, — хмыкает почти размякший от чужой заботы Конан. Тепло. И давно Кид так ухаживает за своими детективами?        — Да что не так с этим стариком... Его просишь не звать детей — Молодые детективы на ограблении в полном составе, просишь позвать тебя — тащит даже насквозь больного... У него что, две функции по жизни — орать из-за отобранной первой страницы газеты и звать тебя на мои ограбления? — едва слышно фыркает вор, пока сам Конан тихонько давит смешок, маскируя под приступ кашля. Лучше и не скажешь про старика Сузуки.        — Неправда. У него есть третья функция! — тихо шепчет он, надеясь, что их разговор не слышат. Кид же смотрит на него с явным интересом и немым вопросом: "какая же?" — Как какая? Доставка практически на дом украшений!       Уже вор пытается не хихикать громко — и у того это выходит как-то лучше, давится практически беззвучно, — пока Конан улыбается в ответ, пряча своё желание услышать чужой смех.       Будь это другой мир — он бы даже не заметил свою влюблённость. Но предатель так громко стучит, так гонит кровь к ушам и щекам, что не заметить просто невозможно. Сердце рвётся вновь, вынуждая в который раз разглядывать фальшивое лицо, пытаться угадать, что не так с вором и с ним, Конаном, в частности. Почему именно Кид? Как так вышло?       У сердца нет ответов. Оно просто наслаждается чужой компанией, сползает по коленям от вида хихикающего Кида с мягкой улыбкой после, цепляется за одежду и просто хочет наконец согреться у груди вора. Чего делать совсем-совсем не стоит.       Рука — уже, увы, в перчатке — вновь треплет по волосам, но сердце всё равно словно тает и растекается по телу Конана, подозрительно тихое. Даже не рвётся с новой силой к Киду, а спокойно и мирно сидит уже у груди, слишком уж счастливое от такого обилия внимания. Подозрительно, на самом деле, но не проверять же при воре, что именно не так, верно? Так что он угрюмо кутается в китель сильнее, стараясь не вдыхать запах дурацкого одеколона, и смотрит вслед уходящему Киду, пряча за воротником глупую улыбку.       Тот слишком балует его своим вниманием...       Он утыкается носом в колени и неожиданно осознаёт одну очень странную вещь, отчего осторожно включается под одеждой фонарик и замирает, жутко-жутко алый и не в силах поверить собственным глазам.       Невозможно. Это ведь сон, да? Этого не может быть! Ни в коем случае!       Невозможность же на него смотрит прекрасными голубыми глазами, почти курлыкает и нагло цепляется маленькими руками за пиджак.       Ох чёрт.