***
Я хочу, чтоб это был сон, Но, по-моему, я не сплю. Я болею тобой, я дышу тобой, Жаль… но я тебя люблю.
Барселона, 7 сентября 2018
Тихий сентябрьский день. Толпы восторженных туристов, осаждавших Барселону, схлынули, оставив местных жителей чуть ли не наедине с начинающейся осенью. Средиземноморский город, уставший от изнуряющей летней жары, постепенно расслабился и пришёл в себя. Тёплая осенняя погода сделала воздух звонче, окрасила листья в золото, изменила оттенки на стенах домов. Только шум машин и ветер нарушали идиллию этого дня. Глядя на спешивших куда-то пешеходов, Иван испытывал странное чувство: ему казалось, что здесь, в большом городе, ему совсем нет места. Ноги сами несли его в Готический квартал, где было так легко затеряться среди извилистых тихих улочек, с перекинутыми от окна к окну верёвками, на которых сушилось белье. Теперь совсем по-другому, иначе, чем летом, звучало эхо шагов по брусчатке. Казалось, грубые старые стены что-то шептали друг другу на своем языке, заслоняя солнце. Фасады домов, отгородившись от людей коваными решетками, утопали в разноцветной листве. Внутри уютного дворика возле фонтана гуляли гуси. Тень от старых деревьев ложилась на камень домов, впитавших в себя дух средневековья, делая его еще темнее. Само время тут остановилось. Ивану было нетрудно представить, как по холодным кривым переулкам когда-то проходили одетые в длинные рясы монахи; как пылкий любовник, укрывая лицо плащем, торопился на свидание к прекрасной сеньорите; как горожанки, каталонки с оголенными ногами, в желтых платках, пестрых широких юбках, черных корсажах и шалях, приходили к фонтанам за водой и свежими сплетнями; как еретики, стоя на паперти собора, каялись в своих грехах в надежде получить помилование от церкви. Надвинув бейсболку на лоб, чтобы никто не увидел в его взгляде Люцифера — падшего ангела с зеленовато-карими глазами, которому вот уже несколько месяцев он поклонялся как Богу, Иван блуждал по извилистым улочкам и загадочным лабиринтам, пряча свою тайну глубоко в сердце, словно боялся, что церковный суд найдёт богохульника и сурово покарает. Ибо тот, кто попадал в руки лукавого искусителя, редко получал от святой инквизиции отпущение грехов, и, уж тем более, свободу. Иван не думал, что попадёт прямиком в ад. Но он успел вкусить сладость и муки блаженства. Он знал, что такое рай. Он любил. В плеере звучала божественная соната Шопена, безмятежная и убаюкивающая. Иван привалился к холодной стене, чувствуя, как пробитую брешь души заполняли протяжные звуки виолончели, вновь заставляя дышать. Заставляя жить. Вдох, выдох, вдох, выдох. На глаза навернулись непрошенные слезы. Боль никуда не ушла, она осталась, но на время неохотно отступила под напором пленительной мелодии, напомнившей о тех временах до ада, когда он мог спокойно дышать. О тех временах, когда в его жизни Луки Модрича было очень мало. — Чёртов мундиаль, чёртов Модрич, — Иван измученно прикрыл глаза. Лука теперь совсем далеко: он в Португалии со сборной. Лука теперь всегда близко: он под кожей, в крови, на кончиках пальцев. — Что с вами, молодой человек? Вам плохо? — негромкий женский голос вывел его из забытья. Он встретился взглядом с встревоженными глазами пожилой женщины. — Голова болит? — Сеньора прижала мягкую ладонь к виску, вызвав у Ивана грустную улыбку. Если бы… — Нет, спасибо, я в полном порядке. Просто задумался, — нехотя откликнулся он. — Ох, милый, скоро тебе станет лучше, она обязательно тебя полюбит, — прохладные пальцы ласково погладили щёку, и у Ивана в груди всё сжалось от жалости к самому себе. Он болен, и никак не излечится. Он болен и вряд ли исцелится.