Поцелуй на моих губах горит огнём, и вся музыка сейчас ему, о нем…
Загреб, 8 октября 2018
Они не виделись уже месяц. И не проходило ни дня, чтобы Иван не напоминал ему о себе. Он лайкал фотографии в инстаграме, во всех интервью говорил о заслуженных Модричем наградах, поздравлял в соцсетях со званием лучшего футболиста. Однажды Лука вслушался в слова жены, которая, сердясь, рассказывала о ссоре с подругой: — …Я прошла свои пять, и меня никто не встретил. — Что-что? — переспросил он. — Кто не встретил? — Никто не встретил. — нахмурилась Ваня. — Есть такая китайская мудрость. Между тобой и другим человеком всегда ровно десять шагов. Если ты прошёл свои пять, и тебя никто не встретил — разворачивайся и уходи… Лука вдруг понял, что Иван свои шаги прошел с запасом. Пора и ему начинать трудный путь навстречу. Осень в Загребе теплая и сухая. Она плескалась в кронах деревьев, раскрашенных лучами солнца, путалась под ногами ковром из рыжей листвы. Он, сколько себя помнил, всегда любил это время года из-за буйства красок, вкусного утреннего воздуха, витавшего над городом запаха жареных каштанов и ощущения тёплого ветра на лице. Но сегодня Лука задумчиво брёл по парку, подкидывая вверх носками кроссовок опавшие листья клена. Тревожные мысли не давали рассмотреть эту красоту. Самолет из Барселоны должен прилететь после обеда, и у него ещё было время обдумать план действий. Однако он чувствовал, как сердце с каждым шагом сжималось всё сильнее и сильнее. Ему по-прежнему было страшно оказаться лицом к лицу с Иваном. В номер Ивана, набравшись храбрости, он постучал после ужина, втайне надеясь, что тот будет один. К сожалению, надежды не оправдались: на кровати с телефоном в руках валялся Домагой. Он вскинул хмурый взгляд на Модрича, и, видимо, что-то в лице Луки подсказало ему воздержаться от едких комментариев. Лука глазами показал ему в сторону двери, и Домагой, проходя мимо, довольно красноречиво, но тоже молча, провёл ребром ладони по горлу. Лука серьёзно кивнул в ответ. Иван, сидя в кресле, настороженно наблюдал за этой пантомимой. Просить прощение всегда тяжело, надеяться на прощение было почти невозможно. Сил смотреть в глаза напрямую тоже не было, и Лука сполз на пол, уткнувшись лицом в колени. — Я хотел бы извиниться перед тобой, — тихо произнёс он. — Прости меня. Лука прекрасно понимал, что его поза и шепот выглядели слишком по-детски, но он был не в состоянии ничего с собой поделать, кроме как повторять, насколько хватит сил: — Прости, прости, прости меня… Я виноват перед тобой. Пожалуйста, прости меня за всё… Тёплая рука опустилась на затылок, взъерошила волосы, оттянула их назад, заставляя посмотреть в глаза. — Почему ты так со мной поступил? — в голосе Ивана не слышалось ни горечи, ни злости, а одно лишь желание понять. И Лука ощутил, как яркая краска стыда залила лицо, когда он все-таки встретился с ясными глазами, серьёзно смотрящими на него. Глазами человека, которого жизнь, долгое время бывшая к нему благосклонной, макнула по самое не могу в дерьмо. — После Ковача я решил, что могу спать с кем угодно, лишь бы на утро не было стыдно… Настоящая индульгенция, которую я выписал сам себе, и которая оправдывала мое поведение. Муки совести меня не мучили… — Ещё и Ковач… — Иван нахмурился, не веря своим ушам. На миг прикрыл глаза, чтобы скрыть за пушистыми ресницами боль и от этого имени. — А я так не хотел верить. Сердце Луки замерло от разрывающей на кусочки муки, прозвучавшей в голосе Ивана. Но в следующее мгновение он принял решение сделать то, что всегда ему раньше казалось глупым — излить душу, рассказать всё, иначе он не вынес бы больше того, что с ним происходило. — Всю свою отвратительную историю, которая полностью опустошит тебя, — пронеслось у него в голове, — и после которой ты меня окончательно возненавидишь. Но я должен… — Я расскажу тебе всё… — начал он, глядя в эти глаза, полные боли и разочарования, и вдруг осекся: Иван глубоко выдохнул, а потом выражение его лица вдруг изменилось, и на губах расцвела улыбка — слабая, но искренняя. — Не надо, не рассказывай, — тонкие пальцы медленно мазнули губам Луки, — у каждого человека есть право поступать так, как он считает нужным. — Но не с другими, — пронеслось в голове Луки. Они рассматривали друг друга в абсолютной тишине, чувствуя каждой клеткой тела странное напряжение, повисшее между ними. — Ты не простишь меня? — В глазах Луки заплескался страх, смешанный с надеждой. Он ждал, почти ловя каждый вздох Ивана, внимательно изучая враз посерьёзневшее лицо. Иван молчал. Губы его слегка вздрагивали, словно он собирался что-то сказать, однако не решался. — Ну, что же, — Лука встал и направился к двери, — тогда я пойду. Надо отдохнуть перед завтрашней тренировкой. Свои пять шагов навстречу сегодня он тоже прошел. Между ними остался всего один шаг, микроскопически ничтожный, но и неизмеримо трудный, который внезапно показался ему пропастью. Но, если у него не получилось в этот раз, то в следующий… Лука оборвал собственную мысль, зажмурился, застыл, боясь пошевелиться, перевести дух, поверить… потому что шестым шагом стали объятия сзади. Иван бережно обнял его со спины, невесомо поцеловал макушку, коснулся плеча, разворачивая к себе. Пропустил между пальцами длинные пряди… Лука привстал на цыпочки, скользнул взглядом по лицу Ивана: — Иванко… — Да? — Иван терпеливо ждал, пока Лука подбирал слова. Их лица замерли в нескольких сантиметрах друг от друга. — Знаешь, я не мог себе представить, что ты так перевернешь мою жизнь… Пожалуйста… Я виноват… Прости… Иван коснулся губами пылающей щеки, и тихо, но отчетливо прошептал, вызвав толпы мурашек: — Простил. Уже давно. Лука положил ладонь на затылок, притягивая ближе. Иван подался вперед, чувствуя, как задрожало тело под руками. Осторожно провёл языком по нижней губе, чуть отстранился, склонил голову набок, наблюдая за реакцией, замечая каждое изменение лица, каждую морщинку. Лука всхлипнул, обхватил лицо Ивана ладонями и поцеловал. Поцеловал так, что свело скулы. И ему захотелось лишь одного, чтобы поцелуи продолжались как можно дольше, потому что эти мягкие губы — то, ради чего он жил все эти годы… — Модрич! Кто видел Модрича? — голос Далича разнёсся по всему этажу. — Домагой, не знаешь, где он? — Понятия не имею, — внезапно раздалось под дверью. — А ты чего в коридоре сидишь? — По телефону поговорить вышел. Чтобы Ивану не мешать. — Чёртчёртчёрт! — Лука сделал круглые глаза. (Хотя, куда уж круглее, — мелькнуло в голове у Ивана) — Я забыл, что обещал зайти к нему после ужина. Ивана пробрало до дрожи, а желание волной расползлось по телу, когда Лука уткнулся лицом в его шею, не сумев удержаться от того, чтобы лизнуть кончиком языка теплую кожу: — Можно, я приду к тебе позже? — И останешься на всю ночь? Лука вскинул испуганно глаза, тут же вспомнив про Сочи, но увидел лишь смешинку во взгляде, полном нежности и любви, и тихо прошептал в ответ: — Обязательно.Эпилог. NC-17
Он вышел из своего номера, и, сделав несколько шагов по коридору, царапнулся в соседнюю дверь, услышал голос Ивана — Открыто! — и вошёл внутрь. Иван подошёл совсем близко, уставился, не мигая. Его зелёные глаза засасывали, словно болото. И Лука тихо выдохнул, осторожно прижимаясь к нему, ведя ладонями по телу, чувствуя, как под пальцами оживали воспоминания, отдаваясь гулом в голове. Он задыхался от этих странных ощущений, тянул Ивана на себя, отчаянно цепляясь за плечи. Тот осторожно погладил по волосам, коснулся губами шеи, оставив на ней нежные короткие поцелуи. Затем губы, жесткие и требовательные, заскользили по щеке, заставляя сердце трепетать. Лука вскинулся, вгляделся в быстро темнеющие от страсти глаза, забормотал бессвязно: — Послушай… я хотел забыть тебя… я так ошибался… почти отчаялся получить прощение… дурак, какой же я дурак… — Конечно, дурак, ещё какой… — улыбнувшись, прошептал в ответ Иван. — Эту улыбку точно надо было бы объявить вне закона, — последняя разумная мысль мелькнула в голове Луки, и тут же исчезла прочь, сметенная короткими отрывистыми поцелуями. Они не помнили, как оказались в постели, стянув с себя ненужную одежду. Всё потерялось, потонуло в сумасшедших эмоциях. Их дорога в ад когда-то началась с простого поцелуя, но сегодня они сумели вырваться оттуда, сломать стену, выстроенную ими из обид, оскорблений, недоверия, непонимания. Лука метался по кровати, жадно хватая воздух, когда губы Ивана скользили по животу, спускались поцелуями ниже, опаляя дыханием, обхватывали головку, вбирали в рот, то облизывая самый кончик, то позволяя члену скользнуть глубже, проникнуть в горло. На голову легла тяжёлая рука, надавила на затылок, умоляя двигаться быстрее, взъерошила чуть отросшие светлые волосы, и он почувствовал, как по позвоночнику поползла дрожь. Не было никакой тошноты, отвращения, лишь терпковатый вкус на губах от смазки, а в груди бешено колотилось сердце. Иван прошёлся языком по всей длине, огибая каждую вздувшуюся венку, и Лука, закусив ребро ладони, застонал, боясь разбудить всех в округе. Иван поймал сумасшедший блеск его зрачков, когда Лука приоткрыл глаза, облизнулся, выстанывая имя сквозь стиснутые зубы: — Ива-ан… Иванко, возьми меня… Ну, давай же… — Что же ты делаешь со мной… — тихо прошептал Иван, целуя его в чуть влажный от пота висок, жадно припадая к ключицам, выбивая из худой груди новые стоны, легко коснулся губ, и Лука, крепко зажмуриваясь, втянул в рот пальцы. — Открой глаза, — хрипло попросил Иван, — посмотри на меня… Зеленовато-карие глаза с трудом приоткрылись, и сердце Ивана пропустило удар: — Хочу тебя… Как же я хочу тебя… Лука подготовился, в анусе хлюпало, и Иван, тяжело дыша, покрыл бёдра быстрыми благодарными поцелуями. Он огладил вход, проникнул одним пальцем в сжавшуюся дырочку, вырвав новый мучительный стон. Затем второй, третий… Лука задохнулся, насаживаясь на длинные пальцы, пытаясь сдержаться, но сорвался на крик и тут же закусил губу. — Не тяни… Прекрати играть… — выдохнул еле слышно. — Презервативы в шортах. Его лицо было немного освещено фонарем, светящим в окно с улицы. Иван, с трудом оторвавшись, отчетливо увидел приоткрытые губы и вздымающуюся от тяжёлого дыхания грудь. Не в силах отвести глаза от этого зрелища, он на несколько секунд остановился, словно завороженный. Затем быстро вытащил презерватив в серебристой упаковке, зубами порвал фольгу, раскатал по налитому кровью члену. Одеяло сбилось, простынь тоже где-то в ногах, но это всё стало совершенно неважным, когда Иван, ухватив за бёдра, заставил Луку встать на четвереньки. Тот покорно принял эту позу, прогнулся в пояснице. Головка коснулась растянутой дырочки, толкнулась между ягодиц. Лука рефлекторно вздрогнул от ощущения наполненности, его накрыло невероятно ярким возбуждением, смешанным с болью. Он рвано задышал, чувствуя, как горячий пульсирующий член внутри проехался по простате. Колени разъехались, он вцепился в руку Ивана, удерживающую поперек груди, двинул бедрами навстречу, ещё и ещё, надеваясь до конца. Иван уткнулся ему в плечо, куснул легонько, тихо всхлипнул, забормотал что-то ласковое, двигаясь все быстрее и быстрее, и кончил с легким стоном. И Лука буквально захрипел от смеси боли от укуса и накрывающего его с головой оргазма. Первые лучи осеннего солнца едва-едва пробились сквозь светлые шторы. Свернувшийся калачиком Иван мирно посапывал, уткнувшись в плечо. — Я люблю его, — внезапно со всей ясностью понял Лука. И сейчас его это нисколько не испугало. Это оказалось так естественно, что, кажется, так было всегда. Не сумев сдержаться, он провёл пальцем по скуле и вздрогнул, когда сонным шепотом, не открывая глаз, Иван поинтересовался: — Почему ты не спишь? — Тобой любуюсь, — также тихо ответил Лука, потом, немного помолчав, добавил. — Знаешь, я люблю тебя… Сонные глаза распахнулись от удивления: — Ты мне это в первый раз сказал… — Но точно, что не в последний, — Лука прикрыл глаза. — Жаль, что я понял это так поздно… жаль, что я вел себя как идиот… — Если бы мне предложили снова влюбиться, я всё равно бы влюбился в тебя, — Иван своими невозможными глазами заглянул, кажется, в душу, потом снова уткнулся носом ему в плечо. — Спи, давай, нам ещё сегодня играть…