Выжжено над сердцем

      Утренний прогноз погоды обещал пасмурный, но сухой день на Манхэттене, и оправдал себя ровно на половину: вечером начал срываться холодный осенний дождь. Встретить Пегги с зонтом было везением, не потому что Стив боялся намокнуть, да и до квартиры оставалось пятнадцать минут ходьбы, а потому что появился наконец повод поговорить, провести время вместе. Он скучал по ней, безумно, но не знал, имел ли право в этом сознаваться после того, как причинил боль, пусть и неосознанно. Но когда они встретились на тротуаре возле книжного магазина, Пегги махнула рукой, приглашая под зонт с разноцветными полосами.       — Привет. Сильно промок?       Пегги, как и всегда, была до невозможного очаровательна: живой блеск в светло-карих глазах, вызывающе алая помада на губах, короткий кожаный плащ, подчёркивающий изящную фигуру. Стив помнил: в первую их встречу при взгляде на неё чуть дар речи не потерял, а когда она с ним заговорила — нёс, запинаясь, откровенную чушь. Сейчас, больше чем год спустя, слова вдруг стали даваться так же трудно, пусть и по другой причине.       — Привет. Нет, ты меня спасла.       Она смущённо улыбнулась, испытывая ту же неловкость, что и он. Повисла пауза. Стив подумал, что хорошо бы пригласить ее на чашечку кофе и поговорить, но слова застряли в горле. Что, если Пег обидится или неправильно поймёт? Проследив его взгляд в сторону кофейни на противоположной стороне улицы, она предложила сама:       — Как насчёт кофе?       — Целиком и полностью поддерживаю, — с облегчением согласился Стив.       В кофейне было тепло, уютно и многолюдно: плохая погода согнала сюда больше посетителей, чем обычно. Из колонок, развешанных на потолке, негромко играла поп-музыка, в воздухе стоял аромат сладостей и кофе. Раньше они часто приходили сюда втроём: Стив, Пегги и Баки. Последний иногда приводил с собой какую-нибудь очередную длинноногую подружку. Влюбчивость лучшего друга всегда задевала Стива, но раньше он убеждал себя в том, что вовсе не ревновал, а всего лишь не одобрял ветреность и легкомыслие.       Он прогнал мысли об этом, забрав поднос с заказом: латте для себя и горячий шоколад для Пегги. Они говорили об учёбе, общих друзьях и совсем немного о личном. Пегги смущённо призналась, что ни с кем сейчас не встречается, но есть один парень, который каждый день на проходной университета оставляет для неё розу с обвёрнутой вокруг стебля запиской-стихом. Несколько дней назад она пришла пораньше и смогла поймать его на горячем. Уже не тайного поклонника звали Дэниэлом*, и судя по теплоте в голосе Пегги — он ей нравился. Стив был этому искренне рад.       — Я тебе о нём как-то рассказывала. Мы весной участвовали в одной волонтерской программе по уходу за ветеранами. Он очень чуткий, заботливый, но немного застенчивый. Прихрамывает из-за того, что…       Телефон в кармане джинсов Стива тренькнул, оповестив о входящем сообщении.       — …попал в аварию, — договорила Пегги.       — Секунду, — сказал Стив и прочитал короткий текст от Баки: «Ночую у родителей, буду с утра».       Стив тяжело вздохнул. Баки уехал в Бруклин ещё до обеда, чтобы выполнить заказ на фотосет и заодно повидаться с родителями, и как в воду канул: и сам не звонил, и трубку не брал. А теперь вдруг решил отделаться коротким сообщением. Надеясь, что это какая-то прихоть, а не что-то серьёзное, Стив набрал: «Что-то случилось?» и положил телефон на стол, выжидающе поглядывая на потухший дисплей.       — Всё в порядке? — мягко спросила Пегги. — Может, я тебя задерживаю?       — Вовсе нет. Я рад, что мы встретились. — Стив робко улыбнулся, и, понимая, что это с его стороны не лучший жест, снова бросил взгляд на экран телефона — тот признаков жизни не подавал.       Хотелось перезвонить, но Баки, имей на то желание (и совесть) — набрал бы сам, ведь три пропущенных ему именно на это и намекали. Стива останавливала не только гордость, но и нежелание банально надоесть, стать навязчивым или начать ограничивать, за собой не замечая. Они были близкими друзьями почти всю сознательною жизнь, но всё-таки романтические отношения — это нечто другое, совершенно новое для них, хрупкое и прекрасное. Конечно, между ними существовала особая связь (и они ощущали её всегда, ещё до появившихся знаков на коже), но даже идеальная — с точки зрения Вселенной — совместимость вовсе не означала, что отношения сложатся прекрасно сами собой, без каких-либо усилий и притирок. А в общем-то, пока у них всё и в самом деле было безоблачно, и рядом с Баки Стив ощущал себя до невозможного счастливым, зная, что и он чувствует то же самое.       — Так что ты там говорила о Дэниэле? — поинтересовался Стив, понимая, что непозволительно отвлёкся.       — Он очень славный. Думаю, сходить с ним на свидание, — тепло сказала Пегги, накручивая на указательный палец упругую тёмно-каштановую прядь и внимательно вглядываясь в лицо Стива. — А что насчёт тебя и Баки? Разобрались во всём?       — Ага. Всё вышло совсем не так, как я ожидал. — Стив покрутил в руке стаканчик с остатками остывающего латте. — В том плане, что он получил знак больше года назад, и промолчал, вбил себе в голову, что неидеален для меня… — Стив вздохнул: шрамы Баки зажили, оставшись гладкими красными линиями, образующими буквы «SGR», и всё же мысль о том, что он терпел боль весь прошедший год, по-прежнему ранила. — Возможно, это я заставил его так думать.       — Вовсе нет, — возразила Пегги. — Когда любишь, бывает, что даже простые вещи становятся сложными, легко запутаться. А Баки тебя очень любит, как и ты его. Это сразу бросается в глаза, — Пегги улыбнулась. — Просто раньше я не была уверена, какого рода эта любовь…       Экран телефона наконец ожил, высвечивая конверт с входящим сообщением. В этот раз Стив не стал спешить его читать, задержав взгляд на Пегги.       — …Вы ведь всегда были по-особенному близки, порой я даже ощущала себя лишней рядом с вами, — договорила она, в упор глядя на Стива — её карие глаза светились нежностью и едва уловимой грустью: — Но знаешь, пусть у нас ничего не получилось — я никогда не жалела о том, что в моей жизни появился ты.       — Я тоже, — искренне улыбнулся Стив. — Я тоже, Пег.       Он прочитал сообщение от Баки: «Завтра расскажу, волноваться не о чем». «Надеюсь», — с сомнением подумал Стив.       Минут двадцать он проболтал с Пегги в кофейне, ощущая себя снова легко и непринуждённо рядом с ней, почти как раньше, затем провёл её домой. Избитую фразу «давай останемся друзьями» никто из них не произнёс, но это было понятно без слов — и Стив почувствовал, как с души свалился тяжёлый груз. Пусть Пегги и не являлась его соулмейтом, он считал её совершенно удивительной, одной из лучших — и важных — людей в своей жизни. И расставаться, словно в один момент став чужими — было бы ужасно несправедливо.       Оставшийся вечер и часть ночи Стив провёл за рисованием социально-юмористических комиксов для мелкого молодёжного журнала. Платили за них чисто символически, но труда и времени подобные заказы отнимали мало, да и работа над ними помогала расслабиться. Болтовни Баки — и вообще, его самого, сильно не хватало, как будто успела пройти неделя, а то и месяц без него, а не какой-то день. Стив вообще не любил ночевать в одиночестве и тишине, это угнетало, напоминало о днях, когда умерла мама и от пустоты родной квартиры хотелось выть. Он научился с этим справляться, но необходимость глушить тишину по ночам осталась. Лучшим средством было любимое сопение рядом, за его отсутствием Стив решил послушать музыку перед сном       Проснулся он оттого, что планшет, с которым умудрился заснуть в обнимку, плавно выскользнул из рук. И песня, игравшая в наушниках, оборвалась на полуслове: с него осторожно стащили наушники.       — М-м-м. — Стив сонно потёр глаза.       — Спи, рано ещё, — тихо сказал Баки, и мягко поцеловал его в губы.       Он пах дождём. Стив, всё ещё борясь с опутавшей всё тело сонливостью, поймал Баки за мягкую ткань серого джемпера на груди и потянулся к нему, испытывая потребность срочно, безотлагательно поцеловать более серьёзно, потому что успел соскучиться просто до одури. Зрение окончательно сфокусировалось: у Баки дождевые капли в коротких тёмно-каштановых волосах, на лице — смесь усталости и сонливости. А ещё — свежая ссадина на скуле. Намерения поцеловать оказались не такими уж безотлагательными, уступив вопросу с нотками возмущения в голосе:       — Где и с кем ты подраться успел?       — Подраться — это громко сказано, — буднично отозвался Баки, сидящий перед ним на корточках.       — Тогда что это было?       — Папаня по роже съездил. — Баки равнодушно пожал плечами, но во взгляде мимолётно промелькнуло что-то болезненное: — Было бы обидно, не будь заслужено.       Стив резко сел на кровати, сонливость как рукой сняло.       — Что? Почему?       У Баки после окончания школы отношения с отцом сильно испортились. Всё из-за несостоявшегося поступления в Вест-Пойнт. У Баки имелись хороший средний балл, великолепная физическая подготовка, рекомендации и отцовские связи, как военного в отставке. Никто не сомневался, что двери в лучшую военную академию в США будут для него открыты, но в самый последний момент он наотрез отказался там учиться. Баки аргументировал это сменившимися приоритетами: в то время он окончательно увлёкся фотографией и решил, что, если приложит должные усилия — вполне сможет зарабатывать этим на жизнь. Так в последствии и получилось. Отец же отнёсся к этому как к глупой незрелой выходке, и с тех пор отношения между ними стали натянутыми: виделись они нечасто, но почти каждую вторую встречу доходило до рутинного переругивания и сердитого сверления друг друга взглядами. До рукоприкладства — никогда. По крайней мере, до вчерашнего дня.       — Ну, я рассказал, что ты мой соулмейт.       — О, — только и выдохнул Стив, чувствуя себя так, словно ему дали под дых.       Он, конечно, думал — и довольно много — о том, что родителей Баки подобная новость может глубоко огорчить по целому ряду причин, но, чтобы вот так… На душе стало до тошноты паршиво. У Стива семьи не было: отец ушёл к другой женщине, когда тому исполнилось пять, и с тех пор всё его участие свелось к выплате алиментов; мама умерла два года назад от лейкемии. Стив по-доброму завидовал Баки, ведь у того была большая шумная и счастливая семья — и последнее, чего он хотел — встать между ними. Ему отчаянно захотелось извиниться, но слова застряли в горле.       — Эй. — Баки пересел на край кровати: — Я немного не с того начал. Это, — он нацелил указательный палец на ссадину: — вовсе не из-за того, что между нами. Нет, отец, конечно, разозлился, ведь в его понимании я всегда всё делаю ему назло, а не выбираю то, что люблю, и того, кого люблю. В общем, слово за слово, и всё опять упёрлось в долбанный Вест-Пойнт. И я… я не знаю, всё это дерьмо копилось во мне уже давно — меня просто прорвало, и я наговорил… всякое. Что он никогда не будет доволен нами, потому что мы — совсем не та семья, которую он хотел. Не та жена и не те дети… — Баки вздохнул. — Мама ведь не его соулмейт: видел его шрамы ещё в детстве, глубокие такие. Я даже не сразу понял, почему буквы не те. Начал донимать Алису — от родителей всё равно правды не добьёшься — и она сказала, что та другая женщина умерла, папа женился на её подруге, конец истории.       — Это ужасно, — севшим голосом сказал Стив.       — Ещё как. И я думаю, это правда: папа по ней всё ещё тоскует, спрашивает себя, как всё могло бы быть. У него временами бывает такой странный, отсутствующий взгляд, говоришь с ним — а он не сразу замечает, — в голос Баки закрались тоскливые нотки, да и сам он выглядел непривычно ранимым.       — Даже если так, это ведь не значит, что он не любит вас, — заверил Стив.       — Не значит, — глухо согласился Баки. — Да и в любом случае, упрекать его в этом было подло. — В его голосе проскользнуло отвращение к самому себе. — Так что в табло я получил абсолютно заслужено, правда понял это уже когда немного остыл.       — Вы помирились?       — Ага, я сначала психанул, собирался уехать, а он подошёл и извинился. И до меня дошло, что он может и не подарок, но я и вовсе повёл себя как последний говнюк. Так что я тоже извинился. И мы наконец-то спокойно поговорили, а не как обычно, выкрикивая упрёки друг другу в лицо.       — Ого. Это действительно впечатляющий прогресс, — улыбнулся Стив, переходя в положение сидя так, чтобы оказаться лицом к лицу. Одеяло соскользнуло вниз с обнажённой груди.       — Запредельный просто, — фыркнул Баки, но его синие глаза искрились радостью, подчистую разрушая попытку казаться небрежным: — Так вот, к чему вся эта душещипательная история: он на самом деле не против — никто из родных не против — ну, знаешь — тебя и меня.       — Правда? — переспросил Стив: от накатившего облегчения и близости Баки — сократившего расстояние между их лицами так, что они едва не касались носами — голова шла кругом.       — Ага. — Стив почувствовал дыхание Баки на своих губах, но тот целовать не спешил, нарочно дразнил; во взгляде — нежность пополам с игривостью. — Не то, чтобы мне это было так уж важно, я уже большой мальчик…       — Тебе это было очень важно, врунишка, — с усмешкой возразил Стив — и Баки тут же заткнул ему рот жадным поцелуем, затем толкнул обратно на подушки, и, поймав за обе руки и вжав их в матрас, навис над ним сверху с видом полного превосходства.       Стив пихнул Баки коленом под зад, выбив из равновесия, и поменялся с ним позициями, подмяв под себя. Они принялись кататься кубарем по сдвинутым кроватям, яростно целуясь. В конце концов оба запутались ногами в одеяле и Баки чуть не свалился с кровати. Стив успел придержать его за спину, и они рассмеялись, плотно прижавшись друг к другу.       — А знаешь, — Баки посмотрел на него в упор неожиданно серьёзно, намереваясь сказать что-то важное: — есть кое-что насчёт Вест-Пойнта.       — Что насчёт него? — удивился Стив.       — Я не поступил туда вовсе не потому, что решил стать охрененным фотографом. Это тоже, но не в этом суть.       — А в чём тогда?       — Хотел быть с тобой. Я не сразу это понял, но на самом деле да, единственная важная причина — это ты. На учёбу ушло бы четыре года, затем ещё пять — на обязательную службу; наши пути разошлись бы надолго или навсегда, и вроде как это нормально, каждый должен идти своей дорогой, но я не мог представить свою жизнь без тебя уже тогда. А когда окончательно всё осознал — надпись появилась, — Баки сделал глубокий вдох, будто набираясь смелости, и, не отрывая от него взгляда, сказал: — Я люблю тебя.       Он и раньше это говорил, обычно легко и весело, как что-то само собой подразумевающееся. Или хрипло и жарко — когда они занимались любовью. Но никогда — вот так серьёзно, будто заглядывая в самую душу и ожидая чего-то большего, чем ответное признание. И Стив вдруг понял: Баки напуган. Вчерашняя ссора с отцом заставила его всерьёз задуматься об утратах, о том, каково это — жить, лишившись второй половинки, родственной души. Стиву стало больно — о потерях он знал не понаслышке — и вместе с тем в груди разлилась щемящая нежность. Он раньше даже не представлял, что любить можно так сильно, но чувства к Баки — что-то запредельное. В глазах подозрительно защипало и красноречие предсказуемо отказало. Стив, понимая, что вот-вот момент будет испорчен какой-нибудь насмешкой над его сентиментальностью, пошёл на опережение, выдавив из себя хоть что-то:       — Я тебя тоже. — И, закрепив слова поцелуем, почувствовал на губах Баки улыбку:       — Я и не сомневался. Дать тебе платочек?       — Думаю, тебе он нужнее, — со смешком отозвался Стив.