Любовь Ёкая

      В эту часть леса никогда не приходили просто так, лишь с определённой целью — оставить жертву паучьему демону, дабы насытить его мрачную душу, для того, чтобы уберечь деревню от нашествия его мерзких слуг.       И поэтому, раз в год в его лесу оставляли невинного ребёнка лет семи, чья душа ещё не познала греха и была кристально чиста.       Мори Огай был одним из самых жестоких и кровожадных ёкаев. Он не знал пощады к своим жертвам, и в тёмное время суток в лесу лучше было не ходить, если только ты не решил расстаться с жизнью.       А если вдруг и находился глупец, который заплутал в его лесу, то до несчастного добирались сперва слуги Огая: огромные и страшные пауки, которые заставляли жертву трястись от ужаса и уносить оттуда ноги, давая ложную надежду на спасение. А на самом деле загоняли несчастного в тупик и не позволяли вырваться.       Затем появлялся темноволосый мужчина в чёрном кимоно. Глаза, что горели аметистом, обычно выражали ехидство и превосходство. А на губах была улыбка, жуткая и хищная улыбка.       Жертва трясётся, падает на колени, плачет, хнычет и умоляет о том, чтобы Чёрный Паук пощадил его.       Но ждать чего-то подобного от Мори? Вздор. Этот ёкай не знает ни пощады, ни милосердия. С той же улыбкой он вонзит клыки в шею несчастного, наслаждаясь кровью, предсмертными криками и хрипами жертвы. Затем замотает в паутину и оставит огромный кокон недалеко от самой деревни, чтобы потом его нашли люди, напоминая им, что будет с тем, кто осмелиться войти в его лес.       Он был воплощением Смерти среди своих собратьев.       В отличии от тех же Чуи и Осаму, Огай никогда не поддерживал дружеских отношений с другими ёкаями, считая это бесполезным. Он предпочитал запугивать людей, заставляя бояться и поклоняться ему, тем самым укрепляя его авторитет в других деревнях и среди своих собратьев.       Он всегда считал людей лишь источником сил и трусливыми крысами, но весьма хитрыми, раз они нашли способ защитить деревню от Чёрного Паука при помощи «Семилетки» — так окрестил про себя ритуал Огай.       — О-о-о, кстати, о нём, — сам себе под нос сказал брюнет и направился в свой храм.       Здание было небольшим, обветшалым и покрытым паутиной, впрочем, весь лес был покрыт ею, липкой и мерзкой.       И главной гордостью Огай считал паутины-ловушки, что располагались на земле и были искусно замаскированы, дабы беглец не заметил и попавшись в неё мог лишь барахтаться, только сильнее запутываясь и порой просто задыхаясь в ней.       Он направился к алтарю, по пути слыша детский плач, а также звуки копошения. Приближаясь к ритуальному столу, он облизал губы, также пройдясь кончиком языка по клыкам, завидев, какой деликатес его ожидал — на столе лежала маленькая светловолосая девочка, опутанная паутиной.       — Здравствуй, милая, — протянул он приятным и тягучим голосом и погладил бедняжку по голове. — Ну, что ты так плачешь?       Мори никогда не убивал их сразу, любил помучить, поговорить и внушить ложную надежду, чтобы затем играючи разбить её, как хрупкую фарфоровую вазу.       — Ну-ну, не нужно бояться, ты ведь сильная девочка, — вновь заговорил брюнет.       Девочка всхлипнула:       — Мне... Мне страшно! Я хочу домой! Отпустите меня!       Она и не думала успокаиваться, дёргаясь в липких путах. Бедная девочка ведь совсем не знала, что родители сами отдали её на растерзание восьмилапой смерти.       — Мама! Где моя мама?!       — Хочешь к мамочке? О-о-о, малышка, она скоро придёт, не волнуйся.       Послышалось тихое шипение, которое привлекло внимание голубоглазки. И стоило ей повернуть голову, как глаза тут же округлились от страха и ужаса, а сама она испуганно вскрикнула — со стен спустилось несколько слуг брюнета, перебирая огромными чёрными и мохнатыми лапами.       — Я хочу к маме! Пожалуйста, отпустите меня! Я ничего плохого не сделала! — у ребёнка началась истерика.       — Тише-тише, непослушная девочка, — нахмурился ёкай, убрав руку от её волос, и подошёл к изголовью алтаря, смотря в глаза жертве.       — Н-нет, нет! Я хорошая, я не сделала ничего плохого! Пожалуйста, дядя, отпустите меня к маме! — дитя продолжала плакать и хныкать, надеясь на то, что её отпустят.       Он склонился над ней и выпустил клыки:       — Нет, малышка, ты моя. — и впился в её шею.       Несчастная жертва закричала, как не кричала раньше — с отчаянием и ужасом, дёргаясь в паутине, тщетно пытаясь освободится. Тёплая кровь хлынула сперва в рот, а затем приятно прокатилась по горлу, насыщая голод Чёрного Паука, и также пачкая стол и пол храма.       А из голубых глаз медленно угасала жизнь. Крики стали хрипами и стонами, бедняжка дёргалась в судорогах, но продолжала звать мать, до последнего веря, что она придёт и спасёт её.       — М-мамочка… Помоги мне…       Но никто не пришёл.       Вскоре Мори оторвался от уже безжизненного тела. С уголков губ стекала кровь, которую он тут же собрал указательным пальцем и слизал, ухмыляясь. Ему подобрали прекрасную жертву и в этот раз.       После он оставил тело на алтаре, отойдя от него на несколько шагов, и спустившиеся со стен прислужники мужчины накинулись на ещё тёплое тельце и принялись пожирать его.       На плечо фиолетовоглазого опустилась маленькая паучиха песочного цвета и что-то тихо прошипела на ухо своему господину.       — М? Ты уверена? — спросил брюнет.       В ответ снова тихое шипение.       Мужчина прикрыл глаза, на лице явственно читалась задумчивость.       — Значит, говоришь, его забрал кицунэ? — вновь спросил Огай, и, получив удовлетворительный ответ, усмехнулся:       — Ну что же, поиграем, Накахара-кун, поиграем.