Дивные, далёкие места

      Ему стало сложно смотреть на себя в зеркало.       Не потому, что Ньют не мог себя узнать, но потому, что ему виделось то, чего на самом деле не было. Проблески голубого свечения, вертикальные зрачки, зубы чуть острее, чем обычно. Порой он подолгу всматривался в своё отражение, пытаясь доказать себе, что он не сумасшедший. Не раз Готтлиб замечал, как он корчил себе рожи в какой-нибудь отражающей поверхности. Это происходило настолько часто, что он перестал обращать на это внимание.       Если только он не занимался этим на людях.       — Мы были на совещании, — прошипел Готтлиб, ведя своего непутёвого коллегу за руку. Он нарочито громко постукивал тростью, от чего Ньют невольно поморщился. — Неужели ты не можешь удержать язык во рту хотя бы пять минут?       — Да не высовывал я язык!       — Ещё как высовывал! Спасибо, что хоть в носу не ковырялся. С тебя станется… ведёшь себя, как пятилетний…       Ньют отдёрнул руку и недовольно воззрился на Готтлиба.       — Ты слишком на этом зациклился. Я не высовывал язык.       — Что ты там вообще увидел?       Ньют, который прекрасно знал, что его попытки разглядеть свой язык в отражении на кофейной кружке не остались незамеченными от присутствующих в конференц-зале, пожал плечами. Готтлиб какое-то время сверлил его взглядом, после чего закатил глаза и отвернулся.       — Ладно тебе. Не сердись.       — Я не сержусь. Я слегка разочарован и ни капли не удивлен.       — Только слегка? Это… это хорошо.       Готтлиб резко остановился и повернулся к нему.       — Я возвращаюсь в лабораторию, чтобы закончить отчет, — сказал он. — Я бы попросил тебя заняться чем-нибудь другим в это время.       — Германн, ты в курсе, что мы делим лабораторию? — протянул Ньют. — Ты не можешь меня выпихнуть.       — Я пытался тебя выпихнуть уже десять лет, — Готтлиб повысил голос. — И я только что просидел рядом с тобой целый час, пока ты строил рожи кофейной кружке. Иди погуляй.       — Ну я же не лизался с ней! — крикнул Ньют вслед удаляющемуся Германну. — Ладно! Пойду погуляю! Это не значит, что я извиняюсь, просто я везде найду чем заняться!       — Так иди и займись чем-то, горе ты луковое!       — Боже, как же ты… сам ты горе луковое!       Готтлиб поперхнулся, отказываясь отвечать на подобное ребячество. Ньют не удержался от смеха, глядя ему вслед. Смех резко прервался, стоило ему почувствовать на себе взгляды рабочих Шаттердома, проходивших мимо. Не решаясь смотреть им в глаза, он засунул руки в карманы и поспешил уйти куда подальше от этого места.       С того самого инцидента прошел уже почти месяц, и Ньюта по-прежнему избегали. Он не знал, было ли тому причиной отвращение, страх или подозрение, однако все разговоры резко прекращались, стоило ему зайти в комнату. Ньют старался не обращать на это внимание, но со временем такое отношение начало ему надоедать.       Его живот заурчал, лишний раз напоминая, что за всеми этими совещаниями они с Готтлибом так ни разу и не поели за весь день. Работа была нуднее некуда: выпрашивать финансирование, составлять письма на гранты и расписывать расходы, однако всё это тоже было частью их обязанностей. Ньют всё бы отдал за толкового секретаря, которому можно было бы поручить подобные дела, пока сам он занимался собственными проектами.       Он бы всё отдал, чтобы люди перестали вздрагивать каждый раз, когда он приближался, но, видимо, не судьба. Он быстро шагал по коридору, опустив голову и глядя в пол, бормоча «извините» каждые несколько секунд и стараясь не делать лишних движений. Глядя на реакцию окружающих, он чувствовал себя чужим среди них, и с каждым днём это чувство только усиливалось. Ещё один предлог не выходить из лаборатории, где никто его не потревожит.       Однако не все его сторонились. Он всё ещё общался с Мако и Райли. Или, по крайней мере, они терпели его болтовню. Тендо часто вёл с ним беседы и всегда садился рядом с ним в столовой, когда остальные спешили убраться подальше. Даже маршал Хэнсен порой заглядывал в лабораторию, проверить, как у них дела.       И, конечно, Готтлиб.       Ньют пристыженно поморщился при мысли о своем коллеге. Он правда не хотел причинять неприятности. Он был так уверен, что увидел голубоватый свет у себя во рту, яркое свечение, как от наростов на языке Отачи. Ему правда нужно было проверить. Но ему просто показалось, и теперь отдел бухгалтерии считал его ещё большим шизиком, чем раньше, а Готтлиб был готов придушить его.       Желудок снова заурчал. Ньюту не хотелось идти в столовую одному, но в квартире есть было нечего, а мелочи для автомата в комнате отдыха совсем не осталось. Тендо, скорее всего, занят, так что придется смириться и забиться в какой-нибудь дальний угол. Будто он снова в старшей школе.       Как и ожидалось, голоса стихли, стоило ему спуститься в столовую. Он стал в очередь, будто не замечая направленные на него взгляды, и вскоре разговоры возобновились. Он нагрузил поднос первым, что попалось под руку, терпя мерзкое чувство унижения, сдавившее грудь. Как же всё это нелепо. Никто из них не имеет права осуждать его. Он не сделал ничего плохого.       Да, он натворил много глупостей. Он готов был это признать. Но ничего плохого.       Ну. Кроме попытки проломить череп тому охраннику. И сломать ключицу другому. И он определенно кого-то укусил.       Его лицо горело в контраст тому, как похолодело всё внутри. Он взял свой поднос и как можно незаметнее проследовал к самому дальнему углу столовой. По пути он прошел мимо компании пилотов-новобранцев.       — …он вообще человек?       Ньют резко замер. Слова были произнесены шепотом, но он услышал их громко и чётко. Рекруты замолчали, провожая его взглядом.       Это был хороший вопрос. Он бы и сам хотел знать ответ. С тех пор его преследовали не только отражения. По ночам он видел сны про океан, Антиверс… города. Последние он ненавидел больше всего. Он не хотел считать их воспоминаниями, но это мало ему помогало.       Ньют вспоминал обрывки первого сна. Он никогда не был в Ванкувере, но он настолько внимательно изучил запись битвы Браулер Юкон с Карлоффом, что прекрасно представлял себе разрушенные кварталы города. В ту ночь он проснулся от фантомной боли после того, как Егерь забил кайдзю до смерти.       На его крики прибежал Готтлиб. Он просидел с Ньютом всю ночь. Не расспрашивая, не обвиняя его, просто молча присутствуя и отмахиваясь от смущенных извинений Ньюта. Он снова почувствовал вину. Ему правда стоило извиниться за своё идиотское поведение. С тех пор было ещё много снов, и Германн с несвойственным ему терпением помогал ему оправиться.       Аппетит окончательно пропал. Ньют отодвинул поднос и поднялся. Разговоры вокруг снова прекратились, но ему было всё равно. Он заставил себя поднять голову, проходя мимо рекрутов.       — … что он такое?       Голос был тот же, но в этот раз говоривший даже не стал понижать тон. Ньют повернулся к нему.       — Извини, ты это мне? — спросил Ньют. Его приятели виновато опустили глаза и отвернулись, но тот выпрямился и посмотрел Ньюту в лицо.       — Нет, — сказал он и после долгой паузы добавил: — сэр.       Ньют ещё никогда не слышал столько презрения в одном слоге.       — Тебя что-то не устраивает, новобранец? — спросил он ледяным тоном. Паренёк слегка прищурился. Ньют снова услышал шепот вокруг себя, и этого было достаточно, чтобы его разозлить. Он окинул взглядом зал. — Кто-нибудь здесь хочет высказаться?       Никто не осмелился произнести и слова. Ньют усмехнулся уголком рта, пожал плечами и направился к выходу.       — Вообще-то, есть кое-что, — окликнул его тот самый рекрут. Ньют втянул голову в плечи и обернулся. Парень поднялся с места, на его лице сияла самодовольная усмешка. — Нам просто очень интересно, что вы такое. Мы все теряемся в догадках.       — Что ж, я старше тебя лет на десять и намного умнее, — сказал Ньют. Парень недовольно сверкнул глазами. — Да. Так что немного уважения не помешало бы. И извинение.       — Извините, — пробубнил новобранец.       — Извините, что?       — Извините, сэр.       — Ничего страшного, — сказал Ньют. — Чтобы такого больше не было.       — Кайдзюёб хренов.       Гнев никогда не был для Ньюта проблемой. Теперь же любая мелочь могла вывести его из себя. Он резко развернулся. Руки сами собой сжались в кулаки. Он медленно направился в сторону рекрута.       — Не хочешь повторить, что ты там сейчас сказал? — произнес он негромко. С паренька разом слетела вся спесь, его приятели уткнулись в тарелки, усердно делая вид, что они не с ним. — Давай. Скажи это.       — П-простите, сэр.       — Повтори, что ты сказал.       — Доктор Гайзлер.       Ньют бросил взгляд через плечо, моментально остывая. У подножья лестницы, не обращая внимание на косые взгляды, стоял Готтлиб. Ньют перевёл взгляд с него на рекрута, покачал головой и развернулся.       — Тебя ни на минуту нельзя оставить. Вечно влипаешь во всякие неприятности, — полушёпотом сказал Готтлиб, следуя за Ньютом к выходу из столовой.       — Я мог бы обойтись и без твоей помощи.       — Напротив, ты как раз собирался ввязаться в то, о чём потом стал бы жалеть.       — Ты мне не нянька, — огрызнулся Ньют. — Зачем ты пришёл? Откуда ты вообще знал, что я здесь?       Готтлиб постучал по виску.       — Интуиция, — сказал он сухо. Ньют смерил его долгим взглядом, затем вздохнул и продолжил идти.       — Ладно. Спасибо, наверное. Я могу вернуться в лабораторию, или ты ещё злишься?       — Если пообещаешь не строить гримасы во всё отражающее, я подумаю.       — Как великодушно с твоей стороны.       Готтлиб усмехнулся.       — Что сказать. Это мой недостаток.       — Да, у тебя их полно.       — Кто бы говорил, Ньютон, кто бы говорил.       Ньют невольно улыбнулся, и Готтлиб дружески похлопал его по плечу. Позади них ропот голосов в столовой перерос в гудение, словно от потревоженного осиного гнезда.