снилось, как люблю.

снилось, как я люблю, и нас двое, и мы в море. ты не бойся, я ловлю — и в наших ладонях ночь утонет. кристина кошелева — снилось, как люблю

Будильник на пару с утром понедельника бьёт Арсения метафорической дубиной по голове. Выходит крайне болезненно и неприятно. Мужчина нехотя высвобождает руку из-под одеяла, чтобы нащупать тапочки и, к своему разочарованию, понимает, что вчера так и прошагал в носках до спальни после репетиции. Кто вообще в здравом уме ставит первый мотор в такую рань! Но Стас никогда особо не отличался здравомыслием. Однако без этого Импровизация не была бы Импровизацией. Сделав глубокий вдох, Арсений аккуратно спускает босые ноги на пол и неприятно морщится: нет, ну когда уже у него будут полы с подогревом! Попов прислушивается к тишине в квартире и делает ещё одну отметку в своих наблюдениях — Матвиенко опять не ночевал дома. Везёт же хвостатому гадёнышу! Арс нисколько не удивится, если через полгода его сосед съедет в новенькую квартиру, которую ему всё-таки удастся обменять на скрепку. Хотя, думает мужчина, с таким подходом к жизни, можно было это сделать гораздо раньше. Взять, например, невероятную способность Серёжи отпускать людей и ситуации. Ещё недавно, вроде, друг убивался из-за расставания, а теперь вот опять бодр и счастлив. У Арсения всё иначе. Он два года пытается отойти от развода, но ничего не выходит. Мысли то и дело возвращаются к пепелищу их ушедшего счастья. Казалось, Попов навечно застрял в том промозглом октябрьском вечере, когда вместо жены и дочери в питерской квартире его встретили безжизненные стены и записка на пустом столе со словами: «Прости, не могу тебе больше врать. Я подаю на развод. Позвони, как прочтёшь это». Актёр думал, что такое ему никогда не придется пережить. Разве что в кино или на сцене, но точно не в их идеальной с Алёной жизни. Ведь всё было так сказочно-хорошо. Они были счастливы. По крайней мере, Арсений так считал. Но реальность в очередной раз показала своё истинное лицо, наградив Попова комплексом брошенного мужа и разбитым сердцем. Почти два месяца он скрывал о своих проблемах, уж слишком рьяно исполняя роль беспечного шута на площадке. И только Серёга варился с ним в адском котле, мужественно вынося ночные посиделки друга в компании ненавистного ранее крепкого алкоголя и его сумбурные, полные жалости к себе монологи на тему «ну как она могла, Серый, а?». Когда развод официально был оформлен, узнали и все остальные. Это было самым тяжёлым, ибо каждый из кожи вон лез, чтобы проявить свою снисходительность, которую меньше всего Арсений хотел бы видеть в глазах коллег. Шастун тогда стал единственной его отдушиной. То ли дело в том, что парень, будучи самым младшим в команде, ещё не имел чёткого представления о том, что скрывается за понятием «развод», то ли он действительно умел находить подход к людям, с ним Попову было легче всего говорить. Антон не пылал явным сочувствием, не стремился «взбодрить» банальными уловками вроде похода в клуб или организации свидания с «знакомой моей знакомой, которая только что сделала себе операцию по увеличению груди», а просто охотно делился сигаретами и ненавязчиво разбавлял перекуры на заднем дворе забавными историями из жизни. Спустя восемь месяцев своих страдания Попов, к счастью, завязал с никотиновыми подружками и просто стал выходить с Шастуном или Позовым за компанию. Димка, кстати, тоже вёл себя довольно тактично: свёл почти до минимума все разговоры о семье, дабы лишний раз не будить в коллеге болезненные воспоминания. Впрочем, Попов и без чьей-либо помощи прекрасно топил себя этим. Когда Матвиенко предложил вместе снимать квартиру в Москве, Арсений обрадовался несказанно. Наконец-то, у него вновь появилось место, которое мужчина мог назвать домом. Не в буквально смысле, а по атмосфере. Серёга периодически приносил пакеты с едой из супермаркета, вовремя выбрасывал испортившиеся продукты из холодильника, раз в неделю выпинывал друга на свежий воздух, брал с собой на увеселительные мероприятия, составлял график уборки — словом, не давал окончательно закиснуть. Когда же самого «гуру» постигла несчастная любовь, Попов со стыдливой радостью охотно поменялся с ним ролями. Он всегда считал, что лучший способ забыть о своих проблемах — это переключиться на чужие. Что собственно, он и делал последние месяцы. Но вот Серёжу опять захватила романтическая идиллия, и Арсений вынужден был вернуться к мыслям о собственном одиночестве. И хоть время услужливо подлатало сквозные раны, каждый раз, забирая свою обожаемую дочурку на редкие выходные, ему приходилось вновь видеть некогда любимые глаза, в которых не осталось никаких чувств, кроме, разве что, снисхождения. Однако были в жизни Попова и ещё одни глаза. Он не помнил, где именно их увидел — гастроли за прошедшие два года смешались в одно громадное пятно из лиц, дорог, отелей и импровизаций, но зато он в точности мог воспроизвести в памяти то необъятное, как вселенная, ощущение, заполнившее тогда до краёв всё его существо. Они остановились на одной из заправок. Серёжа тогда самым первым рванул к минимаркету с криками «Влейте мне кофеина, да побольше!». Дима с Антоном отошли в сторону покурить. Арсений вышел из автобуса последним. Лениво потягиваясь, он двинулся следом за Матвиенко, но на пару секунд, остановился, чтобы сфотографировать невероятно поэтичный закат. Именно в этот момент сбоку и раздалось звенящее «У вас шнурок развязался». А потом… А потом была бездна. Зёленая бескрайняя бездна, в которой кружились всполохи пламени. И то было не дьявольское пламя. То было пламя, в котором теплилось столько жизни, истины и волшебства, что Попов едва не рухнул на землю под натиском этого взгляда. Он до сих пор казнил себя за то, что отвлёкся на чёртовы шнурки вместо того, чтобы разглядеть всё остальное, потому что к тому моменту, когда он выпрямился, незнакомки и след простыл. С тех пор его страдания разделились на две фазы: панихида по разваленному счастью и отчаяние от невозможности встретить вновь своё внезапное наваждение. Однако этим утром что-то в ощущениях Арсения меняется. Он и сам не может понять, что именно, но почему-то, несмотря на привычную тяжесть раннего пробуждения, ему легче обычного удаётся вытащить своё тело из кровати. Правда, уже спустя пару минут, Попов раздумывает присуждать этому утру звание лучшего за последние два года, потому что, во-первых, душ окатывает его ржавой водой, во-вторых, в кофемашине арабики хватает только на полкружки, а из съедобного в квартире оказывается только завалявшаяся в буфете аскорбинка. Наконец, прямо перед выходом из дома Попов обнаруживает на футболке внушительных размеров дырку. Чертыхнувшись, мужчина вновь поднимается на семнадцатый этаж, с горечью осознавая, что истратил на это «запасное время», так что в Главкино актёр появляется впритык к началу съёмок. — Арс, тебя где таскало? — тут же налетает неугомонный Шеминов. Следом за ним вокруг Попова появляются стилисты, визажисты, ассистенты, и люди, фразы, кисточки, одежда начинают мелькать, словно в калейдоскопе. Затем всё разом успокаивается, и в гримёрке остаются только актёры. Арсений оглядывается и облегчённо выдыхает: всё, как всегда, никаких катастроф не предвидится. Дима привычно зависает в телефоне, изредка над чем-то посмеиваясь, Антон, изображая кочергу, ищет закатившееся куда-то кольцо, Матвиенко с довольным лицом пытается урвать последние минуты сна, свернувшись калачиком в уголке дивана — Попов как истинный друг решает обломать ему кайф. — Серый, ты чего опять меня кинул на все выходные? — Арс, блин, ну ты чё опять нудишь, — невнятно бормочет Матвиенко, даже не потрудившись открыть глаза. — Даже не начинал ещё, — парирует Попов. — Я знаешь, что на завтрак сегодня съел? Аскорбинку. Чёртову аскорбинку и полкружки кофе. — А я-а-а-а тут причём? — не сдаётся хвостатый. — Чай не маленький мальчик, сам себя накормить мог бы. — Слушайте, старые супруги, вы б мне лучше кольцо помогли найти, а! — кряхтит Шастун, вылезая из-под стола. — Ага, сначала кольцо найди, потом гномов спаси, потом в Мордор его отнеси… Нет уж, спасибо, — подаёт голос Позов, не отвлекаясь от своего «наркотика». — Очень остроумно. Арс, ну хоть ты не будь задницей! — Да я-то, в отличие от некоторых, никогда кидаловом не был. — Арс, завали, — бурчит Серёжа и переворачивается на другой бок. Попов запускает в него чьей-то толстовкой, и в тот же момент комнату заполняет звон металла, соприкоснувшегося с полом. — Ловите! Через несколько секунд все четверо оказываются на полу, образовав кучу малу со счастливым Антоном во главе, победно сжимающим вновь обретённое «сокровище». — Так, мальчишки, приго… — Паша так и замирает на пороге, с интересом глядя на представшую перед ним картину. — Оргию затеяли? И без меня? В общем, после такого утра Арсений как никогда заряжен позитивом, поэтому на сцену он выбегает с самой искренней улыбкой. Но, как только его взгляд ныряет в зрительный зал, что-то меняется. Глаза. Те самые глаза в первом ряду, у самого прохода. Сначала его обдаёт жаром, затем холодом, а потом гравитация и вовсе теряет для некого какое-либо значение. Теперь на земле его держит другое — миниатюрная блондинка, смеющаяся практически над каждой шуткой (кажется, над его — особенно громко). В ней кроется что-то первобытное, давно утерянное. Нечто, приковывающее к ней его внимание снова и снова. Попов едва доживает до шокеров, и после того как их с Антоном переодевают, ловит Матвиенко, чтобы в полузабытьи проорать (почти провизжать, вообще-то, но кто это докажет) тому в лицо: «Она здесь!». — Алёна? — с ужасом предполагает Матвиенко, но тут же получает за это по плечу. — Да какая Алёна! — беззлобно рыкает Попов. — Девушка с заправки, ну! Помнишь?! — Че-го? Серёжа глупо пялится на Арсения, искренне не понимая, о чём вообще речь. — Ну незнакомка с глазами! Понял? Ещё секунды две Матвиенко соображает, что к чему, а затем на него снисходит озарение. — А-а-а, это та, которую ты прошляпил из-за шнурков? — Да-да-да! Она в первом ряду, возле операторов! — Ну круто чё, подойди к ней. — Вот спасибо! Что бы я делал без твоих бесценных советов, — язвит Попов и следом за Шастуном скрывается за декорацией.