Нарисуй его тень

      Женщину привезли на машине «скорой помощи» в очень тяжёлом состоянии: с высокой температурой, тахикардией и нестерпимой болью. Она находилась на грани шока и потери сознания, поэтому ее сразу отправили в палату интенсивной терапии и поставили капельницу. А дальше — срочное обследование и, скорее всего, операция.       Виктория Игоревна Ронжина могла это предсказать и без анализов. Врачебного опыта хватало. Недаром именно ее поставили заведующей отделением гастроэнтерологии в областной больнице.       Звали пациентку Киселёва Анна Михайловна. Вместе с ней «неотложка» доставила двоих детей: мальчишку, лет семи-восьми и мальчика, гораздо старше. Наверное, ровесника сына Ронжиной — Славы, который сейчас учился в десятом.       С детьми все было в порядке, если не считать растерянности и страха за мать, эти эмоции без труда читались на их лицах детей, которые были очень похожи на друг друга, чуть ли ни как две капли воды и даже в позах и движениях. Бедные мальчики сидели на кушетке в больничном коридоре, тесно прижавшись друг к другу. Видимо, они неспроста, но, возможно, и неосознанно выбрали именно кушетку, а не ряд металлических дырчатых стульев, припаянных к одному основанию. Стулья разделяли маленькие промежутки, но всё же! А эти двое сейчас хотели быть рядом и вместе, чтоб не было никаких дистанций между ними.       Старший обнимал брата и что-то тихо нашептывал ему время от времени. Младший не ныл, не ерзал, а только следил за проходящими мимо людьми своими большими испуганными глазами. Его полный надежд взгляд спрашивал: «Как там мама? С ней ведь всё хорошо, правда?..»       Его же брат вёл себя ещё сдержаннее, ни на кого пристально не смотрел, но при виде каждого человека в белом халате тревожно вскидывался. Однако никто не торопился обрадовать его приятными новостями.       Единственным, кто подошёл к ним, оказался медбрат из приёмного покоя. Худой и невысокий парень с приятной внешностью, с зелёными глазами и немного темными волосами.       –Ну что вы тут сидите? — проговорил он обеспокоенно и ласково. — Шли бы домой. Врачи у нас хорошие, помогут вашей маме. Даже не сомневайтесь. А вам к ней все равно сейчас нельзя, — потом протянул небольшой листочек бумаги. — Вот телефон. Можно звонить в любое время.       Старший послушно взял бумажку, поблагодарил чуть слышно, но твердо произнёс:       –А можно мы ещё посидим, подождем? Пока маме не станет лучше.       –Да, сидите, конечно, — кивнул медбрат, вздохнул украдкой. — Только смысл-то какой? Да, вы и проголодались уже, наверное.       Он жалостливо взглянул на младшего мальчика, тот отрицательно покачал головой и, всё же не сдержавшись, сглотнул и облизал губы.       — Давайте я вас хоть чаем напою? — предложил сердобольный медбрат, но тут подошла Ронжина.       — Алексей, чай разве еда? Да, и вам, дети, здесь сидеть, действительно, нечего. Маме вашей уже получше, но из интенсивной терапии её все равно до завтра не переведут. Так что ждать больше нечего.       После Алексей решил оставить врача с детьми.       Старший посмотрел недоверчиво: не обманывает ли она, пытаясь избавиться от из назойливого присутствия или успокоить благой ложью, чтобы не слишком переживали?       Виктория Игоревна на мгновение поджала губы.       –Да, честное слово, лучше ей. Вылечим мы вашу маму, обязательно. Так что не сидите здесь попусту. Вы до дома сами доедете или вас заберёт кто-то?       –Мы сами, — опять негромко, но с той же твердой интонацией сказал старший.       –А далеко живёте? — вклинился медбрат, который нечаянно подслушал, проходя мимо.       Мальчик нехотя назвал адрес. Ронжина прикинула — неблизко.       –Лучше бы за вами кто-нибудь заехал. Ну, папа, например, — тут Виктория Игоревна осознала сразу, и чётко: был бы в семье ещё кто-то, давно бы сидел рядом с мальчиками в больнице. Отец ли, бабушка, но Киселевых, похоже, всего трое: мама, да двое деток. И не дожидаясь, когда старшенький ответит хоть что-то или опять повторит своё: «Мы сами», Ронжина предложила:       –Давайте-ка, я вас довезу. Я на машине, — она улыбнулась, не слишком широко, чуть-чуть приподняв уголки губ. — И как главный в отделении начальник, могу разрешить себе ненадолго удалиться. Никто не откликнулся на её улыбку.       Старший всё ещё сомневался, стоит ли уходить и внимательно посмотрел на брата. Тот явно устал и проголодался и к тому же хотел пить, но не решался заговорить о своих желаниях. Тогда старший поднялся с кушетки, потянув братика за собой.       Так они и шли вслед за Ронжиной до автомобильной стоянки, крепко держась за руки, молчаливые и поникшие.       В скором времени забрались в машину, на заднее сиденье. Младший чуть оживился. Видимо, любил кататься на машинах, но делать это ему приходилось нечасто. Виктория Игоревна хорошо видела его в зеркале заднего обзора, она развернулась, уточнив адрес.       Старший помедлил, прежде чем ответить пустым и бесцветным голосом, да и дома у них сейчас пусто и страшно.       Как они одни, без мамы? Без надежды, что вот заворочается ключ в замке, и квартира сразу наполнится родным теплом и уютом, зато с чёрной мыслью, которую гонишь прочь изо всех сил, но она подло подкрадывается, подползает, набрасывается: «А вдруг мама никогда больше не вернётся?» Или Виктория Игоревна ошиблась в своих предположениях?       –А вы с кем живёте? Только с мамой? — братья одновременно кивнули.       –Ну, а родственники какие-то у вас есть? — должны быть. Родственники у всех есть: и ближние, и дальние.       –Тётя есть, — сообщил старший коротко, — и бабушка.       –Ну вот, — с облегчением выдохнула Ронжина, — или вы к ним перебирайтесь, или пусть кто-нибудь из них переедет к вам, пока мама не поправится, — старший виновато опустил голову.       –Они очень далеко живут.       –Ничего страшного. Приедут, — заверила его Виктория Игоревна, но мальчик произнес весомо:       –Не приедут, — на мгновение он вскинул глаза и вновь виновато потупился, объяснил, слегка запинаясь:       –Бабушка… она… не совсем здорова, и тётя ее не может одну оставить.       Ронжина тоже отвела взгляд, протянув растерянно:       –Понятно.       Значит, квартира, действительно, пуста и безжизненна. И, конечно, вернуться домой мальчикам в любом случае придётся, но может пока… хотя бы пока…       –Знаете что? А отвезу-ка я вас к себе. Накормлю, напою. Если захотите, и спать уложу.       Виктория Игоревна посмотрела сначала на младшего, потом перевела вопросительный взгляд на его брата.       –Мы… — начал тот, но смутился, под уверенным и даже чуть повелительным взглядом: всё-таки тоже не очень хотел в пустую квартиру, туда, где осознание внезапно обрушившейся беды особенно сильно.       Когда машина уже выезжала из больничных ворот, Виктория Игоревна поинтересовалась:       –Зовут-то вас как?       –Саша, — ответил старший. Имя прямо какое-то «унисекс», и не совсем понятно, про кого он сказал, про себя или брата. Скорее всего, про себя. И точно, спустя пару секунд прозвучало:       –А его — Паша.

***

      Когда гости вошли в квартиру, конечно, же робея и медля, дверь Славиной комнаты распахнулась, и появился… ну да, сам Слава.       –Мам, ты чего это? С работы сбежала? — успел он спросить, прежде чем заметить нежданных визитёров.       –А ты, похоже, из школы, — в тон сыну отозвалась Виктория Игоревна.       Слава озадаченно уставился на незнакомых мальчиков, пытаясь разобраться, кого это привела мать и зачем, поэтому ответить без утайки: не получилось думать о двух вещах одновременно.       –Я совсем в школу не ходил, -впрочем, он в любом случае не стал бы скрывать. Ещё и подробно объяснил: –У нас же сегодня в школе пробные ЕГЭ пишут, поэтому десятые отправили в библиотеку, смотреть «Войну и мир», а я пока не рехнулся, чтобы смотреть это, тем более в компании своих одноклассников.       Саша с Пашей растерянно топтались на месте, не зная, как реагировать на внутрисемейные разборки.       –Вы не стойте, раздевайтесь, — мягко направила из Ронжина, — и проходите. Вот, в комнату, — она распахнула ещё одну дверь, в гостиную, а сама удалилась со Славой в его комнату.       Пусть Киселёвы думают, что она решила обсудить с сыном наедине его недостойное поведение. На самом деле же, она торопливо ввела Славу в суть дела: кто эти дети и почему оказались у них в квартире.       Виктория Игоревна прекрасно знала, что ее сына нельзя назвать филантропом. Как бы он не ляпнул чего-нибудь неподходящего и не посмотрел косо. Братьям и так сегодня досталось неприятных переживаний. И это даже хорошо, что Слава оказался дома, а не наткнулся на непонятных гостей внезапно, вернувшись из школы. Ронжина не планировала сидеть с ними до вечера, хотела побыстрее отправиться назад на работу. Накормила бы только и ушла, оставив их здесь одних.       За порядок в квартире и сохранность вещей она ни капли не переживала. Дети производили впечатление очень даже положительное, да и не думали они сейчас ни о чем, кроме состояния своей матери. Сидели бы спокойно, как мышки. Ну, телевизор бы посмотрели или книжки полистали. И тут бы явился Слава. Он не то чтобы нелюдимый и совсем необщительный. И приятели у него есть, и с остальными людьми он нормально контактирует, но почему-то люди ему не особо интересны, особенно девочки, по натуре он одиночка. Так и хочется сказать «волк-одиночка» и провести параллели со звериными привычками, потому что почти так и выглядит: Слава трепетно относится к своему личному пространству и становится довольно агрессивным, когда в него вторгаются нежданно и непрошено.       Сын с мрачной физиономией выслушал коротенький рассказ матери. Она подумала: «Сейчас выскажет что-нибудь саркастическое и недовольное». Но Слава проговорил:       –Я понял. Не дурак, — кажется, проникся сочувствием. Конечно. У него тоже рядом никого нет, кроме мамы. — Можешь спокойно возвращаться на работу. Всё будет нормально. Клянусь, — всё-таки не смог без иронии.       Виктория Игоревна бросила на него короткий взгляд, полный любви и гордости, но заговорила о другом:       –Сейчас только накормлю их. Они с самого утра в больнице сидели, — Слава театрально вздохнул.       –Ой, мам! Ну что я кастрюлю с супом не смогу на плиту поставить и на чайнике кнопочку нажать?       –Ну, поставить-то, может, поставишь, — ехидно улыбнулась мать. — Главное, огонь под ней разжечь не забудь.       –Мам! — Слава гордо удалился на кухню и демонстративно загромыхал посудой.       Вот и хорошо. Заодно сам поест. А то привык таскать из холодильника кусками. А вообще удивительно, что он сам вызвался покормить кого-то. Видимо, история произвела впечатление, или просто он самый замечательный сын на свете. Виктория Игоревна опять улыбнулась только теперь уже безо всякого ехидства.