Runaway

      Осенний ужасно сопливый день, каждый человек мечтает сейчас укутаться в теплый плед, взять чашку какао и смотреть любимые фильмы. Но только не Бобби, парень усердно тренируется в студии. Пот ручьями течет с его тела, а майка давно улетела куда-то в дальний угол комнаты. Каждый раз не получается всего одно движение. Каждый. Ебучий. Раз. И вот сейчас, он вытягивает руку вперед, вскидывает голову и снова делает ту же комбинацию быстрых шагов, но вновь оступается, ноги уже не слушают его, слишком много тренеровок.        Бобби падает и из-под челки смотрит на себя в зеркало. Блестящий подтянутый торс, сильные руки, искрящие глаза, на ресницы которых капает пот. И… Кровь из носа. Для парня это уже обычное дело, но тренер каждый раз говорит, чтобы тот сходил к врачу. А Бобби упирается. Бобби знает, что это из-за переутруждения, но исправлять это не собирается.        Пытаясь встать, Чживон тут же падает от резкой боли, пронзившей лодыжку. Шипение срывается с обветренных губ репера, а глаза сильно жмурятся от боли. Он еще раз порывается встать, но бессильно валится на пол.        Где-то в коридоре слышится звук шагов, а потом и тихий, совсем незаметный обычно, но такой пронзительный в кромешной тишине сейчас скрип двери. Ку Чжунхе был высоким, крепкого телосложения, с черными, как смоль, волосами — молодым тренером. Он опустил свой взгляд на ученика и тихо вздохнул, как бы говоря, что ему это уже надоело. Чжунхэ протянул Бобби свою ладонь с измученной улыбкой.       — Когда ты прекратишь? — вопрос был задан тренером уже в медпункте, где врач осматривала Чживона.       — Хм…- На мгновение парень задумался с ответом, но так же быстро ответил, как и недавно танцевал, — Никогда. Никогда, устроит? —  и теплая улыбка на губах. Чжунхэ лишь снова вздохнул и вышел. Его рабочее время давно закончилось, а он здесь, присматривает за упорно-глупым ребенком.        Вообще-то, Бобби не был ребенком, просто он часто себя так вел. Детство было тяжелым, приходилось много работать, чтобы принести в дом хоть немного еды. Мать, Союн, была не образованна, а Отец бросил семью еще когда Бобби не было и трех лет, отчим, что появился спустя 7 лет, избивал мать и младшую сестренку, а Бобби никогда не попадал под раздачу, хотя Чживон часто твердил, чтобы недоотец не трогал маму и сестру и лучше бы пострадал Бобби, но отчим все-время говорил: «Ты приносишь домой деньги, а они всего-лишь мусор, который занимает место в доме» — И непонятно почему он тогда пришел в эту семью, из-за дома? И где вообще мать нашла его? Ладони сжимались в кулаки до крови от ногтей, что впивались в кожу, но слова ненависти так и не были произнесены никогда. Чживон долго копил деньги и однажды забрал семью, так они сбежали из города.        Парню стукнуло 15, а денег, постоянного дома, еды — все не было. Нужно было платить за обучение себе и сестре, Мать нашла нового мужчину, обеспеченного, интилегентного, с хорошей работой, домом и машиной… Он безумно любил Союн, но ненавидел ее детей, выгонял их из дома, отказывался принимать, и тогда женщина не вытерпела и ушла, забрав своих детей. В Чживоновых 18 лет вернулся настоящий отец. Он плакал, извинялся, говорил, что не прав, обещал хорошую жизнь, много денег и счастье. Увез семью в США. Три года они жили в мире и спокойствии, но и там отец нашел себе загорелую американку и пропал, оставив большой долг и дом, который часто грозились отобрать. Ненавидя своего отца, свою жизнь, свою наивность и доброе сердце, что простило папу, Чживон улетел обратно в Корею, чтобы заработать и перевезти семью на родину, а свои чувства запер на семь замков. Никто больше не мог достучаться до сердца парня. Он был жестоким, черствым, с грубым юмором и с сарказмом по жизни. Все «друзья» бросили его, остался лишь Чжунхэ, что и привел Бобби в эту студию, где Ким мог полностью раскрыть себя и свое сердце в танцах и музыке. *____*       — Ну что, мать героиня, — наигранно пропел Чжунхэ, входя в обшарпанную комнату рэпера. — Как твоя лодыжка? — Еще не проснувшийся Ким фыркнул в ответ и зарылся носом в подушку, обнимая ее. Теплая постель не хотела отпускать, а всегда с приятной хрипотцой голос друга в 8 утра был самым ненавистным звуком, что есть в мире.        Ку предпринял еще одну попытку вытащить американца из царства Морфея, кидая в него первую попавшуюся мягкую игрушку. К слову, игрушек этих было навалом. Маленькая комнатка, стены которой когда-то были бежевого цвета, сейчас они просто грязные и кое-где краска слезла, затертые полы, некогда сделанные из черной древесины, небольшая кровать возле окна, рядом с ней обшарпанный стол, на котором красовалась убитая жизнью настольная лампа, шкаф у двери, со множеством мягких игрушек — их присылала сестра, сейчас она тоже подрабатывает и не упускает возможности сделать брату подарок, и так же на окне в комнате стоял кактус — это все, чем жил Бобби последние два года. В комнате было неуютно и по-домашнему тепло одновременно, хотя эту теплоту комнате придавал именно спящий комок любви, который через десять минут после сна снова станет черствым куском говна.       — Знаешь, я решил не тянуть, — Чжунхэ переваливался с ноги на ногу и нервно играл ногтями. — Тут…       — Да говори уже, — Бобби подскочил с кровати и пристально смотрел на друга. Редко тренера можно было увидеть таким нервным, по этому это либо что-то плохое, либо что-то ОЧЕНЬ плохое.       — Нас с нашими соперниками… Ну те, Moonlight, помнишь? Объеденяют нас. Всех из их студии к нам переведут… — страх, непонимание, ненависть, злость — все сейчас смешалось в голове Чживона, словно цунами из негативных чувств унося весь позитив к чертям собачьим. Эта новость была катастрофой по многим причинам. Во-первых, ну и самое, конечно же, главное за батлы с Moonlight платили гораздо больше. Во-вторых, Бобби ненавидел засранцев из той студии. Они все были… Неприятными людьми. «Гадость» что прямо исходила из них, можно было ощутить просто стоя рядом. Она как желе уволакивала, застывала и долго не отпускала, заставляя ненавидеть все и всех, и хотя Бобби, Чжунхэ и Чжинхван отлично боролись с ней, отгоняя от себя, люди из Moonlight жили с этой гадостью. Из них все-время лилась желчь, говно, ненависть, злоба — и не понятно по каким причинам. Толи их тянуло туда всех таких, потому что одно ищет подобное, чтобы стать сильнее, толи студия и тренер делали их тварями, ведь с дерьмовым характером проще выигрывать: никогда не поддашься, никогда не пожалеешь противника, даже если победа досталась нечестно — не беда, главное ведь победа.        Ногти снова впились в ладони, оставляя на мягкой коже фиолетовые вмятины.       — Почему? — пересохшими губами пролепетал Чживон.       — Продали их. Там что-то случилось и акции компании резко упали, весь ненужный баласт скинули, раз он теперь деньги не приносил. А как деньги приносить, если с компанией работать не хотят…       — Но почему именно с нами? — пустыми глазами смотря в одну точку снова спросил Бобби. Чжунхэ ничего не ответил, ему то откуда знать. Он вышел из комнаты и пошел готовиться к тренировке. Уже стоя в коридоре с открытой дверью в подъезд, Чжунхэ крикнул, чтобы Ким не опаздывал, иначе его выгонят. *____*        Ханбин был прилежным мальчиком. Его все любили, ставили в пример. В школе он всегда получал только положительные оценки, был вежлив и учтив с преподавателями, которые не упускали и малейшей возможности показать себя перед парнем, поставить ему хорошую отметку и погладить по голове за «отлично проделанную работу». Одноклассники всегда стояли толпой вокруг парня, смеясь с его шуток и будто играли в игру «Кто громче засмеется», «Кого Ханбин заметит первым», девочки часто слали ему множество сладостей, признавались в любви, старались угодить. Каждая привлекала по-своему, кто-то предлагал сделать домашку за него, кто-то стелился перед Кимом, другие пытались выглядеть максимально положенного в школе вызывающе, четвертые, видя, что у других никак и ничего не получается, изображали холодных ледяных принцесс, часто материли парня, якобы ненавидя его — но все эти девушки были не интересны Киму. Он улыбался им, вешал лапшу на уши о том, что девушка прекрасна и что он ее не достоин. В университете вся история повторилась. Все те же ненавистные лстящие преподы, все те же «друзья» играющие в игру «Ханбин-а, посмотри на меня», и все те же отвратительно до безобразия одинаковые девушки. Только вот никто не знал, что Ханбин ненавидел сладкое, считал, что это не он девушек недостоин, это они его недостойны, а в комнате висела большая фотография с изображением всех учителей, которая уже была вся в дырках от дротиков. Но было одно но. Даже если бы люди узнали настоящего Ханбина, они бы не перестали приставать. Почему? Ким настолько прекрасен? Так хорошо учится? Так вежлив? Снимите розовые очки, не бывает обычного человека, перед которым бы ВСЕ так яростно изображали любовь. Просто родители парня были до одури богаты, а он был единственным сыном в семье. Компания отца абсолютно точно достанется ему, вот все и пытались ухватить кусок пирога компании или получить высокую должность через Ханбина.        На третьем курсе Ким не вытерпел всего этого, ему надоело врать и вечно находиться в маске другого человека, и он стал избивать людей. Просто так, выловить кого-нибудь сильно надоевшего и привлекшего внимание и избить. Увидеть красивую, вызывающе одетую девушку, снять с нее одежду и порвать, накинув потом свое дорогущее пальто, ну он же джентельмен, нельзя девушек оставлять раздетыми посреди улицы. Хотя нет, он бы с радостью оставил и долго смеялся, но чертово воспитние. Но на драках Ким не останавливался. Он ломал реквизит ВУЗа, личные вещи преподов, царапал машины, бил окна универа, на пары ходить не перестал, потому что образование ему было нужно, но часто срывал их. Все знали про его выходки, и никто ничего не говорил. Ему в лицо. А за спиной кучи слухов, сплетни, желчь, ненависть, его прозвали Bi, чтобы он не узнал, когда говорят о нем, только вот мы в 21 веке живем и крысы — неотъемлемая часть общества. Крыс биая было несчисленное множество по всему универу и за пределами. Они сливали ему всю информацию, и то, что они говорили нравилось Киму больше, чем лесть. Он неожиданно для себя открыл, что хочет злить людей, вызывать ненависть, отвращение, страх. Чтобы каждый видя его думал не о компании отца, а о том, что за излишне привлеченное внимание — тебя могут избить.       — Ханбин! Ким Ханбин! — где-то на подкорках мозга танцор слышал сильный, требовательный голос. Будто выныривая из воды Ким поднимает голову. Он тут, в студии, его тренер яростно трясет парня за плечо и орет слова ненависти ко всему живому, а больше всех к Ханбину. — Ты блять уснул? С открытыми глазами? Вставай нахуй и растягивайся.        Только в студии никто не интересовался жизнью Кима, поэтому он здесь, поэтому никто не знает о семье Ханбина, поэтому его тут по имени называет только тренер. А для остальных он Bi.       — Но еще никто не пришел, — сонно тянет парень, вытягивая конечности и смотря на тренера снизу вверх. Лишь сидя на заднице Ханбин может посмотреть на третий подбородок учителя. Хотя, если честно, молодой и худой тренер привлекал своей внешностью: глубокими черными глазами, высветленными густыми волосами, что сейчас блестели в свете теплых первых лучей солнца, красивым небольшим носом и пухлыми губами.        Зима. 8:30 утра. В студию обычно собираются в 7-7:30, но т.к. сегодня первый день после объеденения групп танцоров, объявили, что можно выспаться и прийти к 10, все-равно Генри и Чжунхэ будут очень много и долго говорить.       — Вот именно, пока никто не пришел — растягивайся. Лучше всех танцевать будешь, — после этих слов Ханбин захныкал. Он и так танцует крсивее всех в группе, читает рэп быстрее и душевнее, даже не стараясь. — чего дома тогда не сидел, раз здесь не хочешь ничего делать?       — Мать, — повеся голову, прошептал Биай. Снова мать. Лишь Генри знал о семье Ханбина, лишь он показывал свою неприязнь в лицо, лишь он мог вылить дерьмо прямо на тебя, и не протыкать ножом спину. Все его мысли в отношении какого-то конкретного человека уже через секунду знал этот «конкретный» человек. Но так же Генри был другом, который может поддержать, похлопать по спине, сказать такие слова, на которые сначала обидишься, потом проржешься, а после проникнешься и поймешь, что «Генри-то прав».       — Снова? Мать? Ты же уже из дома ушел и стараешься не показываться им на глаза. Разве нет? — Ким покачал головой в ответ.       — Им мало. Они хотят, чтобы я бросил танцы и рэп и усерднее начал готовиться к экзаменам, раздражает блять. Понять не могут, что нахуй мне не нужна учеба эта, — почти кричал Ханбин. — Я хочу заниматься творчеством! Что хочу то и делаю! Я личность! Ненавижу родителей! — Генри демонстративно закатил глаза и вздохнул.       — Слышь, хуичность, они это единственые люди, которые у тебя есть, — твердо произнес Лау. — Если бы их не было, и ты бы здесь не сидел. Валялся где-нибудь избитый и в хламищу бухой. А еще грязный, противный, страшный, в гематомах и с пустым взглядом.       — Я ненавижу тебя, — тихо надулся Биай.        Генри лишь улыбнулся и пнул парня, чтобы тот наконец начал растягиваться. Покряхтев, Ким поднялся на ноги и… Убежал. Просто взял и убежал. Почему нет?       — Ты ебнутый? — вылетев за другом в коридор здания кричал Лау. Студия находилась на девятом этаже, и пока парни спускались по лестнице на уже седьмой, из уст тренера вылетели такие проклятия и маты, которым даже закаленный ко всему Ханбин удивился. Эта погоня друзей продолжалась бы вечно, если бы Ким не споткнулся и не упал. Только вот…       — Ты в порядке? — послышался сверху теплый, немного дрожащий голос незнакомца. Ким поднял голову и понял, что стоит в объятиях парня чуть выше него самого, но незнакомец намного шире, мускулистее. В его глазах-щелках плескался испуг и удивление. Ким почувствовал себя девушкой, но явно не цундеркой, потому что он прижался к сильной груди парня. Было так хорошо и уютно, что хотелось мурчать. Ким, почти незаметно, словно не хотел своими движениями спугнуть парня, покачал головой в стороны, отвечая на вопрос. С ним все-хорошо…       — У вас это… Кровь течет. Из носа. У обоих. Ебать мой хуй, вы чо пидоры? Вы возбудились от одного прикосновения, чо за хуйня, бляяяя! — последние слова Генри судорожно выкрикивал, хватаясь за голову и убегая обратно наверх. Его больная фантазия уже напредставляла как у парней встает друг на друга, их поцелуи, но Лау старательно пытается выбить из головы все мысли с помощью стены.       А два парня все еще стоят на лестничной площадке, не торопясь выпускать друг друга из объятий, тепло, уютно, безумно. До одури правильно, вся пустота внутри, что образовалась у обоих за такие не долгие, но мучительные годы жизни, будто заполняется. Так волнительно, что щекочет в животе. Ханбин снова глубоко вдыхает, запах парня напротив дурманит, пьянит лучше любого алкоголя, но незнакомец отталкивает и сразу тушуется.       — Раз ты в порядке, мне нужно идти, — и быстро убегает наверх, тыжело дыша. В полной тишине Биай слышит тихий, едва слышимый всплеск. Он смотрит под ноги и видит, что с него, точнее с его носа уже накапала небольшая лужица крови, размером с фалангу мизинца. *____*       — Опять кровь? Айщ, Чживон, снова к доктору тебя отправлю. Честное слово, заебал, — стоя в туалете и наблюдая как друг тщетно пытается промыть нос, ворчал Чжунхэ. Немного поворчав еще, Ку психанул и усадил парня прямо на раковину, приподнял его голову и, достав из кармана вату сунул в нос Бобби.       — Вата? Серьезно? — Чживон ерзал задом по мокрой поверхности умывальника.       — Уже давно с собой таскаю, как раз на такие случаи. Именно для тебя, — Бобби мягко улыбнулся и потрепал тренера по голове. Странные отношения между ними, при людях они были Чживон-хен и Чжунхэ~я, при одногруппниках Тренер и Бобби, а когда оставались наедине, то все «хен» и «донсен» отпадали. Оставались только хорошие друзья, что стебали друг друга, вместе умилялись собакам. Хотя для Ку было очень сложно добиться доверия Кима. Долгий, сложный, извилистый путь с множеством дверей, замков и стен вел к сердцу Чживона, а Чжунхэ упертый. Он перелез все стены и открыл замки, таскаясь всегда рядом с хеном и часто обнимая его, потому что «хен, ты такой теплый и мягкий, как плюшевая игрушка».       — А, точно, — внезапно начал Бобби. — я тут Биая встретил на лестнице. Он меня походу не узнал, мудак, хотя я за него не хило так испугался, упал на меня средь бела дня, идиот, мог убиться, даже не поблагодарил, скот, — слова и оскорбления нескончаемым потоком выходили изо рта рэпера, Чжунхэ даже пытался выловить тот момент, когда парень вдыхает, но его попытки не увенчались успехом. — А еще у него тоже кровь носом пошла. Это нормально вообще? Чего он то? От испуга что ли? Еще так прижался ко мне, будто впервые до человека дотронулся, пиздец. Нет, вот скажи мне, поче… Ты чо ржешь то?       — Да замолчи уже, это истерический смех, — тренер вытирал слезы с глаз и держался за живот. Он обожал, когда Бобби такой. Такой открытый, естественный, честный, несет всякую чушь, все его мысли оказываются на языке. — Пошли. Заново знакомиться с этими пидорасами, которые теперь наши согруппники, будем. *____*       Тихий стук в дверь. — Войдите, — Ким Ханен сидел в кресле и читал очередную книгу. Очки немного сползли вниз по его переносице. Постучавший вошел в кабинет и положил на стол конверт, поклонился и постарался как можно быстрее скрыться из виду. Сейчас настроение президента корпорации будет хуже чем землетрясения в Японии. Ханен швырнул книгу на диван и поднялся с кресла. Закатав рукава рубашки, он наклонился и, уже понимая что находится в конверте, порывисто вздохнул, ударяя кулаком по темной поверхности стола. — Сын, чтоб тебя черт побрал. Я даже поспособствовал разорению компании, что держала ту студию, а ты все-равно за свое? Не хватило? — яростно выкрикивал Ким в глухую пустоту комнаты. За окном грузные тучи стали заволакивать небо, скрывая лучи, только начавшего светить, солнца, кроны деревьев пошатывались от начинающегося ветра. Будет ураган. В кабинет вошла женщина, примерно того же возраста что и президент. Она подошла к мужчине и положила голову на его плечо. — Если ты так сильно упрямишься, я заставлю тебя пожалеть. Все, кто тебе дорог исчезнут, — и тихий противный смешок женщины.       — Милый, он же наш сын… Может стоит его поддержать в том, в чем он честен с собой. Где он нашел себя и полюбил? — Женщина открыла конверт и, посмотрев на фотографии, где ее сын разминается в студии с большой надписью во всю стену «Blood», порвала их.       — Твои слова разнятся с действиями. Но я тебя понял, Минсу — прошептал Ким, гладя по голове жены шершавой ладонью. Они смотрели в окно и знали, что не дадут сыну спокойствия. Не в этой жизни.