Runaway

       В своей студии Ханбин записывал песню, о том, что было, что, возможно, его ждет, что он уже прошел и испытал. О своих чувствах и мыслях. Парень откинулся на спинку мягкого стула. Его голова была заполнена мыслями о творчестве, о студии, где-то на закромках мозга сидел Чживон, его острая линия челюсти и неровные зубы, проколотая бровь и фиолетовые волосы, но Ким спешно отгонял эти мысли, зарывая их в самые глубины разума. Ханбин думал о том, как ему дорога студия, как ему дорога музыка и его творчество, которое ни раз спасало парня от суицида.        В детстве у Ханбина была младшая сестра, которую парень обожал, всегда играл с ней, обнимал при любом удобном случае, заставлял ее улыбаться… Но она умерла… Воспаление легких… После этого мать Ханбина стала сумасшедшей, нет, не такой, как сейчас, а чокнутой по-другому. Она все свое время проводила с сыном, заботилась о нем, до одури любила того. Вы скажете, ну и что в этом такого. А то, что это была чрезмерная забота, женщина опекала Ханбина, словно тот мог рассыпаться песочным замком. Когда ребенок плакал, Минсу в попытках его успокоить, сама падала в обмороки. После нескольких таких случаев, Ханбин стал бояться за мать и перестал плакать, даже когда ему было очень больно. Позже он стал скрывать все свои эмоции, не только боль, страх и печаль. Ханбин стал бояться не за мать, он начал бояться ее. Ее безумной ломаной улыбки, когда Ким делал что-то хорошо или рассказывал истории из школы, её глаз, полных гнева, когда парень говорил о том, что его расстроило. Ребенок просто стал закрываться от своей матери, стараясь не вызывать у нее никаких чувств.        Ханбин всегда обожал лошадей, езда на них как-то успокаивала и уносила все мысли. Были лишь парень, конь и дорога. В конном спорте Ханбин нашел отдушину, которая вскоре стала смыслом жизни для юноши. Естественно, все это скрывалось от слишком заботливой и помешанной матери. Отец поддерживал сына в его начинаниях, ведь он хотел вырастить не просто человека, а личность, достойную жизни в обществе. В своем небольшом возрасте, Ханбин заработал множество медалей и несколько кубков. Как за первые, так и за вторые-третьи места. Конечно, были и поражения, и их было много, но они лишь подогревали интерес Ханбина к этому виду спорта. Парень и его конь Василиск хорошо проходили многие препятствия, но одно у них никак не получалось — перепрыгнуть через водоем. Через небольшие — спокойно, но тоже с небольшими ошибками, через более большие — было сложно. Однажды Ханбин и его черный, как смоль, конь снова проходили полосу препятствий. В этот день Василиск не был в хорошем настроении. Лишь завидев водяное препятствие — конь встал на дыбы и скинул парня.        Ханбин сломал руку, а такое от матери точно не скроешь. Пришлось ей все рассказать. В тот день Минсу упала, бьясь в конвульсиях. В тот день она окончательно свихнулась. В тот день ей прописали сильные успокоительные. В тот день, Ханбин потерял смысл жизни, ведь ему запретили приближаться к конному ранчо. Парень вспомнил всю ту боль, что испытал. Мать, которая могла умереть, а после и потеря смысла. Смысла всего. Парень ходил по улицам и все время оглядывался, понимая, что сейчас он мог бы быть на соревнованиях. Он скучал по Василиску, ночами рыдая в подушку и крича от бессилия. Ханбин даже пытался сбежать из дома, но отец, который уже тогда был довольно влиятельной личностью, нанял телохранителей, которые не выпускали юношу из дома без особой нужды. Домашний арест из-за болезни матери — самое поганое из всего, что могло бы случиться с человеком. Ким, конечно же, любил Минсу, но не хотел признавать её своей мамой. Он видел в ней лишь помешанную психопатку, что замечала только жизнь сына, совершенно забыв об остальном мире и о себе в том числе.       Дни превращались в недели, недели в месяцы. Месяцы пустоты и абсолютного ничего. В школе всё и все были искусственны и до рвотных порывов отвратны. Выходные всегда однообразные, уроки~поездка в магазин с отцом~и снова скучная серая комната. В один день Бин от скуки стал писать. Писать все, что приходило ему в голову, и тогда у него получился красивый текст, который он бы с удовольствием превратил в песню. Ханбин попросил родителей записать его на уроки игры на пианино, на уроки вокала и танцев. Отец, видя, что его сын, кажется, стал выходить из своей депрессии, с радостью выполнил все его просьбы. На самом деле Ханбин безумно любил отца, ведь тот отдавал сыну все, воспитывал, не был «фанатиком» как мать, ругался, но никогда не бил сына, и сам всегда как-то с теплом и добротой относился к Бину.       Научившись играть на нескольких инструментах, Ханбин стал писать и записывать свои песни, пытался ставить танцы, он был счастлив. Пока все снова не перевернулось с ног на голову. Бин как-то раз в порыве гнева пожелал матери смерти, у нее вновь случился приступ, которых не было уже давно. После этого она не могла ходить несколько месяцев. Ханен стал по-другому смотреть на сына. Но к этому Ханбин еще и осознал, что его не привлекают девушки. Не зная что с этим делать, Бин пришел к отцу… Увы… Зря. Ханбин рассказал все, что чувствовал, рассказал про тягу к парням и отвращение от девушек. Ханен лишь покачал головой и отправил сына в комнату. На следующий день у Ханбина были отобраны музыкальные инструменты, учителя по танцам и игре на инструментах сообщили, что отказываются работать с Ханбином, все тетради с текстами были порваны и разбросаны по комнате, а все данные компьютера — удалены. *____*       — Чжунхэ, привет, может, встретимся? — голос Чживона подрагивал, а руки тряслись в волнении, но он мысленно повторял себе «это все ради Ханны». Раз за разом отчеканивая одну и ту же фразу он пытался унять дрожь.        Уже через пол часа он сидел напротив Чжунхэ, который внимательно смотрел на друга и пытался понять, зачем его позвали, еще через пол часа разговоров ни о чем, Ку встал со своего места и сообщил, что он ссать, потому что они выпили уже по две чашки кофе. Как только черноволосый парень скрылся за углом, Чживон схватил телефон друга и, естественно, зная пароль, потому что у друзей нет тайн, он заблокировал номер Ханбина. Дрожащими руками Чживон положил телефон на место. Когда Чжунхэ вернулся, Бобби решил перейти уже к делу.       — Сколько Ханбин не ходит? — Ким смотрел куда угодно, только не на друга.       — Чуть больше недели?       — А ты уверен…- Чживон запнулся, вертя слова на языке, он все еще был не уверен. — Что он вернется? Может ему надоело? Слушай, выгони его. Зачем нам люди, которые без особой причины пропускают, да еще и не сообщают ничего? — Чжунхэ казалось, что его друг сейчас похож на безумца. Он улыбался, но его нервозность было видно за километр. Бобби сминал пальцы на руках и бегал глазами по помещению, не сосредотачиваясь на чем-то, а лоб покрылся небольшой испариной.       — Что ж… Он не отвечает на звонки, и не хочет встречаться лично. Генри ходил к нему много раз… Я подумаю над этим, но… Чживон, что? Почему тебя это волнует?       — Я хочу выиграть в следующих соревнованиях, а так как мы все ещё оставляем для него место в групповом танце, мы точно не победим, если так и будем продолжать! — Ким выдумывал причины на ходу. Он предполагал, что Чжунхэ спросит об этом, но надеялся, что друг тупой и обойдется без вопросов.        Когда Бобби вышел из кофейни, в которой они сидели, он выдохнул. Но это был еще не конец. Нужно поговорить с менеджером их группы, с Генри, а потом с самим Ханбином. Чживон подумал о том, почему он это делает. Ханна сейчас с Чану, который смог бы ее защитить, да и девушка забила на брата, а этот человек, что угрожал Чживону — мог вполне просто разыгрывать парня. Но что-то жуткое внутри не давало покоя, душу холодил страх, а интуиция билась из стороны в сторону и кричала о том, что все же следует выполнять все, что говорит «незнакомый мужской голос».        Встреча с менеджером была более чем полезной. Мужчина и до этого не любивший всех мемберов луны был только за то, чтобы выкинуть Ханбина. К Генри Чживон подходить не хотел, их разговор на башне был слишком душевным, Бобби было противно от самого себя, он возненавидел свою жизнь еще больше, парень не знал как будет спать по ночам, если сейчас разрушит чью-то жизнь. Но чертова Ханна, почему она не осталась в Америке, а сейчас не поддается на уговоры улететь обратно. К слову, да, Чживон пытался отправить сестру, встречался с ней, говорил, что из-за нее он попадет в ад на земле, каждый день коря себя, но Ханна лишь смеялась и порывалась уйти к Чану.        И все же Чживон встретился с Генри. Он попросил адрес Ханбина, чтобы «уговорить того снова посещать студию» и попросил телефон, якобы сделать звонок сестре, но, как и с телефоном Чжунхэ, он заблокировал Ханбина.       — Мы решили, — начал Чжунхэ, лишь войдя в репетиционную. — У Ханбина три дня. Если он не придет — его исключат. — Все внутри Чживона сжалось в тугой узел. Механизм запущен. Пути обратно нет. Остановить это невозможно. А все из-за гребаных угроз. Голова парня разболелась и он выбежал на улицу, предварительно забрав сумку. На сегодня с него хватит. Парень побрел домой, где упал на кровать и забился в истерике. Что он делает черт возьми? Чживон кусал руки, пытаясь отвлечься на физическую боль. Но внезапно в его голове всплыла картина, как Ханбин избивает кого-то, как он кричит на Бобби, как говорит, что никогда не интерисовался им, а лишь играл. И вся боль уходит. Взгляд парня стекленеет и все мысли кричат о том, что ему плевать на судьбу Ханбина. *____*       — Ты думаешь если закрылся и сбежал сам, я не достану твоего парня? — смеялся Ханен в трубку телефона. Он радовался своей победе. Ему уже рассказали, что Чживон начал действовать, и он просто измывался над сыном.       — Я не посещаю студию, не общаюсь с единственным, сука, другом! Я разорвал все связи с Чживоном и сделал так, что он теперь ненавидит меня! Что тебе ещё нужно, отец? Отстань от него и от его сестры! — Ханен скинул трубку, и Бин услышал гудки. Парень кинул телефон в стену скуля от безысходности, за такой короткий срок он полюбил Чживона. Первое время он просто играл, хотел посмотреть что будет, если Чживон полюбит его, что если они начнут встречаться, и потом Ханбин бросит его, разбив сердце, сломав жизнь, ему просто было интересно. Но потом… Такой редкий смех Бобби, его улыбка, от которой глаза закрывались и их почти не было видно, улыбка, от которой самому становилось смешно, такой ленивый, но четкий и глубокий рэп и много много чего, что-то щелкнуло в Ханбине. Он стал смотреть на Чживона по-другому. С каким-то теплом внутри, все его действия смешили или же умиляли, Ханбин вспомнил все эти «любить, значит не видеть в человеке его недостатки». Но ведь это было не так. Не видели недостатки лишь фанатики, как его мать, долбанутые люди. По настоящему любящие люди замечали все, но все отвратительные привычки, все отрицательные черты характера, весь тот сарказм и все черные шутки — Ханбин принял все это, он полюбил и это, он уже не представлял Бобби без этого. Любовь — это не значит встретить идеального человека. В идеал влюбиться может кто угодно. Любовь — это когда ты понимаешь, что твой избранник далеко не идеален, но ты все-равно принимаешь его. Даже долбоебом, если он таковым является.        Из мыслей Ханбина вывел стук в дверь. Уже привычное «Отвали Генри» прозвучало слишком громко в такой оглушительной тишине, но в ответ было совсем непривычное «Это не Генри». Ханбин сорвался с места. Этот голос он узнал бы из тысячи других, даже заглушенный железной дверью и стенами, даже такой неуверенный. Ким подбежал к двери и остановился за секунду до того, как открыл бы дверь. Нет. Ему нельзя этого делать. Как бы он не хотел сейчас увидеть Чживона, как бы он не хотел попросить прощения, как бы он не хотел его обнять и никогда не отпускать, ему нельзя. Отец слишком страшен. Ханбин не хотел причинять боль тому, кого любит. Он не хотел, чтобы и Чживон потерял сестру. Ведь отец мог сделать все что угодно. Этот человек непредсказуем и готов пожертвовать многим для достижения своих целей. Пожертвовать семьей, друзьями, детьми… Как Ханбель… Именно так он пришел к власти.       — Пожалуйста, открой… — тихий и жалобный голос Чживона. Ханбин так хотел его услышать, он скучал безумно, каждый день подавляя в себе порывы сбежать, забрать Чживона и уехать туда, где нет ни одного, ни одного живого, сука существа.       — Зачем ты здесь? Уходи… Пожалуйста… Ты множество раз отталкивал меня, сделай так еще раз. Не приходи сюда, — мысли разнились со словами, Ханбин не хотел этого. Какая-то неведомая сила тянула его к парню, что сейчас стоял за дверью и молчал. Что-то давило на грудь Ханбина, заставляло его открыть дверь, броситься в сильные руки, но разум все еще говорил, что нельзя.       — Я не уйду. Ханбин, мне нужно поговорить с тобой. Если ты не откроешь, я выломаю эту чертову дверь, — уже не сдерживая гнев бросил Бобби. Плюнув на все Биай открыл «чертову дверь» и… Из его глаз потекли слезы. Он точно не знает почему. Может, от вида растрепанного Чживона, может, от эмоций, что нахлынули разом, будто дверь, не открывавшаяся неделю, или даже больше, защищала от этого.        Чжвион растерялся и не нашел ничего лучше, кроме как обнять плачущего, словно ребенок, парня. А Ханбин от этого действия не успокоился, наоборот, слезы еще большим ручьем потекли из его глаз, а руки вцепились в футболку фиолетоволосого парня.       — Пожалуйста, не уходи, останься со мной, — всхлипывал Ханбин. Ему не хватало этого тепла. Ему нужно было слышать стук чужого сердца, который будто повторял ритм собственного. Ему нужен был не кто-то, а именно Чживон, такой закрытый ото всех, нелюдимый, резкий и грубый, но такой теплый и домашний, если сломать замки и отворить все двери. Но, увы, Чживон пришел сюда не затем, чтобы успокаивать разрыдавшихся истеричек. Он спешно оттолкнул парня, и сообщил тому, что его выгнали из студии.       — Ты шутишь? Ты ведь смеёшься? Эй… Не шути так больше, — прижав кулаки к груди, Ханбин все еще мокрыми глазами, смотрел на Чживона, ища в том хоть что-то, что бы рассказало правду. Но взгляд Бобби был пустым, а в действиях не было ровным счетом ничего. Ханбин упал на пол. По дому раздался заглушенный смех, который после превратился в громкий, истеричный, с душераздирающей болью, смех, полный крика о помощи. Что произошло в ту секунду Чживон не осознал до конца, но все его мысли о том, что ему плевать растворились, а будто всю боль Ханбина он почувствовал и на себе. Сердце забилось в бешеном ритме, норовя вырваться из груди, и будто убивая парня за его ложь. За все то, что он натворил. Чживон встал на колени к Ханбину, подняв подбородок того. Горячее дыхание второго, который, удивившись действиям Бобби, перестал смеяться, опаляло кожу. Старший, не осознавая того, что он делает, просто поддался велениям души. Он сцеловывал каждую слезинку с красного от слез и смущения лица Ханбина. Чживон спустился по дорожке от слезы к искусанным губам и нежно обхватил их своими. Одной рукой Чживон все еще держал подбородок Ханбина, который закрыл глаза и, всхлипывая, ответил на поцелуй, а другой рукой парень обвил талию младшего, ближе притягивая к себе.        Чживон поднял парня на руки, и не разрывая поцелуя, интуитивно пошел к кровати, которую он все же нашел, кинув парня на нее. Футболка Ханбина задралась, а он выглядел разбитым, напуганным и в то же время возбужденным и таким прекрасным. Его глаза, все еще наполненные слезами, блестели от тусклого света, что сквозь темные шторы попадал в комнату. Чживон рыча навис над парнем, и припал губами к обнаженной шее рэпера, второй издал сдавленный полустон полускулёж, запуская руки в фиолетовые волосы и закусывая губу, раздирая только зажившую рану. Бобби заметил стекающую с губ Бина кровь, и стал слизывать ее, руками оглаживая ноги и возбуждённую плоть парня, что лежал под ним.       — Почему? — задыхаясь спросил Ханбин. Ему было страшно и неясно. Зачем Чживон это делает? Что он чувствует? Что происходит?       — Тебе обязательно задавать вопросы сейчас? — недовольно выплюнул Чживон. Он и сам не понимал себя, но такой беззащитный, такой возбужденный и красивый Ханбин манил, заставлял влюбляться с каждым стоном вновь и вновь, убивал одним лишь взглядом. Чживон ненавидел и одновременно любил этого парня.        Рывком содрав с Ханбина домашние шорты, и задрав футболку ещё выше, Чживон одной рукой стал проводить по пульсирующему члену от основания до головки, большим пальцем лаская уздечку, а губами обхватил сосок парня. Ханбин извивался в сильных руках, не сдерживая стоны, всем телом требуя большего, он хотел чувствовать Чживона, хотел его в себе. Ему мало одних лишь ласк. Неслушающимися руками, он расстегнул ремень Бобби, который тут же, перехватил и своим ремнем связал руки Ханбина над его головой. Чживон перевернул парня под собой и стянул свои штаны, он потянулся к тумбочке, которая стояла рядом с кроватью, и надеялся, что Ханбин следит за своей кожей, чтобы у него были крема. Найдя что-то для рук, Чживон обильно выдавил крем. Парень указательным пальцем оглаживал напряженное кольцо мышц другого, осторожно введя фалангу и тут же остановившись, потому что с губ Ханбина сорвалось шипение. Чживон не был уверен, был ли у Ханбина когда-нибудь секс с парнем, поэтому он старался делать все как можно осторожнее, носом он провел по шее Ханбина, целуя небольшую родинку на спине, и, пока Ханбин отвлекся на ласки, Чживон вставил палец полностью, а потом второй, осторожно начав растягивать. Младший скулил и пытался вырваться, убежать, оттолкнуться, но связанные руки, да и под сильным Бобби не особо подвигаешься. Когда Чживон вытащил пальцы, Ханбин с облегчением вдохнул, но почувствовал что-то горячее, а в следующий миг боль и наслаждение, и услышал хриплый стон сверху. От этого звука вся боль исчезла и хотелось слушать голос парня больше и больше, чтобы он никогда не замолкал, в порывах любви, Ханбин расслабился, впуская в себя Чживона. Второй начал осторожно двигаться, шипя от узости и наслаждаясь. С каждым разом его движения становились все резче и грубее, а стоны все несдержаннее, и громче, Ханбин выстанывал имя Бобби, моля его о возможности прикоснуться к себе, но Чживон лишь стянул его руки сильнее. Разрядка пришла быстро, Ханбин кончил даже не прикоснувшись к себе, а Чживон ещё пару раз толкнулся в обмякшее тело и излился следом в парня. *____*       — Так значит… Я больше не член группы? — прижимаясь всем телом к парню, спросил Ханбин. Они уже второй час лежали в обнимку, не спеша заводить разговор о чем-либо. От вопроса внутри Чживона снова стало холодно, он крепче прижал к себе Ханбина, снова нужно лгать. Снова ненавидеть себя. А он ведь только осознал, что любит, что без Ханбина ему не нужна жизнь, это странно, всего пару часов назад, Чжвион был уверен, что сможет спокойно разрушить чужую жизнь, но сейчас… Он не хотел… Он хотел забить на сестру, на то, что с ней сделают, лишь бы каждый день просыпаться рядом с таким уютным Ханбином, который принадлежал только ему. Но новое оповещение телефона напомнило о реальности. Чживон потянулся и проверил сообщения. — Что там? — заглядывая спросил младший. Бобби прочитал сообщение и сразу заблокировал смартфон.       — Ничего особенного. Просто спам. — Спам. С новым «Убери от Ханбина Генри. А еще желательно уберись после всего этого сам. Навсегда.» И снова фотография сестры, только уже с красной точкой от прицела на голове. — Да… Тебя исключили из студии, — сжимая зубы, и прокручивая в голове фотографию сестры, прошипел Чживон. — А еще… Генри… Извини, что приходится говорить тебе такое… Он много всего рассказал о тебе, — Ханбин заинтересованно поднял взгляд. — Говорил, что ненавидит тебя, за твое лицемерие, что дружит с тобой лишь из-за твоего отца, но ты ему уже до глубины души надоел. Все твое нытье, все истерики и всю злость. Ему надоело выслушивать… И, он сказал, что все ещё не оставил тебя из-за чувства долга. Когда ты спас его…       — Остановись, пожалуйста, — из глаз Ханбина вновь потекли слезы. Он мужик, сколько он ещё будет рыдать? Но сердце гулко ухнуло. Генри был его единственным другом на протяжении многих лет. Даже когда весь мир отвернулся от Ханбина, только Генри протянул ему руку и поддержал, постоянно ошивался рядом, тупо шутил, и заразно смеялся над своими шутками. Разве такой человек мог бы предать? Невозможно… Ханбин закусил губу, и с головой залез под одеяло. — Уйди, — подал парень тихий голос. Чживону два раза повторять не нужно. Он быстро оделся и, не попрощавшись, сбежал из квартиры того, кому причинил и еще причинит невыносимую боль.       — Ну что, Чживон, доволен? Умничка. Спас сестру, которая хуй на тебя клала. Изнасиловал, кажется уже любимого, человека, а потом солгал ему и бросил, — Чжвион шел по темной улице, освещенной лишь тусклыми фонарями, и разговаривал сам с собой. Не выдержав навалившегося, он ударил кулаком в стену, сдирая кожу в кровь. — Убейте меня, я не хочу так жить. Почему в моей жизни происходит все это дерьмо? Чем я так провинился в прошлой жизни, что до сих пор расплачиваюсь за это? Почему именно я?..        Он чувствовал не только свою боль. Он чувствовал что-то, приходящее извне. Что-то не свое, но в то же время родное. Последнее время он стал верить в соулмейтов. Но ему совсем было не до этого. Если в его жизни еще и соул появится, Бобби точно сойдет с ума и совершит суицид. *____*        На следующее утро в студии не было ни Ханбина, ни Чживона. Уже с догадками о чем-то ужасном, Генри позвонил сначала Бобби, который, к небольшому удивлению, не взял трубку. После Генри позвонил Ханбину. Его телефон был отключен. Забив на репетицию, на танцы, на музыку, Генри вылетел из здания. Ему было абсолютно фиолетово, что будет с их выступлением, сейчас нужно было выяснить что произошло с друзьями. Добравшись до квартиры, Лау начал долбить по двери друга. На удивление, Ханбин открыл сразу, но к еще большему ахую, Генри прилетел кулак в живот.       — Твою мать, что ты творишь? — согнувшись пополам, хрипел Генри.       — Не трогай мою мать, скотина! Ты двуличная, лицемерная мразь! Серьезно! Сколько ты собирался скрывать от меня, что ненавидишь все мое существование? Долго ты хотел терпеть меня? Я думал, что ты единственный человек, который на моей стороне, но оказывается я все же один. Мы все в этой жизни одни. Почему я вообще решил, что у меня есть кто-то?       — Что ты несешь? Я никогда не ненавидел тебя. А все твои «каждый человек одинок», ты, блять, перечитал ванильных пабликов мелких тп? Знаешь, в этом мире нет ненужных людей. Нет человека, которого бы ненавидели все. Найдется хоть один, но тот, кто любит его. Кто поддержит, кто будет на его стороне. Таким человеком являешься для меня ты… Таким человеком являлся для тебя я… И я совершенно не понимаю тебя сейчас.       — Херня! Мне никто не нужен! Уходи, я ненавижу тебя.       — Человеку, сука, нужен человек, и тебе тоже, поэтому ты блять сейчас успокаиваешься нахуй и рассказываешь мне все, — с этими словами Генри нагло зашел в квартиру и закрыл дверь, пока соседи не решили вызвать полицию. Лау схватил руки друга и подавил все попытки того вырваться и подраться.        Спустя час долгих разговоров, ромашкового чая, и взглядов, полных молний, Генри все же понял, что произошло. Он громко смеялся, а потом резко успокоился, пытаясь понять чего этим добивался Чживон.       — Так… Говоришь, он сказал, что из студии тебя исключили?       — Ага…       — И я козел по его словам?       — Ага…       — А еще он выебал тебя?       — Аг… ЧТО? — Ханбин подорвался с места и густо покраснел. Он же просил не использовать эту информацию для подколов. Гребаный Генри, как всегда. Лау снова громко засмеялся с реакции друга.       — Ну, на самом деле, не злись на Чживона… Мне кажется в этом замешан твой отец. Ведь все как он хотел. И студия, из которой он выживает тебя не первый год. И я, которого он ненавидит. А то, что тебя выебали, ну… — Генри задумался, и угукнул своим мыслям, как бы одобряя их. — Срать будет удобнее.       — БЛЯТЬ?! *____*        Уже через час Ханбин ехал в такси домой. Хотя это место парень всем сердцем не хотел называть домом. Да и он не был там уже очень давно. Стены давили ужасными воспоминаниями, и пугающей атмосферой, что густым туманом витала в доме и оседала на лёгких, не давая вздохнуть. Когда такси подъехало к большим воротам, Ханбина пробрала дрожь. Он вошел во двор. Ничего здесь не изменилось. Все такие же унылые деревья, кусты, трава. Дом, построенный в старом стиле, но выглядящий как новый.       Ханбин осторожно вошел, сказав такое родное, но ненавистное «Я дома». На звук вышла служанка, которая радостно принялась обнимать парня, целовать, говорить как соскучилась по нему, как гадала каким же человеком он стал. Спрашивала почему Ханбин не приходил так долго. Уговаривала его остаться на обед, но Ким лишь улыбнулся старушке, попросив проводить до кабинета отца.       — Ханбин? — поднял бровь Ханен. Вот кого он не ожидал увидеть в утро среды, так это своего сына. — Прийти в логово врага. Смело, похвально, сынок.       — Не называй меня так. Я знаю все, что ты сделал. Зачем ты заставил Чживона говорить такое? Зачем убиваешь меня, его, наши жизни?       — Ты должен вырасти НОРМАЛЬНЫМ человеком, а не пидорасом. Ты должен заниматься учебой, а не глупой музыкой! Ты должен унаследовать компанию, но я не могу передать ее ТАКОМУ человеку. Ты отвратителен.       — Я никому ничего не должен. Ты думаешь, что мое место в жизни уже определено, но я то так не думаю. У меня другие взгляды на мою жизнь, отец. Я ищу себя. Если не смогу — приду к тебе. Даже если будет поздно. Но сейчас, оставь меня. Оставь Чживона. Оставь его сестру. — Ханбин говорил решительно и твердо. Все эти отцовские игры ему надоели. Он не кричал, просто старался донести свои мысли до «взрослого», который почему-то считал, что он прав. Благо Ханен слушал, а не перебивал и кричал. Видимо, то, что мать дома — повлияло на него. Он слишком любит Минсу, чтобы кричать и злиться в их доме.       — Нет. Никогда. По крайней мере, до тех пор, пока этот Чживон не уйдет из твоей жизни и твоих мыслей навсегда, а ты не вернешься домой.       — А если бы… — голос Ханбина задрожал. Он не знал стоит ли это говорить, но ему нужно было. Да простит его младшая сестра. — Если бы Ханбель была жива?! Ты бы и ей так отравлял жизнь? А если бы какой-то мудак стал угрожать ей? Что бы ты сделал? Ты отвратителен, отец. Не я. А ты! — Ханен с секунду прожигал дыру в Ханбине, а после залился краской от ярости. Он открыл шкаф и вытащил оттуда пистолет, направив его в сына. Ханбин попятился назад, натыкаясь на стол. Он, словно загипнотизированный, смотрел в дуло пистолета и не смел издать и звука. Страшно до тошноты, до дрожи в коленях, дыхание спёрло, а ноги подкосились. Ханбин схватился за угол стола, стараясь держаться на ногах, все еще в кромешной тишине. А Ханен в это время зарядил пистолет, и опустил палец на курок.       — Я недавно читал произведение… Тарас Бульба. И там была строчка «Я тебя породил, я тебя и убью», — усмехнулся Ханен. — Почитай на досуге. На том свете.        Секунда. Слышится удар двери. Крик. Миг. Выстрел. Ханбин зажмуривает глаза и ему кажется, что он умер. Темно. Но не больно. Интересно, как он умер? Если он откроет глаза, он увидит себя со стороны, свое тело с дырой в груди, или может в голове?        Резкий противный запах пороха и крови ударяет в голову. Ким открывает глаза и видит перед собой бездвижное тело, к которому упал отец и кричит от безысходности. Руки Ханена в крови, пистолет где-то в углу комнаты. В дверях стоит тетушка и кричит от ужаса, онемевшими пальцами набирая номер полиции. Ханбин поворачивается. К горлу подступает тошнота. Парень не в силах ее сдержать. Весь его завтрак оказывается на дорогущем ковре отца. Ханбин стоит на коленях, из его рта течет вязкая, прозрачная слюна, тонкими нитями капая на пол, а из глаз горькие слезы страха, отвращения и боли...       — Мама… — Он пытается понять хоть что-то, но снова блюёт. Запах крови отвратителен. Парень не хочет смотреть на обездвиженное тело матери, ему страшно. Страшнее чем тогда, когда на него было направлено черное дуло пистолета. Желудок выворачивает, но кроме желчи в нем уже ничего нет. Все тело трясет, а мозг все ещё не осознает что происходит. Где-то на фоне слышны рыдания отца, истерика тётушки, и собственный крик. Ханбин чувствует как кто-то берет его под руки и уводит. А после видит, как ему делают укол. Но Ханбин не чувствует боли. Он проваливается в глубокий сон. Последнее, что он помнит — это полицейская форма.