Чёрный Крест

      Тихо. В квартире слишком тихо. Ничего не намекает на чьё-либо присутствие в ней. Телевизор молчит. Его не включали уже несколько дней, чтобы не слушать очередные безрадостные новости. Кого-то опять убили, кто-то спрыгнул с крыши торгового центра, очередная звезда Голливуда даёт интервью на всю Америку, сверкая белоснежными зубами и глядя стеклянным взглядом в объектив камеры. Почти все медийные личности употребляют. Каждый первый в Голливуде хотя бы раз в жизни пробовал травку, каждый второй — что-то крепче, ну, а каждый пятый — законченный наркоман, который закидывается психотропными веществами прямо на съёмочной площадке под холодным светом огромный прожекторов, мотающих электричество с невероятной скоростью. Наркотики начинают употреблять из-за веселья и природного любопытства ко всему новому, но плотно подсаживаются на иглу далеко не самые счастливые люди. Все законченные наркоманы когда-то пережили какое-то горе, шокирующую травму, оставившую неизгладимый след в их душе. И вместо того, чтобы потратить деньги на визит к психологу, они спустили всё на несколько зиплоков белёсого порошка.       У Шэя есть деньги. Он бы с радостью спустил их на героин. Старый добрый друг. Когда-то ассасины толкали наркотики, наживались на бедных несчастных людях, готовых отдать последние центы за несколько мгновений кайфа. Прекрасный бизнес, лёгкие деньги. Раньше Шэй не понимал, почему люди покупают то, что ему приходилось фасовать по маленьким пакетикам. Теперь же уверен, что ему бы не помешало ширнуться разок-другой. Ну так, чтобы окончательно забыться. От болеутоляющих, обманывающих мозг и глушащих боли в спине, он уже больше не ловит приход. Его даже немного не вставляет. Да и эти белые таблетки уже перестали заглушать боль.       Кормак сидит у окна. Опять. Как и всегда. Он почти всё время просиживает около него. Смотрит на мир из своей зоны комфорта. Скрытый от всех. Никто не осудит, никто не посмотрит сочувствующе-жалостливым взглядом, никто не отвернётся в супермаркете, когда увидит, что он не может дотянуться до верхней полки, чтобы достать упаковку с кашей. Да все от него отворачиваются, что в прямом, что в переносном смысле. От Кенуэя нет никаких вестей уже несколько недель. Он просто заказывает доставку еды на его адрес каждую неделю, сам бы Кормак никогда не стал этого делать. Может бы стал живым скелетом и умер бы от голода. Весь ссохшийся, страшный. Умирал бы медленной смертью, и никто бы даже не вспомнил. Сам Хэйтем не приезжает, не напоминает о себе и обо всём, что произошло. Короткие звонки, сухие разговоры, сообщения, чтобы уточнить, жив ли ещё Кормак. Поставить галочку напротив его фамилии в списке дел на день. Очень занятой человек, попытавшийся стать другом или чем-то большим, но не выдержавший напора суицидальных и депрессивных мыслей. Слабак? Возможно. Да никто бы не справился с вечным недовольством Шэя. Отравляющее упрямство.       Гист же уехал в Европу в срочном порядке. Командировка. Abstergo. Орден Тамплиеров. Кормак тоже вспоминает свои командировки. Сколько стран он посетил за всё время? Двадцать? Жизнь была наполнена впечатлениями вперемешку с риском и желанием жить. Теперь же это желания нет и в помине. Вообще ничего нет. Так и должно было случиться. Шэй чувствует себя отдалённо счастливым, находясь в четырёх стенах квартиры. И как только Кенуэй смог допустить подобное?       Кормак научился делать самые мерзкие вещи самостоятельно, лишь бы к нему не приставили сиделку, лишь бы никто не нарушал его одиночество, не таскал на улицу и не пытался отобрать возможность смотреть на этот мир усталым взглядом сквозь толщу стекла.       Старый Шэй Кормак стал лишь грустным воспоминанием в голове настоящего Шэя Кормака. Тень прошлого. Счастливого прошлого, пусть и не всегда беззаботного, простого и безоблачного. Раньше он этого не понимал. Да, ему всегда не хватало денег, всегда хотелось большего, но он в любой момент мог себе позволить встать и уйти. Поменять обстановку. Ситуацию. Сторону в бесконечной войне ассасинов и тамплиеров…       Теперь же он даже не часть всего этого. Хотя и знает слишком много об организациях каждой из сторон. Стал просто немым наблюдателем, которому некому выложить все свои мысли на данный счёт. А кем он должен был вообще стать в итоге? Ему готовили должность Чёрного Креста. Должен был стать одним из приближённых Хэйтема Кенуэя, должен был следить за надлежащим исполнением обязанностей всеми магистрами во всех концах света. А стал никем. Пустое место. Жалкое существо в инвалидной коляске, не способное смириться с обстоятельствами, взять себя в руки и сделать хоть что-нибудь, чтобы облегчить свою участь.       Кормак смотрит в окно. За ним — мир. Тот самый мир, который больше не доступен Шэю. От которого он сам с каждым днём изолируется всё больше и больше, чтобы не контактировать, не вспоминать о своём убожестве. Не думать, что он способен вздохнуть полной грудью и заявить вновь «я счастлив!». Эта авария забрала у него всё. Стала новым его днём рождения. Хреновым днём, в который он переродился и стал серым, болезненным и агрессивным человеком. Чем-то напоминает старого и вечно недовольного деда. В свои-то двадцать девять лет.       Бывший тамплиер закрывает глаза всего на мгновение. Слышит, как в коридоре скрипят половицы. Совсем всё плохо стало с этой квартирой. Ей бы не помешал ремонт, как он не помешал бы и самому Кормаку. Собрал бы кто-нибудь его по кускам. Нет, не так, как это было с ним тогда. Не как пазл или конструктор из плоти и крови, а ментальные кусочки. Такие мелкие, сложные для сборки. Ни один мозгоправ не справился с этой задачей. Видимо, это выше их сил. Все они твердят, что без желания самого Шэя не способны ничего предпринять или хоть как-то сдвинуть плиту обид, злости, разочарования и отчаяния. У Кормака нет этого желания. Нет мотивации. Нет веры в собственные силы.       Он пережил самый отчаянный прыжок веры в своей жизни. Пережил предательство друзей, гибель человека, поставившего его на ноги. Но не смог справиться с собственной травмой. С таким не живут. Не выживают. Просто существуют.       Кормак оборачивается и видит в дверях гостиной Лиама. Бывший лучший друг. Видимо, пол скрипел под его шагами. А некогда подозрительный и осторожный Кормак даже не мог подумать, что кто-то решит влезть в его квартиру. Для чего? Ограбить? Денег у него ни много, техника в квартире сплошное старьё, хотя полковник Монро обозвал бы это как ретро. Убить? Видимо, ассасины всё же не смирились с тем, что он жив.       Бывший тамплиер окидывает ассасина взглядом. Тот направил на него пистолет. Видимо, ожидал, что Кормак — это здоровый и нормальный человек, способный сопротивляться. Святая наивность. Шэй видит в чужих глазах удивление и непониманием. Дуло пистолета медленно опускается, а напряженный Лиам расправляет плечи. Да, ему нечего бояться. Шэй ничего не сделает. Не сможет. Не справится. Да даже просто не попытается. Он пришёл его убить? Пожалуйста. Кормак готов.       — Что, не ожидал подобного? — Шэй говорит хрипло. Ещё бы, он молчал почти целые сутки. С последнего звонка Хэйтема как раз прошло столько времени. И это называется, что он о нём помнит и не забывает. Ха, да все о нём забыли! Ему же и проще.       Кормак усмехается своим собственным безрадостным мыслям. Кривит губы в ухмылке. За этот год он стал подобием циника, токсичным по отношению к себе и другим людям человеком. Изменился в худшую сторону под напором чёрных и унылых мыслей.       — Ну, давай же! Чего ты опустил пистолет? Вот он я перед тобой. Выстрели. Хочешь, подойди ко мне ближе и воткни скрытый клинок мне в глотку. Так же убивают ассасины? Коронный фатальный удар. Даже, можно сказать, милостивый. Ведь после пули, особенно если не попадёшь, — на этом моменте Шэй странно улыбается, давя язвительный смешок, — Твоя жертва может выжить. Но ведь ты же не промахиваешься, Лиам?       Он сам не знает, почему так делает. Не знает, почему так с ходу накидывается на ассасина, опустившего оружие и, видимо, не желающего его прикончить. Либо осознавшего, что инвалида убивать как-то позорно. Ведь до конца жизни заклеймят убийцей слабого. А никто не хочет такого позорного звания. Уж Шэй-то знает, какого это убивать того, кто неизбежно умрёт. Он сам когда-то убил тамплиера, с последней стадией рака. Милостивое избавление от проблемы. Этот человек бы и сам откинулся через несколько недель, а может и дней. К чёрту подробности.       — Как это произошло, Шэй?       Лиам не решается сделать хотя бы шаг по направлению к бывшему тамплиеру. Словно он прокаженный, разносчик смертельной болезни. И лучше уж держать безопасную дистанцию. Вдруг кинется, вдруг решит заразить. Вот только отказ нижних конечности не передаётся воздушно-капельным путём или же через укус, как в фильмах и играх про зомби. Бояться нечего. Всё безопасно. Настолько безопасно, что у Шэя нет даже возможности обороняться. Нечем если что бросить в обидчика, а удар кулаком в таком унизительном положение не принесёт никакого результата.       Шэю совершенно не на руку, что Лиам так легко теряет всю свою уверенность. Ведь он же проник сюда с целью совершить покушение на его жизнь и уничтожить. Так почему же его желание стало таким зыбким и рассыпалось на песчинки всего от одного взгляда на искалеченного человека?       — Что конкретно тебя интересует? Как я стал тамплиером? Как убил Хоуп Дженсен? Как вырезал половину вашего Братства? Что ты хочешь? Как докатился до такой жизни? — только сарказм, ничего более. На самом то деле Кормак знает, что хочет услышать Лиам. Но намеренно сыплет глупыми вопросами. Желает разозлить ассасина, чтобы у того появился повод хотя бы просто выстрелить в него. На большинство вопросов Лиам прекрасно знает ответ. Губы Шэя — кривая лживая ухмылка.       — Как ты оказался в коляске, Шэй? Что случилось? Почему?       Бывший лучший друг Кормака всё же делает шаг в его сторону. Он вообще обходит диван, подходит ближе к Шэю. Видимо, весь страх подцепить инвалидную коляску в качестве украшения пропал. Лиам действует уже куда смелее, вот только не так, как это нужно Шэю. Где агрессия? Где желание выпустить пулю ему в лобешник? Он же убил Хоуп! Он же переубивал стольких людей. Он же поступил так, как никогда бы не поступил сам Лиам. Совершенно не то, чему О`Браен учил Кормака.       — Как я пересел с одних колёс на другие? Всё просто. Попал в аварию. Разве вам, ассасинам это неизвестно? Разве не ваши мерзопакостные рекруты подрезали мне тормоза? Спасибо, я доволен своим новым транспортом. Он мне даже нравится больше, чем прошлый. От «Морриган» же осталась только груда металлолома, не подлежащая восстановлению. Как и я сам.       Теперь для Лиама всё встаёт на свои места. Вот почему не было информации про Кормака. Вот почему никто не мог найти даже призрачный след и местонахождение Кормака. Он просто не появлялся нигде, никаких записей на видеокамерах в общественных местах, никакой оплаты по банковской карте, даже посещение социальных сетей было давно. Словно бывший тамплиер исчез из жизни, хотя никто нигде не задокументировал его смерть. Просто пропал без вести. Но вот Шэй совершил оплошность — зашёл проверить Facebook. И просто сдал своё местоположение. Его отследили, поняли, где он залёг на дно.       А прятался, потому что не способен сам себя защитить. Стал тем, кем стал.       Лиам молчит. Смотрит на Шэя, явно не зная, что делать, а Кормак лишь усмехается. И кто здесь в более беспомощном положении? Кто охотник, а кто жертва? Всего несколько минут полностью поменяли ситуацию. Так же всего несколько минут изменили его жизнь. Испоганили всё к чертям.       — Так и будешь стоять с опущенным пистолетом? — невозмутимо произносит Шэй и указывает на пистолет в чужой руке. Лиам никогда не промахивается, когда стреляет. Он один из лучших стрелков в Братстве ассасинов, он учил Кормака стрелять. Но в данный момент с этим пистолетом в руке он выглядит совершенно нелепо. Нерешительный, испуганный вид не вяжется с оружием в его руке.       Ассасин смотрит на пистолет в своей руке, в следующее же мгновение разжимает руку. Оружие летит на пол. Раздаётся неприятный грохот. Слишком громкий для всей обстановки вокруг. Громче, чем голос Кормака.       — В тот день ты…       — Сел пьяный за руль. И вылетел на встречку, — равнодушно и с раздражением чеканит Шэй.       — Нет, в тот день в тебя стрелял не я. Не Хоуп, — Лиам говорит с трудом, явно подбирает слова, выбирает, что же такого сказать, — Это был Шевалье.       — Я знаю. Уже слышал это.       — Она любила тебя, Шэй. Она до последнего любила тебя. Каждую ночь я слышал, как она за стенкой плачет, но старается заглушить собственные всхлипы. А когда думала, что я сплю, уже рыдала, не сдерживаясь. Она до последнего думала, что ты погиб. Что ты просто расшибся в лепешку. Но когда ты начал убивать наших… — Лиам делает небольшую паузу. Он отрывает взгляд от пистолета у своих ног и теперь смотрит прямо в глаза Кормаку.       Ассасин сожалеет. Бывший тамплиер это чувствует и видит. Тот человек, которого он некогда считал своим близким другом, сожалеет о произошедшем. Тогда они все неправильно поняли друг друга. Всех этих смертей можно было бы избежать, поговорив они нормально, прислушайся Ахиллес к словам Шэя, разобравшись во всём, а не слепо следуя желанию переиграть тамплиеров и заполучить в свою власть все возможные частицы. Это не привело ни к чему хорошему.       — Я должен был вас остановить. У меня не было другого выбора, — ком застрял в горле. Шэй пытается сглотнуть его, но всё никак не может это сделать, — Уж лучше погибли бы все мы, уж лучше бы сдох на задание я, чем позволил бы вам в очередной раз убить тысячи невинных людей. Я не хотел убивать её… Не хотел причинять ей боль. Она не заслужила того, что я сделал. Но по-другому вас было не остановить. По-другому бы она не сдалась. Она была преданна Братству и Ахиллесу больше, чем своей любви ко мне. Можно бесконечно говорить о том, что если бы она меня выслушала, если бы не была столь фанатично помешана на Кредо и артефактах, то поняла бы, что произошло. Но это «если» не произошло. Есть что есть.       Другого выхода не было. Кормак оправдывает себя этим весь последний год. Он не мог поступить иначе. Не мог допустить смертей других людей, но на деле оказалось, что он слишком себя переоценил. Не справился с ответственностью за чужую смерть, которую взвалил на свои плечи. Шэй отчаянно пытался переложить её на Кенуэя, тот даже признался, что это так. Вот только чувство вины так и не отпустило бывшего тамплиера. В ночные кошмары под адские крики погибающих людей Лиссабона к нему приходит она. Её кровь на его руках. Он так и не отмылся окончательно. Кровавые отпечатки пальцев остались на его душе. И как бы он не тёр железной щёткой отпечатки въелись навечно.       — Я просто хочу, чтоб ты знал, что у нас тоже не было выбора. Что у меня его и сейчас нет. Я должен убить тебя.       — Раз должен, то сделай же это. Окажи мне услугу. Избавь меня от мучений. Поступи так, как поступил бы лучший друг Шэя Патрика Кормака Лиам О`Браен.       Сегодня всё это должно закончиться. Лиам должен прикончить его. И этому Шэй будет только рад. Он примет смерть, как избавление от себя самого, от суицидальных мыслей и груза вины. Это будет его спасение. Холодный клинок пустит кровь. А Лиам уйдёт, выполнив задание. На одного свидетеля многовековой вражды станет меньше.       — Я не могу это сделать.       — Знаю. И этим ты жалок.       Кормак всё прекрасно понимает. Тяжело пересилить тебя и выстрелить в беззащитного и беспомощного. Он сам никогда не мог совершить подобное. Это ниже его чести и достоинства. Равносильно тому, чтобы ударить женщину, да даже вообще на неё замахнуться. Неудивительно, что Лиам не способен сделать в его сторону даже выпад, отдалённо напоминающий нападение. Иначе Кормак в инвалидном кресле до конца жизни будет приходить к нему во снах, как к самому Шэю приходит Хоуп.       — Прости, Шэй…       О`Браен отступает спиной, не переставая смотреть на бывшего тамплиера. Жалко. Шэй выглядит жалко. И он сам прекрасно это знает. Иначе зачем ему было бы прятаться от общества нормальных людей? Он дефективный, поломанный, так ещё и имеющий за плечами множество страшных тайн, о которых обычный человек даже подумать не может. Кормак только и способен, что вызывать жалость.       — Тогда уходи. Проваливай! — рявкает Шэй, ударяя кулаком по подлокотнику своей коляски.       Нечего здесь торчать. Нечего смотреть на него и думать, кто виноват в случившемся. Бестолковые сердобольные рассуждения не изменят положение дел. Так к чему всё это мусолить по несколько раз? Пусть уходит.       Если он такой слабак, что не может спустить курок, выстрелить в пустую башку Кормака. То нечего здесь торчать. Нечего давать ему надежду, что вот сейчас Шэй получит именно то, что он действительно хочет. Нечего тешить его пустыми мечтами. Внутри, словно яблоко, зреют обида и злость. Неужели даже Лиам не понимает, что этот выстрел — будет благородным поступком, а не убийством. Это будет спасение для Кормака. Пусть уже хоть кто-нибудь его услышит! Пусть кто-нибудь уже поймёт.       Злость от чужого непонимания, равнодушия как раковая опухоль разрастается в его душе. Злость вообще отравила всю его гребанную, сраную, чёртову жизнь. Она убила всё. Стала его персональным ядом. Под её действием Шэй разрушил своими руками всё, что только мог.       Лиам не сопротивляется. Он уходит, но уже через дверь. Оставляет Кормака на попечение самому себя, а Шэй просто провожает его взглядом. Бывший тамплиер не чувствует ничего. Ни сожаления, ни отчаяния, ни радости от разговора с человеком, которому он когда-то доверял больше, чем самому себе. Между ними с Лиамом не осталось никаких тёплых чувств, а он ещё и бередит так и не затянувшуюся рану. От души поковырял острием скрытого клинка в его ноющей душонке.       Кормак отворачивается обратно к окну, но замечает пистолет, оставшийся лежать на полу. Хэйтем отобрал у него всё оружие тогда, спрятал все острые и тупые предметы, чтобы Шэй сам себе не навредил. Даже здесь в квартире из опасного осталась только открывашка для консервных банок. Нож — пластиковый, стеклянных ваз и бокалов нет и в помине. Кормак бы мог разнести телевизор, чтобы вскрыться осколками экрана, но у него отобрали даже молоток. Мнимая безопасность. Попытка уберечь Кормака от самого себя. Он же практически невменяем. Не вывез эту жизнь.       Пистолет лежит на полу. Выглядит крайне привлекательно и заманчиво. Вот оно — спасение Шэя. Лежит прямо перед ним. Только наклонись и дотянись. Возьми в руку и снеси свою дурную башку с шеи, чтобы больше никогда не существовать на Земле.       Ничего уже не изменится. Он так и будет страдать до конца жизни. Будет сидеть в четырёх стенах в пустой квартире, с отклеивающимися обоями, старым кухонным гарнитуром и капающем краном в ванной. Вот она возможность. Другой такой у него уже не будет. Лучше способа уже не подвернётся.       Может это задумка Лиама. Оставить пистолет, чтобы Шэй сам себя пристрелил, выполнил грязную работёнку, а совесть О`Браена осталась чиста. Бывшему ассасину нет совершенно никакого дела до этой теории. Даже если это и так, то ему же проще. Он, наконец, сделает то, чего так хочет — избавит всех от себя самого.       Кормак пытается наклониться вперёд, одной рукой держась за подлокотник коляски, но пистолет лежит слишком далеко. Лиам стоял близко к нему, но недостаточно, чтобы Шэй мог так просто коснуться его рукой или теперь подобрать оружие. Он тянется рукой к нему. У него ведь нет даже палки, чтобы подтолкнуть пистолет к себе ближе и взять в руки.       — Блять!       Шэй выпрямляется, садится удобнее в коляске и подкатывает себя ближе, сделав всего лишь один оборот колёс. Вот он — лежит у его ног. Так близко. Руки начинают дрожать не то от волнения, не то от дурацкого тремора, приобретённого в результате всех его психозов и неврозов. Всего несколько мгновений до черты.       Бывший тамплиер вновь наклоняется и, наконец, поднимает пистолет. Он холодит руку. Шэй уже очень давно не держал оружие в руках. Когда-то перестрелки и погони были частью его жизни. Но это было когда-то. Теперь то всё иначе. Прошлое осталось позади. Но скоро и сам Шэй Кормак останется позади, станет частью прошлого Братства и Ордена, станет частью прошлого Хэтема Кенуэя.       Он фанатично смотрит на пистолет. Но на глазах проступают слёзы. Столько боли и страданий он принёс и себе и другим. За его спиной столько трупов, на нём столько крови, что нацисты в своё время бы позавидовали его способности убивать людей пачками особо изощрёнными способами. Ещё бы и к себе позвали, чтобы не быть с ним врагами.       Иногда самоубийство — это лишь лекарство. От боли. От страха. От ненависти к самому себе! Самоубийство — спасение. Страшно, когда только это становится тем самым избавлением от душевной пустоты, от тех проблем, с которыми ты не можешь совладать. Вместо психотерапевта — патрон, вместо таблетки на языке чужое имя.       Кормак кусает губы. Он пришёл к тому, до чего в прошлой жизни никогда не думал дойти. Сдался и опустился. Бывший тамплиер проверяет магазин. Почти полный. Отлично. Делов-то теперь. Просто поднести пистолет к виску и нажать на спусковой крючок. Просто размозжить голову одним выстрелом. У Шэя нет больше шансов облажаться. Если он хоть немного промажет и его выстрел не будет фатальным, то он станет ещё большим овощем, чем есть сейчас. Тогда он будет ненавидеть себя сильнее, чем можно будет представить.       Пистолет в руках — воспоминания. Не столько приятные, сколько счастливые. Армия, где он приобрел свои лучшие навыки, спасшие ему впоследствии жизнь. Там не было легко, но зато именно там он познал, что такое настоящая жизнь, хорошие и верные товарищи, боевые испытания. И после этого вся его жизнь стала крутиться вокруг пистолета и скрытого клинка.       Братство ассасинов. Кредо стало для него смыслом жизни на несколько лет. Пока всё не треснуло, не сломалось пополам.       Бывший тамплиер только сильнее сжимает пистолет, но рука совершенно не слушается. Он вытягивает её вперёд. Его трясёт. Колотит всего. Но нужно справиться. Он никогда ещё не был так близок к исполнению своего желания. Хоть чем-то ему судьба благоволит. Если госпоже Фортуне так угодно, то он сделает. Если ему дают возможность — нужно пользоваться.       — Соберись, тряпка!       Нет права на ошибку. Нет прощения. Ничего нет. Нервы натягиваются, словно гитарная струна. Вот-вот она лопнет. Кормак подносит пистолет к виску и закрывает глаза, чтобы вновь увидеть её лицо, чтобы вновь увидеть, как с её губ вниз к шее стекает кровь. Он видит её тело на фотографиях в личном деле. Он помнит всё, что связано с Хоуп. Все моменты. И радостные, и грустные. Всё, что только было между ними: поцелуй, танец в пыльной гостиной на облезлом полу, секс после побега из особняка. Лучше бы забыл.       Но не только лицо Дженсен перед его глазами. Он видит полковника Монро. Шэй не смог его спасти. Вынес почти бездыханное тело из горящего здания. И всё, что этот человек смог сделать перед смертью — отдать ему своё кольцо. Этот перстень всё ещё на руке Кормака. Всё ещё напоминает о том, какую сторону в этой войне он избрал. И к чему это привело. Он не то, что не завершил дело, но даже позорно сбежал с его квартиры, чтобы не жить там, где началась его новая жизнь в качестве тамплиера.       Всего лишь нажать. Кормак кладёт палец на спусковой крючок. Образы ещё живых людей встаю в ряд вместе с мёртвыми. Гист ему это не простит. Человек, годящийся ему в отцы, считает его близким другом, на которого можно положиться, а он вот так вот собирается кинуть его. Всё закончить. Вот только этого близкого друга нет рядом и не было, когда он был так нужен. Работа и Орден. Самое главное и на первом месте. Как и у Кенуэя.       — Хоть ты не лезь в мою голову, пожалуйста.       Но мысли о Хэйтеме Кенуэе — это не то, от чего Кормаку столь легко избавиться. Он столь же навязчив, как болезненные воспоминания о Хоуп. Только он жив. Просто начальник, пытающийся ему помочь, пытающийся стать ближе. Шэю вообще никуда не упёрлась эта близость. Эта беготня серьёзного во всех смыслах человека только раздражает. Он просил его уйти. Оставить его одного, не трогать вообще никак. Но Хэйтем упрям. В своей попытке спасти и как-то вылечить Шэя он лишь делал хуже. И всё ещё делает. Уважение у Кенуэю, как к человеку, никуда не делось, но наступила лишь усталость. Всеобъемлющая и всепоглощающая усталость от чужого общества. Кенуэй не смог справиться с Кормаком.       Сам Кормак не может справиться с собой.       Он только сильнее зажмуривает глаза. И мысленно начинает отсчёт. Словно даёт себе возможность передумать, позволить жить дальше, а не просто существовать. Будто Кормак оттягивает момент того, на что он уже очень давно решился.       Три.       Он не передумает. Даже давая шанс голосу разума, Шэй давно принял то решение, которое ему нужно. На лице, на висках — нигде не выступило ни малейшей капельки пота. Он смертник. И приговорил себя к смерти он сам, когда услышал свой диагноз, когда впервые взглянул на суетливую медсестру и понял, что до конца жизни должен будет прожить с трубкой в члене и капельницей в левой руке. Губы пересохли от волнения. Трясущиеся руки сбивают прицел.       Два.       Отступать уже поздно. Когда ты совершаешь прыжок веры у тебя есть только один шанс. Последний.       Один…       В тихой и мрачной квартире раздаётся выстрел.

***

      Люди в белых костюмах застёгивают черный мешок, укладывают его на носилки. Криминалист рядом записывает детали произошедшего. Пистолет, как существенный вещдок запаковали в пластиковый пакет. Хэйтем достаёт из пачки сигарету и закуривает прямо в квартире. Шэй тоже всегда курил дома. Последнее время так точно. Пепельница на столике наполнена окурками. Он не выходил из дома.       Очередной человек, о котором Кенуэй говорит и думает задним числом. Очередной крест в списке тамплиеров. И если бы это были ассасины, если бы это были его враги, враги Шэя Кормака. Но единственного своего врага Шэй забрал вместе с собой на тот свет.       Тот свет. Звучит, как хреновая шутка. Нет никакого иного света. Есть холодная земля. И как бы все артефакты, с которыми они работают, не говорили об обратном — Рая нет. Есть только бесконечный Ад — пустота. И Кормак не выдержал, не смог справиться со своими же тараканами в голове.       Хэйтем выдыхает дым. Никто бы не выдержал. Никто бы не справился. Он бы сам не смог разобраться со всем, что навалилось на Кормака. Но ещё хуже то, что тамплиер оставил его один на один с собой в этой страшной ситуации. Его нервы оказались не железными. Они сдали. И он просто бросил Шэя. Оставил его на произвол судьбы, хоть и обещал Полковнику…       Да ничего он никому не обещал. Он сам взвалил на себя всё это. Сам взял ответственность за человека, которому нужна была помощь. Вот только всё дело в том, что «была нужна». Теперь Кормаку вообще ничего не нужно, кроме гроба. Даже он ему не обязателен.       — Мистер Кенуэй…       Тамплиер жестом останавливает криминалиста. Он не хочет ничего слышать. Здесь и без того всё понятно. Нет смысла устраивать расспросы, а уж тем более не имеет никакого толка рассказывать Хэйтему о том, что здесь произошло. Он всё знает и сам. Всё прекрасно осознаёт. Груз вины на сердце становится только тяжелее. Основаниями ладоней он трёт глаза, удерживая двумя пальцами сигарету.       — Заканчивайте соскребать мозги. У меня нет больше времени здесь торчать.