Дюжина дней (и ещё четыре)

      Брошь темная, деревянная и теплая даже на вид, а уж на ощупь... Макс вертит её в руках, проводит кончиками пальцев по вырезанным прожилкам. Любуется, пожалуй, тонкой работой, запоминает внешне, стремится в памяти сохранить ощущение резного дерева под руками.       Расслабившись в тяжелых, горячих объятьях, чуть не забывает спросить. Всё же касается правой рукою лица Шурфа. Легко, аккуратно, привлекая внимание — касанием, не голосом, он и так постоянно болтает, что решит ещё пара слов?       А у Шурфа кожа сухая, но не болезненно, и прохладная, холоднее максовой руки. И он голову наклоняет вбок, приникая к ладони, и, Макс уверен, приподнимает вопросительно бровь.       — Я, конечно, понимаю, вопрос крайне несвоевременный и всё такое... Но почему ты надел сегодня этот лист? То есть брошку. То есть... Это, наверное, звучит глупо. Но мне правда интересно.       Под ладонью чувствуется изменение — Шурф улыбается? Макс уже ничему не удивится, кажется. Таким простым вопрос казался, а такой результат принёс!       — Почему ты спросил только сейчас? Это своеобразное празднование в честь первого замеченного желтого листа, обозначение начала осени для отдельного человека. Я надеваю эту брошь каждый год, и у каждого жителя города есть собственный знак для такого дня.       — Каждый год.       — Да, — Макс теперь слышит улыбку и в голосе. Явно и четко.       — Черт. А я не замечал ничего. И сам не надевал ни разу, а ведь первые листы как раз отслеживал... Точнее, запоминал, что уже видел, что осень началась. Черт, — Макс жмурится, смеется практически, вжимается в Шурфа ещё плотнее, стараясь то ли спрятаться, то ли убедиться ещё лучше, что они оба тут, в одном месте. — Ну хоть теперь узнал. Не знаешь, где продают такие броши?