С момента крушения Джаент робота прошло много времени. Все мы, и я в том числе, начали меняться. Хотя я, наверное, меняюсь только в худшую сторону.
Параноик — только так теперь можно было меня обозначить, — вечно дёрганного, нервного алкоголика. Мне часто мерещится
он.
Он повсюду, везде, в каждом уголке моей страны, моего города, моей собственной квартиры.
Он смотрит из темноты, когда я просыпаюсь от очередного кошмара,
он касается моей обнажённой кожи огрубевшими холодными пальцами каждую ночь, и
он жаждет убить меня.
Он — это зловещая темнота за окном,
он — это тонкий, облезлый плед,
он — это тихий, хриплый смех и едкий сигаретный дым.
Прошло уже два года, а я до сих пор живу прошлым. Я всё ещё помню ублюдка, имя которому — Томас Риджуэлл. Редкостная сволочь, которой плевать с высокой колокольни на моральные принципы, на друзей, на всех, кроме самого себя, чёрт возьми.
Возможно ли ненавидеть его ещё больше?
I never really feel a thing (Я никогда ничего не чувствую,)
I'm just kinda too frozen (Я словно чёрствый сухарь.)
You were the only one (Ты был единственным,)
That even kinda came close (Что в некотором смысле стал мне близким.)
I just pinch myself (Я щипаю себя) —
No longer comatose (Больше не в коме.)
I woke up, no luck (Проснулся, не повезло.)
I woke up, no luck (Проснулся, не повезло.)
Возможно, кто-то скажет, что я преувеличиваю; что я просто ебаный невротик, псих, алкаш с белой горячкой. И я это, блять, не отрицаю. Я правда параноик, чертов трус с алкогольной зависимостью. Мне прямая дорога по меньшей мере к психотерапевту, лечить свою расшатанную психику и угадывать в кляксах картинки.
Я правда жалок.
«
Он давно погиб» — шепчу я самому себе, делая очередной глоток спиртного. Я очень хочу, чтобы это просто оказалось моей паранойей на нервной почве. Все бы за это отдал, даже постарался бросить пить и начать жизнь заново. Дайте лишь призрачный шанс на то, что все еще может быть хорошо… И я бы добровольно направился к специалистам. Но сколько бы я не внушал себе, что его смерть — очевиднее, чем моя ебанутость…
…я всё равно знаю, что это не так.
***
— Торд, ты как? — Мэтт неловко мнётся и ускоряет шаг, догоняя меня, старательно идущего вперёд с ящиком водки в руках. Моя цель — нажраться в хлам, до тошноты, дрожащих ног и белой горячки, забыться, просто впервые за эту неделю уснуть не на час, а на десять как минимум. Моя цель — уснуть, не ощущая лёгких прикосновений и тяжелого, безразличного взгляда.
Моя цель — вообще не проснуться.
— Как я? Я нормально. Просто собираюсь немного выпить, ничего такого, — ворчливо отзываюсь я, хмурясь. Мэтт чешет затылок и тихо вздыхает. — Зачем ты вообще спрашиваешь?
— Просто хотел напомнить, — улыбается он кисло, — если что, ты знаешь, что всегда можешь мне выговориться. Просто помни и не забывай, ладно?
Я слегка приподнимаю уголки губ. Нет, всё же Мэттью — замечательный человек.
— Спасибо, Мэтт.
Он кивает, а затем скрывается в своей квартире. Я лишь тихо бормочу что-то под нос и, поставив ящик на пол около входа, открываю ключами дверь. Затаскиваю алкоголь за порог и запираю ее на замок, скрывшись в темноте своей мрачной квартиры. Так, чтобы во время моего пьянства ничей любопытный нос сюда не заглянул. Лениво иду на кухню за чем-нибудь, чем можно перекусить.
Сказать по правде, у меня было очень странное ощущение… Во всей квартире была кромешная тьма, зловещая тишина давила на нервы даже больше обычного, но включить свет я как-то не додумался. Словно какое-то древнее чувство, оберегающее меня от опасности, инстинкт самосохранения или что-то еще не давали мне щелкнуть выключателем и просто проверить, всё ли нормально.
Наконец мотаю головой и хмурюсь — чего мне, чёрт побери, бояться? Это моя квартира, здесь никого, кроме меня быть не может, а если и может, то я в состоянии защитить себя.
Торопливо захожу в небольшую гостиную и иду к двери, чтобы включить свет. Усталые глаза все еще не могут сориентироваться в кромешной тьме (моя привычка плотно зашторивать и закрывать все окна, дабы не видеть его силуэт за окном, на этот раз меня здорово подставила). Внезапно я чувствую, как что-то холодное хватает меня за руку, а после тянет к стене. Я пытаюсь вырваться из его хватки, с губ почти срывается крик, но клешня, которой меня хватанули, оказалась железной, и сам этот человек силён, как бес. Ощутив, как его пальцы крепко обвивают мне шею, я давлюсь собственным вскриком, с хрипом втягиваю воздух, мысленно прощаюсь с жизнью — мне стыдно, но испытываю при этом облегчение — и открываю глаза в надежде разглядеть своего убийцу.
Внезапно всю комнату озаряет свет… электричество, которое отключили ещё утром, о чем я благополучно успел забыть, наконец дали. Если честно, я предпочел бы и дальше бродить в темноте, нежели видеть
его.
Он — это хриплый смех и едкий сигаретный дым… Он — это холодное железо и тяжелый, полубезумный взгляд. Он — это Томас Джеймс Риджуэлл.
— Привет, старый друг, — хрипит Том, тихо и как-то тоскливо, чуть щурясь. Сглотнув, в ужасе смотрю на знакомое лицо, половина которого исполосана жуткими шрамами. Повязка закрывает один глаз — робкий интерес зарождается в душе, неужели, у него там нет… Нечто холодное сдавливает шею чуть сильнее — прошипев ругательство, опускаю взгляд. Металлический протез поблескивает на свету. Рука, похоже, действительно отсутствует.
— Ты… — железо на шее перестает давить так сильно. пользуясь этим, я пытаюсь вдохнуть побольше, — что?! Как ты попал ко мне в дом?! Какого х…
— Тш-ш-ш… Я всё объясню. Ты до боли примитивен, Торд, всегда прячешь ключ под коврик. Я к тебе по делу, не визжи, — он чуть ухмыляется, а я лишь раздраженно рычу.
— Нахуй иди, — злобно выплёвываю, пытаясь вырваться из его хватки. — И убери от меня свои лапы.
— Невежливый, глупый малыш Тодди, — качает головой Риджуэлл, ухмыляясь. — Но выбора у тебя нет. Видишь ли, Эдд и Мэтт сейчас пошли в кино, и сейчас за ними следят мои подчинённые. Стоит мне сказать по рации: «убить» — и от них не останется и мокрого места. Если ты меня не выслушаешь — можешь попрощаться с ними. Это уже тебе решать, Тодди.
— Да ты не посмеешь… — почти рычу, сжимая руки в кулаки, но голос против воли дрожит. Кому, как не мне знать, на что этот больной ублюдок способен. — Мудак, ты не посмеешь!
— Ты так в этом уверен? — шепчет он в ответ, чуть сжимая пальцы на моей шее. С моей стороны слышится лишь болезненный хрип, пытаюсь отстраниться, но ничего не выходит, и я, отчаявшись, просто обмякаю у стены. — Молодец… Думаю, ты понимаешь, что оказался между молотом и наковальней. Только попробуй проболтаться кому-то… Или мне придется применить грубую силу. Ты же не хочешь ставить своих друзей под риск, верно, малыш Тодди?
— Ты не можешь… — он сжимает пальцы сильнее, и я начинаю понемногу задыхаться. После ослабляет хватку, но руку не убирает, смотря на меня сверху вниз. Мне хочется срывающимся голосом выкрикнуть ему в лицо —
они же и твои друзья! Чертов ублюдок, они столько всего для тебя сделали! После всего, что им пришлось пережить по твоей вине, после всего, что было, ты не можешь так поступить с ними!
Но это бесполезно — я знаю.
— Могу доказать обратное.
— Нет! Нет, пожалуйста, нет! Я… — трудно соглашаться на его условия, переступая через гордость, — г-готов тебя выслушать… Говори, что хотел, — сглатывая, я наступаю на горло своему эгоизму и тихо всхлипываю. Страх больно сжимает все мои внутренности, рушит к чертям все мои стены и рвёт на части все мои внушения, потому что вот
он, живой, настоящий. Вот
он — тот, чьё имя заставляет всё моё существо дрожать.
— С этого и стоило начинать, — он ухмыляется и всё же отпускает меня, отходя на пару шагов. — Иди, ставь чайник, малыш Тодди. Разговор будет долгим.
Вот он — тот, кого я ненавижу больше жизни.
I got too high again (Я снова словил кайф,)
Realized I can't not be with you (Осознав, что не могу не быть с тобой)
Or be just your friend (Или быть просто твоим другом.)
I love you to death (Я люблю тебя до смерти,)
But I just can't, I just can't pretend (Но я просто не могу, я просто не могу притворяться.)
We weren't lovers first (Поначалу мы не были влюблены,)
Confidants but never friends (Доверяли друг другу, но не дружили.)
Were we ever friends? (Были ли мы когда-либо друзьями?)
