***
В тронном зале царила гнетущая тишина. Асини и асы ровными рядами выстроились вдоль дороги, ведущей к трону. Все хранили ледяное молчание. Лёгкие шепотки уносил ветер. Всеотец сжимал Гунгнир и сидел неестественно ровно на своём троне. Сиф стояла в первом ряду, будучи в парадном облачении, как того требовал случай. Но лишь у подножия лестницы, ведущей к трону. Она предала доверие Одина, согласившись помогать Тору. Место во главе королевской стражи для неё было потеряно, но Сиф знала, что оно того стоило. Даже сожаления об этом не было. Уж лучше командовать войсками Одина на поле битвы, чем просиживать задницу у трона. Когда стража ввела в зал «виновника торжества», все взоры устремились к нему. Шум голосов разорвал тишину. Кто-то выкрикивал обвинения, а кто-то шептал оправдания. Были и те, кто стоял далеко позади общей толпы. Стояли молча, выжидающе. Сиф знала, что там находятся асы, лояльные к Локи. Те немногие, кто хранили ему верность, но молчали в ожидании своего часа. Один стукнул копьем об пол, и все перешептывания сразу же прекратились. Зал снова наполнился напряженным молчанием. Локи, закованный в цепи, но освобожденный от маски, ровно и спокойно шагал вперед. Его длинные волосы спутались и отросли, казалось, еще больше. Маска холодного безразличия скрывала все его мысли. — Преклони колено, сын, — грозный голос Одина зазвучал в то же мгновение, как пленник остановился. К удивлению Сиф, тот не стал язвить, не сказал ни слова, будто уста его до сих пор были под замком. Он молча опустился на одно колено и склонил голову. Видно, Один тоже ожидал долгой словесной перепалки, без которой не обошлось даже в тот день, когда Локи вернулся во дворец. Он молчал ещё несколько долгих секунд. — Подними голову, — приказ был выполнен, взор льдисто-голубых глаз взметнулся наверх. Безразличная маска сменилась такой же, но с оттенком искреннего раскаяния. Сиф не раз видела это лицо. Каждый раз, когда Локи знал, что виноват в чём-то и его ждет наказание, он смотрел на обвинителя этими глазами, как провинившийся щенок смотрит на хозяина. Она сама не раз прощала ему детские шалости, видя это выражение. А потом выросла и поняла, что никакого раскаяния там нет и в помине. Лишь притворство, призванное вызвать жалость. И всё же оно сработало. Черты Всеотца смягчились, поза стала чуть расслабленнее. Следующие долгие десять минут Всеотец перечислял все прегрешения трикстера. Впрочем, далеко не все, просто самые запоминающиеся и масштабные, вроде разрушения Нью-Йорка, захвата власти и подобных… Сиф почти не слушала; она выучила все обвинения наизусть, сама разгребала их последствия, могла добавить в список ещё пару немаловажных грешков, но не стала усугублять. И так было ясно, что Локи не светит ничего хорошего. — Ни один твой поступок не окупает ни одного твоего прегрешения. И всё же я верю, что в сыне, воспитанном мной, любимым моей почившей женой… осталось что-то хорошее, — под конец голос Всеотца становился всё тише. Словно зал не был наполнен толпой народа, словно он говорил с сыном с глазу на глаз. — Твоё желание искупить вину похвально. И я приговариваю тебя к изгнанию во благо Асгарда. Ты отправишься за пределы Девяти Миров. Туда, куда не ступала нога аса. Вернешься — и обретёшь прощение. Но Бифрёст для тебя закрыт до тех пор, пока чаша твоих весов не покачнется в сторону света. Лицо Локи хранило прежнее выражение, лишь глаза выдавали его удивление. Однако он встал, гордо выпрямился и всё так же безмолвно протянул вперед руки, закованные в кандалы. Стражники сняли браслеты, и он потер занемевшие запястья, на которых остались следы и царапины. Локи было приоткрыл рот, чтобы сказать что-то, но лишь развернулся и гордым широким шагом удалился из зала, вновь наполнившегося шумом голосов и возбуждёнными обсуждениями. Сиф переглянулась с друзьями, давая понять, что им нужно поговорить. Они сменились с почетного караула спустя несколько минут и пробрались сквозь толпу к выходу. В стороне от дворца, где было меньше народу, Сиф остановилась и повернулась к остальным. — Всеотец не прав. — А по-моему, приговор как раз по заслугам нашему принцу, — весело ответил Фандрал. С его лица улыбка, казалось, никогда не сходила. — Сиф, он прав. Ни один добрый поступок не окупает того, что Локи сделал. Девяти мирам будет лучше без него, — вставил Вольштагг. — Вспомните, сколько зла он умудрился найти во Вселенной, и всё это притащил за собой! А сколько ещё он отыщет в бесконечной тьме, куда его отправляет Один? — на лице девушки читались все самые худшие опасения. — Сиф, он не просто так закрыл ему дорогу через Бифрёст. Ты же слышала. Он не вернётся в пространство Девяти Миров, пока его намерения не будут нести благо. — Благо для Вселенной — слишком размытое понятие. Он найдет, как обойти запрет. Одину следовало бы держать его при себе, под надзором. Пусть исправлялся бы здесь, где его ещё можно остановить. — Не нам осуждать действия Всеотца, — спокойно заметил Огун. Сиф глубоко вздохнула и откинула назад сбившиеся пряди. — Вы правы. «А Один нет», — добавила она про себя.***
Ристалище было полно народу, ведь послеобеденные тренировки считались самыми лучшими и самыми изматывающими. На большое поле приходили не только воины, но и знатные девицы в поисках хорошей партии. Там же располагались ринги для занятий мальчишек, совсем юных, которые только оттачивали первые свои приёмы. Сиф была рассеяна, не успевала следить за ними всеми. Один из мальчишек поранился, неловко оступившись, и она проводила его в лазарет. Остальных она оставила под присмотром одного из тренеров и возвращаться не торопилась. Мысли о несправедливости приговора не давали покоя. С одной стороны, изгнание казалось ей слишком суровым, с другой — ещё и опасным для всех них. Слабо верилось, что Локи, которому развяжут руки, хотя бы в действительности уйдет сквозь пространство и время вперед, а не оставит вместо себя очередную иллюзию. Конечно, Хеймдалль может увидеть подлог, но сердце Сиф жгло в недобром предчувствии. Она облокотилась на перила перед огромным окном с видом на главную площадь. Хотелось вернуться в то время, когда йотуны были самой большой проблемой Асгарда. Когда там, внизу, устраивался пышный пир на каждый праздник Середины Зимы. Когда она танцевала, пила вино, улыбалась Тору, а он улыбался в ответ. Вернуть всё в ту пору, когда старший принц ещё не обрел свое земное счастье. Теплые могучие руки нежно обхватывают тонкий стан девы. Ей горячо, несмотря на холод вокруг. Вино плещется в бокале. Ударяет в голову. Она смеётся. Он тоже. Им хорошо, они кружатся в танце. Играет музыка, в пьяном веселье асы не замечают ничего. Снег кружится над головой, и кажется, будто вокруг тебя одного вьётся снежный вихрь. Окутывает. Завораживает. Быстрые ритмы, свирели рыдают. Он притягивает её к себе. Бёдра соприкасаются. Светлые волосы падают на лицо. Она видит только его улыбку. Снова толчок назад, еще поворот танца. Вино из бокала плещется на снег. Темный коридор. Пьяный разговор, смех. Она неловко оступается, смеётся, прижимается к его груди. Глаза в глаза. Она хочет отступить, улыбается. Он притягивает её к себе. Жаркое дыхание. Холодные губы. Она дрожит в его руках, не может успокоить сердце. Руки сами тянутся к застежке плаща. Ладони на широкой, бурно вздымающейся груди. Шершавая стена за спиной. Вырвавшийся стон. Гул голосов в конце коридора. Он отстраняется. Стража проходит мимо. Молчание, повисшее в воздухе. Ледяной холод морозит руки. «Доброй ночи, Сиф». По дороге к Бифрёсту пронеслась кавалькада лошадей. Их копыта шумно цокали по мостовой, плащи всадников развевались на ветру. Сиф посмотрела на аса, ехавшего впереди: темно-зеленый плащ и шлем, украшенный длинными рогами. Воительница поспешила вниз, перескакивая через несколько ступеней. Глефа в ножнах на поясе, наточенная, готовая к любому исходу. Парадный доспех она уже сменила на привычный боевой. Жеребец под ней храпел и рвался вскачь. Она проехала по улицам рысью, не давая ему воли, и только выйдя из плотного потока людей, ослабила повод и пустила коня в галоп. Чёрногривый жеребец рванул вперед, ноздри раздувались, гоняя свежий прохладный воздух. Фырчание и храп, стук копыт по Радужному Мосту. Сиф видела, что лошади в конце её пути уже стоят без всадников. Последний из них входил в покои Хеймдалля. К тому времени, как Сиф спрыгнула с жеребца и вихрем ворвалась под купол, казалось, всё уже кончено. Портал сверкал, радужные вихри сплетались, а Локи уже поднимался к нему. — Стой. Лофт удивленно обернулся, прожигая её взглядом. — Сиф? Всеотец решил, что ты достойна сопроводить меня в последний путь? Или тоска по моему братцу гонит тебя на верную смерть? — Ни то, ни другое. Возвращайся к Одину, проси его о милости. Ни один ас не достоин сгинуть там, — полуправда, но пусть прислушается. — С чего такой альтруизм? Помнится, ты сама грозилась снести мне голову, — Локи застыл прямо перед порталом. Хеймдалль не вмешивался, молча наблюдая. — Если ты предашь. Ты сдержал слово. — Лишь однажды, если ты вдруг запамятовала. В любом случае, он непреклонен. Не плачь о моей смерти, милая Сиф, — по лицу Локи расплылась гаденькая ухмылка. Он развернулся и сделал последний шаг к порталу. Сиф сама не знала, зачем бросилась к нему. Схватила за рукав, попыталась потянуть на себя, но портал уже начал действовать, затягивая трикстера вглубь. Лицо Локи исказила злоба, он грубо оттолкнул её от себя. Рука воительницы выпустила его одеяния, а секундой позже Сиф поняла, что летит всё в том же радужном сиянии, а позади не осталось ни зала, ни воинов, взирающих на всё с изумлением, ни улыбающегося Хеймдалля.