Аргументы и факты

Конец квартала, на работе снова запарка началась, и последние две недели мой маршрут – дом-офис не изменялся, даже в кафешку соседнюю времени не было выбраться, не то что в клуб. Чтобы получить нормальную квартальную премию, нужно было одного строптивого клиента уломать на пакет страховой. Есть своя прелесть работы с юриками, я бы ее на розницу никогда не поменял – можно сосредоточиться на одном, все силы и умения использовать, не распыляясь по мелочам, и если удастся подцепить на крючок крупную фирму – то все, считай, часть плана по филиалу выполнили. Это в рознице, с физическими лицами, надо бегать, суетиться, агентов собирать, операторов учить, контролировать, работы – воз, а в итоге и половины доли от корпоративного страхования не получается. Но… наша компания именно на население была ориентирована, а юрики – побочный продукт, так сказать. Вроде и обидно, и… слава богу, на нас внимания меньше обращали, не мучили тренингами бесконечными, учебой, командировками. В общем, клиент был сложный, но перспективный: и опасное производство, и ответственность перед третьими лицами, и страхование контрактов, и имущества дохренища. Вот и сидел я, прикидывая риски и уступки, вместе с моими спецами Сергеем и Оксаной. Клиента Оксанка притащила, а Серега с фирмой напрямую работал – у них финансовым директором дама бальзаковского возраста трудилась, решение – в нашей компании страховаться или у конкурентов, она принимала. У нас так: для дам – Сергей, для мужиков – Оксанка. Все продумано. Я, Макс …цкий, – уже тяжелая артиллерия, на самый последний крайний, если почувствуем, что клиент срывается. Да и неубедительных у нас в отделе нет. Такие долго не задерживаются… Вроде стратегию выработали, и пора бы по домам, время семь вечера, но тут я вдруг вспомнил… то, что вчера про эргономику рабочего пространства читал. – Сереж… – задумчиво протянул я, тот вскинулся – знал же меня. Мы с Серегой с самого начала вместе, Оксанка уже позже пришла, года три назад. Народ менялся, они оставались. И мои заебы наизусть выучили, переменчивость мою не осуждали. Ну не дураки, понимали, что бы я ни говорил, как бы мнение ни менял, если на пользу идет всем нам, то и бог с ним, с мнением. Это по работе, а личное они со мной не обсуждали, наученные горьким опытом, что на одну и ту же ситуацию, я могу иметь диаметрально противоположную точку зрения. У меня так – факты изменились, и точка зрения поменялась. И советоваться со мной: что смотреть, что есть, что слушать и с кем встречаться – дохлый номер, без толку. – Сержик, может, поможешь? Я хочу стол передвинуть к другой стене и стеллаж к двери ближе перетащить… Сергей скептически на стол посмотрел – там же не просто стол, там конструкция целая с тумбочками, ящичками, полочками. – Макс, опять? – это Оксанка встряла, сейчас смеяться будет надо мной, и угадал, она заржала: – Боже, Максим Алексеевич, ты же месяца три назад тут все по феншую перетаскивал, и опять? Что на этот раз? – Да ничего, неудобно просто, этот феншуй – нахуй его, пусть по нему китайцы живут, а мне нужно свободное пространство и свет. Знаешь, как свет влияет на работоспособность… Они, уже оба, закатили глаза, давясь от смеха. Ага, я в своем репертуаре, помню, еще недавно я про феншуй тут рассуждал. Убедительно. – Ну тебя, Макс, сам двигай свою мебель… – не дослушав, оборвал мой рассказ о пользе эргономики Серега и обернулся. И я обернулся… У входа в кабинет – приемная уже пустая, секретаря я давно домой отпустил – стоял, прислонившись к косяку, Павел Павлович Проскурин. Три П, как я его про себя назвал. И угорал, с собой параллели проводил. Ну, правда, смешно – я ПП, и он ППП. Хорошо, что про мои мысли никто не знал… Павел Проскурин как раз был из новеньких. Его год назад, когда компания продалась иностранцам, к нам из столицы перевели. Сначала все думали, что сослали, но нет, оказалось, по ротации отрядили, чтобы он себя проявил. Начальником на розницу назначили и на место Венички прочили – замом генерального по продажам. А куда Веничку, то ли на повышение, то ли на хуй, еще никто не знал. И понятно, что не любили у нас Павла Павловича. Кто ставленников Московских да чужаков любить будет? Никто. Подозревали его и в сексотстве, и в родственных связях с кем-то из высшего эшелона. Но зря – нормальный он мужик оказался. Спокойный очень. Что для работы с населением едва ли не главный фактор – там же что ни день, то геморрой. То агенты бузят, то партнеры, то аферы всплывают, то план летит, то еще какая хрень. Нервы нужны железные. Посмотрел я на Павла, на плечи его широкие, такие даже под пиджачком модным не скроешь… Аааа, вот кто мне поможет! Приготовился к уговорам, а Павел Павлович удивил: – Что, Максим Алексеевич, опять что-то двигать собрались? – и без иронии спросил, на полном серьезе. У Сержика глаза заискрились – он в Павле новую жертву моего обаяния узрел. А Оксанка неосознанно грудь вперед подала, чтобы ее прелести – между прочим, эти прелести (смотри, но не трогай) не один контракт нам добыли – в самом лучшем ракурсе обозревались. – Да вот, – говорю, – стол так по-дурацки стоит, работать невозможно, то солнце слепит, то тень падает на монитор. Он на меня как на младенца… или как на убогого посмотрел. То ли с жалостью, то ли с сочувствием. Но мне все равно, я хочу перестановки! А то, что новички меня за инфантильного принимали, не удивило. И Павел Павлович не исключение… Мне по-барабану, если честно. Он, когда на место Венички сядет, еще ох как оценит мои достоинства, держать зубами будет – не дай бог, уйду к конкурентам. – Поможете? – нагло попросил я. Он пожал плечами, я думал, что откажет, еще и у виска пальцем покрутит, но… – Почему нет? Могу помочь. Да и размяться полезно… Серега на радостях, что его миновала участь двигать мебеля, срочно засобирался. Оксанка же наоборот, еще пять минут назад как на низком старте была, а тут – вроде и не спешит никуда. – Чайку? Кофейку? – я-то кофе уже обпился, пока мы совещались, она Павлу Павловичу явно предлагала, хоть и на нас обоих смотрела. Павел отрицательно покачал головой и пиджак расстегнул. Я думал, сейчас Оксанка коньячку предложит, но та не решилась. Да и я на нее так зыркнул, мол, вали уже домой, нечего тут мельтешить. Обиделась, плащик накинула и с Сергеем ушла. Нравится Проскурин ей, что ли? Вполне возможно… Я к нему особо не приглядывался, но он – мужик видный. Только… слишком правильный и какой-то… ровный… по моему мнению. Рассказывать в подробностях, как мы стол двигали, не буду. Он сначала задумался, как сегменты откручивать, ни отвертки, ни шуруповерта же нет. Но я его успокоил – еще с прошлого раза крепежи только для вида вставил, чтобы две части большого стола не разъезжались в стороны. И методику переноса ему объяснил. Мы сперва технику отключили, сняли, потом полукруг с ящиками и столешницей к другой стене перетащили. Потом – сам длинный стол, за которым трое по бокам запросто умещались. То есть, Павел перетаскивал, а я так, руководил больше. И на него с интересом посматривал… Видный, да, а то, что мужик… Я вспомнил, сколько ему лет, у персональщиков как-то узнавал, любопытно было. Тридцать два. А мне двадцать семь. Скажу вам так: есть такие, кто и в тридцать два смотрятся мальчиками, но не Павел Павлович. Он выглядит мужчиной, основательным, серьезным и простоватым. Про таких говорят – одна колея в голове, и не свернуть, не сдвинуть. Хотя я, скорее всего, ошибаюсь, лавировать в наших корпоративных водах простакам не удается – или съедят, или сами накосячат и сбегают. А Павел – рыба опытная, хищная, хоть и выглядит простовато. Вот мне двадцать семь, но я из таких… хрен разберет, сколько мне лет. Как-то где-то услышал смешную фразу – пожилой парень, поржал и к себе примерил. Так и есть, метко. – Ну, Максим Алексеич, еще что двигать? – это Павел спросил, когда мы уже на новом месте всю конструкцию закрепили, ящики на место вставили, компьютер и прочую оргтехнику установили. Я на него взглянул – он даже не запыхался, это я пот утирал, и чувствовал, что рубашка к спине прилипла. А ППП – нет, только щеки покраснели… Ну, я не его, я себя пожалел – стеллаж завтра перетащим, вот Павла и попрошу, раз он такой безотказный. – Да ладно, поздно уже… Спасибо, Павел Павлович, выручили! – не, он опять на меня, как на дитя посмотрел неразумное. Блин, мог и не помогать, мне бы завтра мужики из АХУ все перетаскали, я просто напрягать их не хотел… – Кстати, а почему у вас розетки и сетевой выход на обеих стенах? Насколько помню – в каждом кабинете одинаково, как под копирку – только слева, а у вас и там, и тут, удобно очень. Ха, вот я прям и стал объяснять, что проел всем плешь при последнем ремонте, мне тут все под меня и сделали. И розетки, и телефон, и сетевой выход, и даже для селектора запас проводов оставили, чтобы легко можно было бы на другое место перевесить. Я люблю все менять местами, постоянство меня бесит. Пожал плечами, хотел отмолчаться, а он – так на меня взглянул, глаза темные, насмешливые. Ну-ну, смейся… – Я умею устраиваться, Павел… – сказал я загадочно, и бровями подвигал. Черт, нет, я не заигрываю, нафиг, нафиг… – Вот я не сомневался, Максим, умеете… – Это вы на что сейчас намекаете? – реально, я не удержался, взбесился. Он что, меня сейчас жополизом обозвал? Но Павел опять удивил, потер переносицу устало – он давно уже в моем кресле сидел, галстук где-то на животе болтается, рукава у рубашки закатаны… – Да ни на что, Максим. Я уже третий месяц прошу мне телефонный кабель удлинить, он у меня висит в проходе, натянут, и все, кто заходит, за него цепляются, телефон падает. Уже второй аппарат разбил. А вы только пальцем щелкнете, и все спешат на выручку… – он засмеялся, как-то мягко, легко, – Даже я вот, с мебелью этой… Талант у вас, господин …цкий. – Так в чем вопрос, господин Проскурин, завтра стукну по загривку АХУ… то есть попрошу нежно, и сделают. Будем считать, что услугами обменялись. Бартер между розницей и юриками – вы мне свою силу, я вам – свою убедительность. Сидел и смеялся, как придурок. Отпустило. И наши политесы по-идиотски выглядели, но ничего не поделаешь – у меня привычка. Я за закрытыми дверями могу со своими и на ты, и даже поматюгаться, а между отделами и при посторонних – только на вы, и предельно вежливо. Даже если кипит все от злости, и кулаки чешутся. Корпоративная этика, корпоративная политика, дресскод и прочая ерунда, включая корпоративные цвета в кабинетах. Пригляделся, а Павел Павлович домой не спешит, расслабился, веки прикрыл. Бляха-муха, да он же устал, как черт! Вон и тени под глазами, и лицо осунувшееся какое-то… Не уверен, конечно, но вроде когда я с трибуны про новую программу вещал, он как-то… здоровее выглядел… Ну точно! Я не учел, что весь напряг с переходом с одной программы на другую по рознице сильнее всего ударил. Это нам операторы не нужны, наш десяток полисов за месяц я и сам могу забить в машину, не вопрос. А у них же точки по всему городу, агенты на свободных договорах, партнеры… И всех нужно научить, операторов подготовить, в конце концов, с Москвой отладить учет. – Что, Павел, совсем тяжко у вас? – жалко мне его стало, еще и со мной тут возился, бедолага… – Да есть немного, программа – дерьмо, Максим, даже ваша старая была в сто раз проще и лучше. – Поэтому сидите вечерами? – Ну да, слетел весь учет бланков строгой отчетности, и теперь не разобрать, сколько полисов у агентов на руках, приходится вручную все заново выуживать по отчетам, да и не факт, что полностью базу восстановим… Точно полезут неучтеные продажи, агентам – веры никакой… Это жесть! Я хоть в рознице ни дня не проработал, но кухню-то все равно знаю. И вечные проблемы с воришками, которые продадут полисы, а сами деньги на карман и в бега, ищи их свищи потом, мне известны. Потом и нежданчики объявляются, это когда полис у человека есть, а у нас в базе он непроданным числится. Да, абзац полный! И я ничем помочь не могу… только если… – Может, по коньячку? У меня имеется «Мартель» двадцатипятилетней выдержки, советую не отказываться… – я же мастер убеждения, хотел, чтобы Павел остался и выпил, Павел и остался… Напились мы зачетно, даже перед охраной стыдно. Хорошо, хоть не пели. Но за жизнь трепались, с третьей стопки перейдя на «ты». Я, понятно, про себя особо не распространялся, больше про работу болтал, про наши сложности с банками, про соглашения негласные, про происки конкурентов и страхнадзор. Павел – про свои проблемы, и тоже себя контролировал. Потом на фильмы, книги перешли, он об увлечении рафтингом рассказывал… Кажется, я первый на скуку стал жаловаться, что пойти некуда, да и не с кем, что дом-работа уже задолбали… Он – что друзей у него в городе нет, так ни с кем и не сошелся в офисе, что характер у него тяжелый, не то, что мой… Я к тому времени еще при памяти оставался, не стал его убеждать, что мне с моим характером – вообще хоть в петлю, сам себя уже заебал… В этой точке я понял, что валить нужно, еще чуть-чуть – и меня понесет, все поведаю. И про факты, и про вселенную, и про Славку, и про Лильку… Вышли из офиса – меня покачивало, а Павел ничего держался, крепко на ногах стоял. Начали рядиться – кто кого на такси будет сажать и домой отправлять. Тут я вспомнил, что мне такси не требуется, я же через две улицы живу. Павел сразу стал настаивать меня проводить, он трезвее казался, по крайней мере, его не штормило… А я… нужно было отбрыкаться от него, но повело меня… я ж давно так ни с кем не общался, легко, просто, без подтекстов. Да и не лез он мне в душу, и я к нему не хотел никуда залезть… Поперлись ко мне, решив, что из квартиры ему машину и вызовем, да еще по стопочке накатим… Утром проснулся я и ужаснулся – что вчера было и чем дело кончилось, даже намеком не помню. Только чувствую, что за спиной сопит Павел Павлович Проскурин, дышит мне в затылок. Запах перегара стоит такой, что хоть топор вешай. Чую... паника стала подниматься, да так, что волосы зашевелились. Как же я? Неужели? К себе прислушался, но кроме жажды и обратного желания – поссать, ничего не услышал. Чуть выдохнул от облегчения… Выполз осторожно – Павел меня бедром придавил, а руки, слава богу, при себе держал, по-детски засунув ладони под щеку. И сопел тихо, видно, что спит крепко. Вылез из-под него и завис: сушняк зовет на кухню за водичкой, а мочевой пузырь – в туалет, а я стою и пялюсь на него… Вот тут вселенная меня и поймала, вывалив несколько неоспоримых фактов. Во-первых, мне приятно – расслабленная тяжесть мужского тела во мне что-то позабытое разбудила, да не что-то, а понятно что… После того тройничка бессмысленного у меня отшибло желание исследовать заново эту часть своей натуры. И сейчас – понял, что хочу, хочу до звона в ушах, и говори себе не говори – это моча в голову ударила, оно ложью будет. Во-вторых, нравится мне Павел Павлович, вот как есть, нравится. Одеяло сбилось, видимо, спали мы неспокойно, и его голый по пояс торс меня завораживал. Мощный, я еще вчера в офисе отметил, в меру вкаченный, с темной порослью на груди… И хотелось одеяло оттянуть и посмотреть – есть ли блядская дорожка? Блин, тут я подумал, а трусы на нем или? Господи, пусть на нем будут! Не удержался, чуть приподнял край и заглянул… Ууух, присутствуют, и блядь, белые, абсолютно, чисто белые. Кожа смуглая, загорелая, а трусы – белые… Зачем я это увидел!? Я ж сам себе пытку учинил – до безумия, до звезд в глазах хотелось ссать, и член встал, да так… основательно. И теперь пока хоть чуточку не спадет эрекция, я ж не смогу нормально в туалет сходить. Кошкин йод! Сел на унитаз, решил дальше факты не осмысливать, а о чем-нибудь отвлекающем подумать… Время – восемь утра, нам в офис – к девяти… но я позволю себе опоздать, скорее – задержаться, начальник я или нет? И Павлу позволю, пусть спит… Надо бы Лене, секретарю, позвонить, предупредить, и пусть Венечке скажет, что Павел Павлович… тут задумался, какие у Проскурина дела на выезде быть могут – я не в курсе… Ладно, придумаю по ходу. Если что не так окажется, то на Ленку свалим, будто недопоняла, ей не впервой. И тут я вспомнил, что у меня встреча с банкиром назначена на час. И нужно выглядеть огурцом. Всё, слава богу, отвлекся, еле как поссал, и в душ, срочно себя в порядок приводить. В зеркало на свою рожу глянул – щетина конкретно вылезла, побриться необходимо… В общем, пока в нормальный вид возвращался, успокоился. Зная себя, вряд ли я что-то лишнее Павлу поведал, ну, в крайнем случае, про вселенную и факты. А это не страшно, большим придурком я все равно уже ему не покажусь. И если ППП не сбежал и со мной увалился, значит, про свое голубое прошлое я молчал как рыба. Да и предположил – я ничего не помню, почему он должен все помнить? Пили-то наравне… Вышел из ванной, в спальню заглянул – Павел Павлович перекатился на другую половину кровати, мою подушку под себя подмяв, и дрыхнет безмятежно. Ладно, дам ему поспать до девяти и разбужу… И тут я это узрел… Блядь. Аж дыхание сперло. Вроде факт незначительный, но о многом говорящий – наши костюмы… они были аккуратно развешаны. Его на спинке стула – рубашка, пиджак, а брюки, штанина к штанине, поперек сиденья лежали. И мой – на вешалке, и брюки, как и его, так же сложены. Слишком аккуратно. Я так даже трезвый-то не стараюсь. Нет во мне педантичности и любви к порядку. Видимо, я себе польстил – пили наравне, а пьяный в дупель оказался только я… На кухне тоже идеальный порядок: бутылка коньяка, которую мы вчера распивали, убрана, стаканы помыты, закуска – в холодильнике. Ни одного следа от попойки не осталось… Вывод меня не радовал, честно. Даже пугал… Но я не буду об этом думать, нахуй… не буду и все… представлять, как он меня раздевал, как одеялом накрывал… как вещи развешивал… не буду! Павел сам проснулся около девяти, когда яичница с беконом дожаривалась, кофе, правда, уже остыл, но ерунда, можно новый заварить… – Макс? – голос у него со сна хриплый, теплый, – мы проспали? Это «мы» меня взбодрило. Объяснил, что позвонил и его отмазал: – Только, Паш, не знаю, прокатит ли. – Нормально всё, не переживай. Выглядел он значительно хуже меня, сонный, мятый. Даже странно – я перепил, а Павел – болеет. Я его в душ отправил, выдав чистое полотенце. Мне требовалась пауза… Теперь дошло, почему он мне простоватым казался. В офисе как-то я не вглядывался, а у себя на кухне, в лучах яркого утреннего света, увидел – глаза у него широко расставлены, светло-карие, и это придавало лицу что-то наивное, слегка удивленное. Переносица перебита когда-то и чуть вдавлена внутрь, от чего нос казался шире, чем есть на самом деле. Слишком коротко стриженые волосы, шрам на брови… И фигура – крепкая, спортивная. Все это не вязалось с образом офисного работника, и сразу возникал вопрос: каким ветром занесло в наш всероссийский серпентарий Павла Павловича Проскурина? Он помылся быстро, натянул на себя одежду и сел напротив меня. Очень спокойный, расслабленный, только за голову иногда хватался. – Кофе? Чай? Огнетушитель? – а что, у меня выбор богатый… Павел рассмеялся: – Давай чай. Терпел я, терпел, и не вытерпел, спросил: – Паша, а что вчера? Я сильно накидался? Не помню окончания нашей вечеринки. Он посмотрел на меня внимательно, словно решая, не придуриваюсь ли я? Ну… типа – не помню ничего, значит и не было ничего. Так я правда не помню… Блин, неужели я все же?.. Но тут у него во взгляде опять выражение мелькнуло, как вчера в моем кабинете – будто я дитя неразумное. Я замер, реально, не метафорически. Даже сердце биться перестало… – Да ты просто слился, Максим Алексеевич. Ушел в туалет и не вернулся, я тебя искать пошел, а ты спишь… Время два ночи было… Ничего, что я остался? – Правильно сделал, – не думая, ответил. Я ему не поверил. Врал Павел Павлович и не краснел. Кто-то же меня раздел? И манеру уходить по-английски я за собой не замечал никогда. Ну и черт с ним! Не хочет рассказывать, мне и проще. Я вполне способен себя убедить, что так и было – напился, разделся, уснул. Допустить, что он просто мое барахло с пола собрал и развесил, педант хренов. Просто поубеждать себя надо с денек, и все, я и сам поверю… Короче, Павел отказался от поесть, ограничился чаем и свалил. Спешил к себе на квартиру заскочить и переодеться. Рубашка и впрямь у него совсем мятая, он же еще и мебель мою двигал… Тут я вспомнил, что обещал ему про телефонный провод с АХУшниками договориться. Долг платежом красен, так сказать… На работе все шло своим чередом. С Михалычем из АХУ, он у нас на все руки от скуки, я за пузырь не самой дорогой водяры из своих поздравлятельных запасов, и с кабелем Проскурина, и со стеллажом у меня, быстро проблему порешал. И когда Павел в офис прибыл, у него морока с проводом была чудесным образом устранена. Ха! Вы думаете, он мне спасибо сказал? Хрен. Хрен он моржовый. Я, конечно, не ждал, что он ко мне обниматься-целоваться полезет, но, в конце концов, на дружеские отношения рассчитывал. И зря. Эта сука простоватая – это я в кавычках – так себя вела, будто мы вчера не пили, за жизнь не откровенничали, и будто он в моей постели под моим одеялом не спал, в моем душе не мылся… Я могу долго перечислять, что еще он будто бы не делал… Но не буду. И так все ясно, кристально, прозрачно. Даже мне, кретину одураченному. Общались мы все так же на «вы» и предельно официально. Оставаться со мной наедине он избегал, встречались только по делу и на людях. Я злился… на него, и на себя… Мне бы забить и забыть, но нет, моя натура уцепилась, клещами впилась в мысль о фактах, тех, которые я еще не знаю… Проснулся от спячки исследователь вселенной Максим …цкий, и как одержимый бросился эти самые факты отслеживать и в каталог в голове, систематизируя, складировать. Через неделю я уже накопил достаточно данных – во сколько приходит в офис и во сколько уходит, когда и где обедает, как с людьми разговаривает, когда недоволен, и как – когда наоборот… С кем больше других контачит, как на Вениамина реагирует, как на генерального. В каком порядке у него на рабочем столе конторские мелочи расставлены… Собирать факты о Павле Павловиче Проскурине оказалось проще простого. Он – человек-привычка. Приходит ровно без пяти девять, уходит – позже всех, обедает – в кафешке напротив, все блюда из меню по очереди заказывает, когда злится – говорит тихо, когда радуется – может не улыбаться, а лучики у глаз выдают. Веню – презирает, к шефу – индифферентен, и ни с кем не контачит. То есть, как и со мной, общается только по работе. И больше всех со своими спецами по направлениям продаж, это-то понятно. И еще – у него в четком порядке, ни на миллиметр не сдвигаясь, расставлены и разложены органайзер, календарь, ежедневник. Стикеры-напоминалки наклеены в рядок, ровненько. И смешной сувенир с двумя ходящими из стороны в сторону шарами на палочках, что-то типа маятника, всегда стоит на столе в одном и том же месте… Вот такой он, ППП. Эта добавочная П делает нас не только разными, она делает нас людьми из противоположных вселенных. Тут бы и убедить себя, что Павел Павлович, человек-постоянство, мне неинтересен и выкинуть его из мыслей. Но… мне не хотелось. Не хотелось себя убеждать. Не хотелось узнавать больше фактов, и не хотелось менять мнение. Мне нравился Павел Проскурин, и нравилось то, что он мне нравится. Наверное, мы казались друг другу странными неведомыми зверями, ну он-то мне точно. Со своим постоянством, привычками и неспособностью прижиться в коллективе. Еще немного, неделя или месяц, и уверен – я найду достаточно аргументов, чтобы убедить самого себя, что влюблен. Словно что-то внутри меня кричало – именно он способен укротить мои метания от края до края, придать моей ветрености направление, задать цель… Хотя, если учесть, как он на меня реагирует – а это называется словом «никак», то где-то половина накопленных фактов и аргументов являлись не более, чем фантазией. Год одиночества, он, видимо, не прошел для меня даром, вот я и навоображал себе всяких глупостей… Но… иногда, на пятиминутках, которые устраивали то Венечка, то генеральный, или в коротких «Зравствуйте-зравствуйте» утром при встрече, или в каком-нибудь коллективном пустом трепе, я ловил на себе его короткие нечитаемые взгляды. А если он сидел-стоял где-то позади, то меня не оставляло чувство сверления в затылок. Тяжелое, давящее. Может это мне чудилось, а может… он меня презирал?.. Буря разразилась. Она должна была разразиться, и это произошло. Мы первый раз за четыре года закрыли полугодие с отрицательным финрезом, не помогло и то, что по юрлицам наш отдел план даже перевыполнил. Закономерно, полетели письма из Главного офиса к нам, от нас – в Москву, отчеты, отписки, аналитика, объяснения. Игорь Сергеевич, генеральный, все валил на Вениамина, а Вениамин, что логично, все на Проскурина. Тот отмалчивался, сохраняя просто олимпийское спокойствие. Только круги под глазами становились все заметнее, и исчезло так привлекающее меня наивно-удивленное выражение из глаз. Его пока не трогали, но волна по рознице пошла – чистили агентов, пересматривали отчеты партнеров. Ну и полезли нежданчики один за другим, как и пророчил Павел Павлович, плюс огромные выплаты по ОСАГО в июне вылились в разбор деятельности оценщиков ущерба. И известие – к нам едут внутренние аудиторы – не удивило… Видя, как Павел сидит в кабинете по вечерам, меня так и подмывало зайти, поговорить, опять же, коньяка предложить. Но я не решался. Черт, боялся напороться на отказ, сопровожденный презрением и снисходительностью. Я не решился, а вот ППП – да. Я же тоже задерживался – перед проверкой и у нас в хозяйстве нужно было кое-что подчистить, проконтролировать, план работы на будущий квартал предоставить. Вот и сидел, да все сидели – финансисты, ОУшники, девчонки из отдела обязательного медицинского страхования, юристы, даже АХУшники… И Вениамин отирался в офисе часов до девяти, хотя толку от него, как от козла… В тот вечер я остался один – Серега свалил по семейным обстоятельствам, Оксана – по делу, обхаживала одного торгаша, нацелившись уговорить его застраховать торговые площади, и встречалась с ним где-то за ужином. Она – молодец. Точно знал – если надумаю уйти из компании, именно она на место начальника подходит как никто другой. Пожалуй, что и лучше, чем я. От размышлений о моей полезности любимому филиалу меня отвлек стук в дверь. Как-то я сразу догадался, что это Проскурин и не ошибся… – Трудитесь, Максим Алексеевич? – спросил Павел. Я его в иронии или в издевательстве зря подозревал, не услышал ни того, ни другого. – Как все мы… – что еще ответить? – Что-то хотели? – я на себя вид равнодушный напустил. Глупо лыбиться ему – глупо. Хотя рефлекс «Павла» у меня уже крепко выработался – в его присутствии у меня все внутри сжималось в тугой узел, то ли от ожидания чуда, то ли от страха опять напороться на нечитаемый взгляд. Но сегодня было все иначе, он, не дожидаясь приглашения, прошел к столу, уселся в кресло напротив. Простоты в его лице поубавилось – увидь я Проскурина таким год назад, никогда не заподозрил бы его в наивности. Черты заострились, в нем что-то проявилось… Я не мог идентифицировать это изменение, что-то бойцовское, может, из-за того, что сильнее стал бросаться в глаза поломанный когда-то нос. – Хотел… Вам ничего больше передвинуть не нужно? – это «Вам» резануло – мы одни, мы уже переходили на ты, мы… Этим подчеркнутым официозом Павел Павлович будто выстраивал между нами кирпичную стену. Обидно, черт! – Нууу, – я задумался, а может… Но ничего придумать не успел – Павел засмеялся, оборвав стремительный полет моей мысли. Дошло – он шутит… И еще дошло, что он о чем-то попросить хочет, а не может… Вот и подкатывает с подвывертом. Мне бы разозлиться да послать его подальше. Но не получалось у меня, я же, сука, мягкий… Вышел из-за стола. Лето, на улице жарко, кондер пашет на всю катушку. Я в смешной рубашке с короткими рукавами, с погончиками и в тонкую полоску. Пока от зноя и неприятностей у генерального мозги размягчились, мы все с удовольствием пользовались послаблением в строгом дресскоде. Еще устанем корпоративный дух демонстрировать, когда проверка нагрянет. Вот я пиджаки и галстуки с радостью задвинул подальше в шкаф, а Павел Павлович – нет, как всегда – пример для подражания, застегнутый на все пуговицы человек-привычка. Встал напротив него – это все в молчании происходило, хотелось мне его подразнить, не скрываю – задницей на стол присел, руки на груди сложил. Смотрел на него, а он на меня, только не в лицо, а на руки… – Вам, Павел Павлович, опять бартер понадобился? Силой моей убедительности хотите воспользоваться? – Хочу, – ответил на полном серьезе. И глаза виноватые, а с чего бы – непонятно. – Только… – тут я паузу потянул – реально, я не говнистый, я – нормальный, только он во мне противоречивые чувства вызывал, – бартер не получится, мне от вас ничего не нужно, Павел Павлович. Радостно вилять хвостом я точно не буду, пусть попросит нормально, и подумаю, помочь ему или нет. Нууу, он догадался, уловил мое настроение, устало вздохнул, и вина эта странная из него лезла с примесью сожаления, что ли… – Макс… – о как, и тут мы вспомнили, что я – Макс! Ну-ну, давай дальше… Я покивал, поощряя. – Помнишь, ты, когда убеждал в пользе программы, вроде говорил, что Игорь Сергеевич обещал народ на корпоратив вывезти? – Помню, – ответил, – но ты же понимаешь, что сейчас не время совсем, через неделю аудиторы прибудут, и начнется свистопляска… А там может и ехать некому будет, выметут метлой… Я задумался, зачем это все ему, не понимал, пока он не пояснил: – У меня народ разбегается, десять человек заявление на отпуск с последующим увольнением написали, я пока не завизировал. Макс, уходят-то самые лучшие, на них основной вал дерьма и полился. Уйдут эти десять, и другие побегут. Знаешь, как это бывает. Я не знал, то есть, наблюдал за подобным со стороны, у нас в отделе такого не было никогда, специфика иная. А в рознице – да, было раза два при мне, потом летели головы – первый раз генеральный поменялся, потом зам, что до Венички тут трудился. Его сняли. А начальники на рознице, что ни год, то новые. Павел уже четвертый на моей памяти. – От меня-то ты что хочешь? – Поговори с шефом, убеди его, он тебя послушает. Если панику не остановим, народ не взбодрим, то катастрофой для всех нас закончится. – Не для меня, – пошел он нахуй со своим пророчеством, ни для меня, ни для моих вся эта мутотень не станет катастрофой, затронет только в деньгах – премий точно полишают. Но у нас с Сергеем был один контракт по залоговому имуществу заныкан… Выплывем. – Не для тебя… Макс… – черт! Нет, не хочу слышать в его голосе просительные интонации, не хочу, чтобы он унижался… Просто он меня не убедил. Пусть убедит. – Паш, а как же аудиторы? С ними-то как быть? – выебывайся, Максим Алексеевич, не выебывайся, а ты уже поплыл. – Есть информация, что сначала к соседям направят, у них такая же беда и с программой, и с неучтенкой, и три аферы по ОСАГО вскрылись. Так что у нас еще недели три в запасе. Есть информация… ну, да, Павел Павлович Проскурин из главного офиса в наши скромные пенаты прибыл, скорее всего, связи остались, кто-то слил ему планы руководства. Убедил он меня или нет, но я решился. Что на меня нашло, не разобрался, не успел, но я от стола отклеился, к нему наклонился и шепнул: – Хорошо, Павел Павлович, я поговорю с шефом… но ты мне должен будешь… одно желание… Он подняться пытается, но я ему мешаю, слишком близко к нему стою. – Хорошо, – тоже шепотом ответил, и руками меня обхватил за поясницу, то ли оттолкнуть, то ли отодвинуть. А вместо этого обхватил и держит. Ладони горячие, и жар этот по спине начал разливаться, от талии к плечам. Это ППП, оказывается, снизу вверх и обратно, и даже ниже – по заднице, меня гладит. И взгляд такой – все намешано: и страх, и вина, и сожаление, и… Почему у меня в голове этот образ детский всплыл, я только позже понял, но будто он ухватил жар-птицу, и руки жжет, и отпустить не может… Тишина такая, лишь шум кондиционера – гулко, громко, словно самолетный мотор на взлете. Или это у меня в груди так шумит… Сколько мы в такой позе – он сидя в кресле и меня обнимая, а я – к нему наклонившись, руками в подлокотники вцепившись, не могу сказать. Но я готов был уже, да, между коленей его вклиниться, прижаться, на губы его смотрю – они сухие, трещинка на нижней… И тут произошли две вещи одновременно – я вспомнил… вспомнил, что было такое, и он был ко мне так близко, что каждую поринку-щетинку рассмотреть можно, и руки его горячие… было уже…, а Павел резко меня отпустил и не оттолкнул, а сам оттолкнулся и отъехал на кресле в сторону. Будто освободился от меня и от… своего желания… Встал, ушел, только взглянул коротко, и опять эта виноватость в глазах непонятная… Я, Максим …цкий, придурок, идиот. Вместо того, чтобы себя убеждать, что все так и произошло у меня дома, как Павел сказал, нужно было постараться вспомнить. Амнезией-то я не страдаю, но не захотел, испугался. А сейчас все четко, как будто кто-то в мозгах нажал на «плей» и включил память, услышал, как он спрашивал, почему я с Лилькой расстался, видел же ее, застал то время, когда мы еще вместе жили. Как я отвечал, пьяный, что из-за ревности. А он уточнял – вы, Максим Алексеевич, такой ловелас, по дамам шастаете? А я, придурок искренний, отвечаю, что и не шастал вовсе, придумала она все, да и не в дамах совсем дело. Он тогда рассмеялся, не понял, а я – в парнях, говорю, дело. К мужикам меня Лилька ревновала, глупости сочиняла. А он – что беспочвенно никто такого сочинять не будет, не больная же она… Ха, почему беспочвенно-то? – это моя фразочка, с которой тогда и начался цирк в исполнении Максима …цкого. Дальше мы почти не разговаривали. Я, ебнутый испытатель, его оседлал, на колени ему уселся верхом – продемонстрировать решил, что почва есть, чернозем даже. И он меня не оттолкнул, смотрел, улыбался, ладонями за спину удерживая. Крепко, сжимая ребра, а потом, как сегодня, гладить начал. И жар такой шел, и я плавился в этом жаре… И не сам я раздевался, а он с меня стягивал галстук – тот на мне так и болтался, рубашку расстегивал, ремень, брюки, а я, пьяный, расслабленный, как послушная кукла в его руках, плыл, хотел, предвкушал… Его шепот: "Ложись, подожди, сейчас…" Рваный, горячий, требовательный… Вооот, а дальше – я тупо уснул. Верите или нет, но отрубился трупом. Еби тело, так сказать, не хочу. И понятно, что Павел Павлович не захотел, и хотел ли до этого?.. Сомнительно. Я такой, и насочинять себе могу. Вспомнил, конечно, не всё, о чем-то же еще до этого моего камин-аута разговаривали, зато точно – бутылка коньяка пошла в тот момент вторая, а если с офисом считать – третья, но мы ее не осилили, всего четверть выпили. Значит, остальное он один уже допил, а потом все убрал и развесил вещи, как я и думал. Поэтому и болел с утра сильнее… Мдааа… Я уперся лбом в стол, стыдно-то как! Чую, щеки красные, меня аж подкинуло, раз, другой, третий. Внутри все трясется. Господи! Вот же дебил, так облажаться, к мужику-коллеге пристать. Это еще хорошо, что он просто меня игнорирует, а то бы еще морду набил, и в офисе всем растрепал. Бляаа… Срочно засобирался, лишь бы Проскурина не встретить, убежать…. Летел домой, а мысли как заведенные вокруг его реакций неоднозначных кружили. И еще больше вводили в панику. Вина непонятная, сожаление, и то, что держал, гладил, не отпихивал от себя. И смотрел, как на ребенка несмышленого, или на инфантильного. И презрение, которое мне все время чудилось… Убиться легче! Так я никогда не лажал, видимо с голодухи да от одиночества понесло меня. Я ж его до того вечера и не замечал, никогда о нем не думал в сексуальном смысле. Да я вообще о нем не думал! А теперь – все на ППП сосредоточено, каждая мысль каждую минуту… Исследователь хренов! Дома подуспокоился – нахер всё! Если рассуждать здраво, неделю пережил, взгляды его пережил, «выканье» пережил, и остальное – переживу. Я хоть и мягкий, но гибкий. Психика у меня, как жгут резиновый, чтобы порвалась так натянуть нужно, что вряд ли у кого сил хватит. Да и… ладно, я себя знаю, себе врать не собираюсь... Факты, вселенная, ветреность… это только последствия моей поверхностности. Я всегда по верхушкам скачу, самые сливки снимаю, а что там дальше и глубже – уже неинтересно. И вперед, к новым горизонтам… И с любовью-влюбленностью так же дело обстоит. Загораюсь быстро и перегораю. Вот и с Проскуриным, погорю немного и пройдет. А там проверка будет, безопасники и аудиторы понаедут, и где тот ППП после этого окажется, один черт ведает.