Аргументы и факты

*** Вот и все, больше рассказывать нечего. Мылодрама закончилась, акцент на первом корне. Паша пробыл еще неделю… «Он улетел, но обещал вернуться…» Только… не улетел, а уехал, на поезде, да и вернуться не обещал. Уехал, прихватив акты проверки, самих проверяющих и Вениамина, а генерального так и не получилось из больницы выманить. Все, как я и предполагал, возвратилось на круги своя. За Игоря Сергеевича пока остался куратор из Москвы, на месте Вени – прореха. А мы как работали, так и продолжали. Через месяц эксперименты с новыми программами прикрыли, и народ с облегчением вернулся к прежней, привычной и отлаженной. Новости корпоративные, а точнее – сплетни, мне приносили то Оксанка, то Серега. Про интриги, и про то, кто кого и куда пророчит. Что нам пророчат генеральным мужика из соседнего региона, а на место Вениамина будто кого-то из своих назначат. И про ППП, что он пропал с радаров, наверное, опять куда-то заслан. Ну, флаг ему… Мне неинтересно. Все уже неинтересно. Сережка выел мне всю душу, что я засветил раньше времени договоренность с Шамаяновым, но зато наш филиал теперь на первом месте по России по объему корпоративного страхования. Получили нехилую премию, Оксанка на радостях купила себе машину, Сержик… не знаю, у него на две семьи расходов много. А я… Ничего не хотелось. Абсолютно. Квартира казалась пустой, диван все же развалился, а новый я не удосужился купить. Диффенбахия завяла. Так что диван на счастье бомжикам отправился на помойку, а цветок на балкон. Может, оживет… если поливать не забуду. Не забуду… плохая мысль, неправильная. Я хотел забыть, но не получалось. Я перегорел, осыпался пеплом, но не забыл. А самое ужасное – между мной и миром выросла… не стена, не барьер… не могу подобрать сравнение… Это как мир отдельно, а я – отдельно. Вселенная с ее аргументами и фактами бомбардировала кого-то другого и где-то рядом. До меня даже осколки не долетали. Когда на моем столе в идеальном порядке, по периметру, выстроились конторские принадлежности – органайзер, еженедельник, календарь, и за две недели не изменили своего расположения, я не выдержал, подал заявление на отпуск. Заявление без вопросов подписали, дела я передал Оксанке. Ну, если вернусь, а меня уже не ждут, то, значит, судьба такая… Кстати, о судьбе – мне Равиль Бероевич работу предложил, статус другой, зарплата другая. Все другое, еще месяца два назад я бы, наверное, безоговорочно согласился. Ибо разницы, что продавать – нет: страховой продукт или стальной прокат, все едино, по большому счету. А сейчас пропала у меня страсть к переменам, а появился страх, и убедить себя, что лучше уйти, сменить место, я не смог. Хоть и аргументов в наличии предостаточно… В последний день перед вылетом – а лететь я собрался в Таиланд, на Пхукет, пусть еще и не сезон, сентябрь, но может экзотикой впечатлюсь – Оксанка, меня провожая, напутствовала: – Езжай, Максим Алексеевич, отдохни… и верни нам всеми любимого извращенца. – Я бы с удовольствием… Честно. Оксанка задумчиво уставилась на свои туфли, а сидела она в позе Шарон Стоун, нога на ногу. Только покраше она будет, посочнее… Я вообще все сочное люблю… в противовес себе. И губы сочные, и задницу… И глаза солнечные. Черт! Нахер. И Оксанку нахер… Я почти ушел, пиджак застегивал, когда она спросила: – Как думаешь, наш куратор не по мальчикам? Я заржал, не хотел, но заржал. – А что, – говорит, – пойдем на вторую попытку. Если у меня не получится, тяжелую артиллерию в твоем лице подключим. Венечкино-то место так и не занято. Ну, она – девушка-лом, точно. Если уж нацелилась, не удивлюсь, что и получится у нее… А мне все равно. Неинтересно, и я не вру. Сказал же, что перегорел. И в Таиланде оказалось неинтересно. Знаете, ехал и думал – сейчас как ух! Оторвусь, пущусь во все тяжкие. Наполню себя: фактами, людьми, местами, ощущениями… Не вышло. Смешение наций, рас, полов вызывало не любопытство, а лишь несвойственную мне брезгливость и скуку. Еще недавно я, Максим Алексеевич …цкий, ветреный и непостоянный, с головой бы окунулся в новые впечатления… Я попробовал бы дуриан и воон того высокого негра, нанял бы катер и тех двух тайцев, полумальчиков-полудевочек, я бы… Да все бы испытал, в пределах допустимого для меня мной. Но не в этот раз. Пожалуй, в одном мне повезло – на третий день познакомился с веселой канадкой русского происхождения, которую почему-то звали Эльга. Она отдыхала одна и проводила все время на пляже под плотным зонтом, и я рядышком, под таким же. Мы мазали друг другу спины «Гарнье», болтали и пили коктейли из манго и папайи со льдом. Повезло, потому что ее знание русского оставляло желать лучшего, как и мое – английского. И тот размер слов-жестов, что был у нас в запасе, никак не предполагал разговоров по душам, зато, держась вместе, мы избежали навязчивого внимания жиголо-гидов-продавцов странного усредненного пола. Держась парой, мы переставали выглядеть в этом раю для испытателей вселенной белыми воронами. Уточняю, через неделю я перестал буквально выглядеть белым, я загорел, не густо, конечно, но все равно – солнечные лучи прилипли и к моей зимней коже. И даже конопушки на лице сровнялись или срослись в единую массу, от чего глаза казались ярко-голубыми. Так что, внешне я был полон жизни, а внутри… А внутри – пепел… Вечерами, когда солнце садилось за горизонт, быстро закатываясь за ровную гладь моря, я сидел на шезлонге у самого края воды и ждал… Ждал, что волны, небо, вселенная снова со мной заговорят. Ждал, но ничего не слышал. Где-то рядом раздавались шорохи и смех, журчала речь на незнакомом языке, играла музыка… но все проходило мимо… в стороне, не касаясь, не вызывая интереса. На четырнадцатый день перед возвращением, отряхнув песочек, я… высыпал пепел в море, попрощавшись с Максимом Алексеевичем …цким, политической проституткой, меняющим мнение, ориентацию и взгляды на жизнь под воздействием событий и обстоятельств. В родной город я вернулся в субботу и в разгар дождей. Фикус скончался без надежды на возрождение. В квартире – пыль и холод. Тщательно и долго убирался, наводил порядок. Наверное, моя квартира никогда не выглядела такой… идеально чистой, как в воскресенье вечером, когда я наконец решился прочитать почту. Ноутбук я сознательно оставил дома, чтобы меня не тревожили с работы – за две недели мир не рухнет. Так и произошло, четыре письма от Сережки с вопросами по договорам, одно от мамы, одно от Оксанки и три с корпоративного адреса центрального офиса. Их я не открыл, а в Оксанкином всего две строчки: «Максим Алексеевич, как вернетесь, выйдите на связь», а внизу приписка: «Тебя ждет сюрприиииз!!!». Думаете, я в восторге – предвкушении, подозрении и эйфории – начал бегать по потолку? Нет. Даже не екнуло. То есть, что за сюрприз, я догадался, но ничего не почувствовал. Пожалуй, только грусть, не тоску, а именно тихую, фоном, грусть. От которой горчило на языке и щипало в глазах. Но это, последнее, скорее, от недосыпа, я еще не перестроился во времени. Так что, заглотив таблетку «Донормила», я вполне себе крепко и без сновидений проспал до утра. В офисе для начала рабочего дня нехарактерно шумно, такая суета наблюдалась на пике проверки, когда все демонстрировали усердие и корпоративный дух. В моем кабинете… а в моем кабинете моего почти ничего не осталось – органайзер, еженедельник и календарь сдвинуты куда-то за монитор, и их место занято Оксанкиными вычурными блокнотиками и тремя ручками на деревянной подставке, в ящиках стола какая-то ее мелочевка. А на спинке кресла – ее пиджачок. Пахнет парфюмом, кофе и табачным дымом с примесью ментола. И папки, которые стояли на полках стеллажа в лишь мне одному понятной системе упорядоченного хаоса, теперь выстроены по алфавиту и году. Нуууу, как я и предполагал, меня здесь уже не ждут… – Макс… Максим Алексеевич! Оксанка влетела в кабинет, с кожаным портфелем, в плащике и очках без диоптрий. Прям, истинная дама-босс. Подозрительно активная и возбужденная. Вроде даже порывалась меня обнять, но я резво уклонился. – Ну привет, леди Макбет, ты, смотрю, освобождать плацдарм не собираешься? Она не ответила, всмотрелась мне в лицо. Покачала головой, мол, нет… и: – Ты, вообще, почту читал? Хотя… не говори ничего, дай-ка я угадаю. Не читал и ничего не знаешь. Я пожал плечами, решая, куда притулить куртку. – Тогда разрешите вас поздравить… – закончить фразу она не успела, раздался звонок по внутреннему, и Леночка, уточнив на месте ли я, пригласила к генеральному. – Дуй! И ничему не удивляйся! – и Оксанка буквально вытолкнула меня из моего же кабинета. Так и не решив, куда деть куртку, я как был, с ней в руках, заглянул в приемную. Лена приветливо поздоровалась, забрала одежду и, шепнув: «Ни пуха, Максим Алексеевич», любезно открыла дверь в кабинет. Где раньше восседал Игорь Сергеевич, потом – грозный куратор из главного офиса, и где теперь осваивался Павел Павлович Проскурин. Вот тут-то я и прочувствовал – не вчера, когда догадался, не когда Оксанка меня поздравляла, а именно в этот момент. Прочувствовал, что ничего не чувствую. И ужаснулся, правда. Это так непривычно – видеть его и никак не реагировать. Он улыбался чуть неуверенно и будто просил прощения… И глаза, я смотрел в его глаза, солнечные, теплые и обманчиво наивные. Смотрел, отмечая темные круги, осунувшееся лицо. Видимо, провернуть все это – стоило немалых сил. Хотел ли я, чтобы он был здесь? Не знаю… мне все равно. – Макс? – он все же заметил, что я не бросился ему на шею, не свечусь восторгом и не прыгаю от счастья. – Как тебе это удалось? – надо что-то спросить, и я спросил. – По блату, я же все-таки родственник, – врал он, явно не так просто было добиться этого назначения. Видимо, напомнив себе, что он тут хозяин и босс, Павел Павлович указал мне на кресло. Подождал, пока я сяду, а сам так и остался стоять. Почему-то эта сценка – я в кресле, а он возвышается надо мной, привалившись задницей к столу, вызвала в голове, ту, другую, когда я выторговал у него желание… Возможно, и у него, потому что ППП наклонился ко мне, вгрызаясь взглядом. Изучая, исследуя. Смешной, мечтает найти в лице причину моего равнодушия? Она совсем не там, да и нет ее, причины. Я развеял пепел по воздуху… – Ты загорел… – не удержался, прикоснулся кончиками пальцев к щеке, провел по носу, замер. И снова не удержался, дотронулся до губы… Ждал, жадно ловил мою реакцию… Но я просто убрал его руку. Он сначала удивился, а потом закрылся, в момент от меня отгородился. Правильно, это больно, Паша. А что ты думал? Мы продолжим наш служебный роман, только уже в самом его пошлом варианте – начальник-подчиненный? Мы и раньше-то не были равны, а теперь… Кстати, а что теперь? – Мой кабинет занят, Павел Павлович. И, я так понимаю, для меня уготовано что-то другое? – мне наплевать, а голос звучал как-то ломко, беспомощно, хоть и слова подразумевали иронию. Дошло до него или нет, не разобрал, но Паша, выдохнув устало, отстранился и занял свое место – по другую сторону стола. Наглядная демонстрация истинного положения вещей. Он – босс, я от него завишу… Может, он к этому и стремился? – Ты не читал почту? – дубль два… хотя Оксанка знает меня не в пример лучше. Ей и отвечать не пришлось. – Интернета не было. – Понятно… понятно… – чую, что он не может сообразить, как бы это мне преподнести. Одно дело – письмо с предложением из главного офиса, на которое я должен был бы дать согласие. И вообще процедура назначения на должность зама нелегкая, чего только собеседование с безопасниками и персональщиками в Златоглавой стоит… Не каждому под силу… А Павел Павлович все без моего участия устроил. Смешной, уверен, что мне подарок преподносит. Целых два – себя и должность… – Говорите уже, Павел Павлович, не стесняйтесь, – все-таки ехидство мое при мне, никуда не подевалось. Ну, он и сказал, перейдя на деловой тон, что мою кандидатуру на должность заместителя генерального директора по продажам филиала СК **** по **** краю, он предложил, а в Москве согласовали. И ждут только моего ответа – да или нет. Будто до меня кто-то отказывался… Что ж, я буду первым. – Паш… – я споткнулся на имени, по имени-отчеству и на вы мне проще, – Павел Павлович, я ухожу… Заявление уже у наших девочек, зарегистрировано, и, думаю, после обеда придет к вам на подпись. Он крутанулся в кресле, посмотрел в окно, опять на меня, опять в окно… Не поверил, поверил, снова не поверил. Вот как можно быть таким… и самоуверенным ублюдком, и наивным простаком в одном флаконе? Что он мне говорил, рассказывать не стану, отмечу, что дар убеждать у него покруче моего будет. Но когда что-то продаешь, должна присутствовать уверенность, что покупателю твой товар нужен, даже если он сам, покупатель, думает обратное. А у Паши этой уверенности не наблюдалось… и все его слова прошли где-то сбоку от меня, не попадая, не цепляя. В итоге, ему пришлось смириться. – Но две недели законных, Максим Алексеевич, – он тоже перешел на официоз, – вам в любом случае отработать придется. Я кивнул, соглашаясь, отработаю, не вопрос. Верите, но его отчаяние, злость, надежда так плотно пробивали воздух кабинета, что мне казалось – они пружинили от него ко мне, и снова – от меня к нему. Вхолостую, не прирастая моими эмоциями. Нет у меня эмоций, почти… сожаление – вот основная. Я уже за ручку дверную взялся – говорить-то больше не о чем, и задержался на пороге. Наверное, мне необходимо было знать, просто знать… – Почему ты вернулся? Он откинулся в кресле, вид попытался себе придать равнодушно-отстраненный, только получалось хуево. Глаза больные, а улыбка кривая, и уголки губ подрагивают… – Потому что… вселенная с постоянным упорством подсовывала мне факт, который я не в состоянии был игнорировать… – он точно процитировал меня, не помню, когда я ему свою теорию излагал, скорее всего, тогда же, когда устроил на кухне цирк с конями… то есть, когда мы напились. – Я не могу без тебя, Макс… – Паша это прошептал, но я все равно услышал. Услышал, как позади меня открывается дверь, как Лена шелестит какими-то бумагами, услышал голоса в приемной… Я услышал… наконец, я услышал… что на улице дождь, услышал как кто-то бросает мелочь в кофейный автомат… услышал мир… его настойчивый стук, где-то рядом, еще не во мне, но рядом, совсем… еще чуть-чуть… Пространство и время перестали иметь физическое значение, стали коротким отрезком, что отделяли меня от него. Он на одном конце, я на другом… и неважно, что между нами метры, Лена с бумагами, кресло, стол… Я произнес губами, без звука: «Придешь сегодня?» И он ответил: «Да» на коротком выдохе. *** Да, дорогой дневник… Нет, дневник я давно выкинул, да и не вел его никогда, я же не гимназистка. Помню, я обращался к толпе призрачных собеседников или слушателей, но сейчас они лишние. Сгиньте, вам тут не место… Паша спит, а я лежу, по сторонам пялюсь. И его как обезьяна оплел ногами и руками. Неудобно и… единственно правильно. Вспомнил, что он притащил с собой – каталог модульной мебели «АльбертЭндШтейн», дорогущей и похожей на лего. С детской радостью рассказывал, как так просто ее переставлять с места на место и менять конфигурацию. И я не стал ему говорить, что мне это не понадобится – вряд ли мне захочется что-то менять… В принципе, без разницы, я могу сказать это и потолку с люстрой… Я, Максим Марецкий, мне двадцать семь лет, и я… повзрослел. *конец*