A traves de los espejos

Каждое утро Радамеля начиналось со стандартной мелодии на звонке будильника. Повалявшись в теплой постели лишних минут пять, он вставал, чтобы закрыть окно, а позже пойти на кухню варить крепкий кофе, который неизменно оставлял остывать, пока сам уходил в душ. Под горячими струями воды он не проводил много времени — незачем, пустая трата. С кружкой ароматного напитка Фалькао всегда возвращался в спальню, чтобы проверить последние события и новости с помощью ноутбука. В этой комнате было всегда как-то комфортнее, теплее. Небольшой беспорядок — две футболки и пара брюк, лежащие не в шкафу, а на небольшом кресле в углу просторной спальни, — никогда не мешал. Огромное, шириной метра в два, зеркало от потолка до пола, установленное в стене, визуально расширяло комнату, делало ее светлее, отражая предрассветные лучики. Также в него было удобно смотреть, оценивая свой внешний вид перед какой-нибудь встречей. Кинув взгляд на свое отражение, Радамель замер — ему показалось, что в комнате разбросано намного больше вещей и царит чуть больший бардак, а в его кровати кто-то есть. Повернув голову в сторону, он увидел лишь привычную для себя картину. Решив, что ему причудилось, и для достоверности еще раз посмотрев в зеркало, которое отражало только действительность, Фалькао, поставив кружку на прикроватную тумбочку, заправил постель и включил ноутбук. Это утро почти ничем не отличалось от предыдущих. Саша любил долго понежиться в кровати, сильнее закутываясь в теплое одеяло и не желая подниматься. Назойливый будильник прозвенел уже три раза, но, как обычно, был послан к черту. Сегодня ему дали выходной — он мог себе это позволить, просто забыл об этом идиотском приложении в телефоне, из-за чего тот орал в сумме уже около получаса с перерывами в десять минут. Как никогда сильно хотелось запустить его в стену, но потом придется ехать за новым, а Саше как-то лень. Пролежав еще добрых минут двадцать, закрывая уши подушкой, он все-таки решил встать — во-первых, громкая трель надоела, а во-вторых, режим надо соблюдать даже на выходных, хоть иногда это и бесит. Случайно посмотрев в большое зеркало, которое тут было с самого приобретения квартиры, Саше привиделось, что его ноутбук стоит на тумбочке на зарядке, но он отчетливо помнил, как оставлял его на диване в гостиной. Повернув голову обратно, он понял, что это лишь разыгравшееся воображение — на одинокой тумбе лежал только телефон, который в очередной раз начал проигрывать ненавистную мелодию. Пожав плечами и сказав самому себе пару ласковых из-за утренней рассеянности, парень пошел ставить чайник — почему-то ему впервые захотелось малинового варенья, а до отпуска, чтобы наконец-то съездить на родину, еще недели три, не меньше. Остаток дня пролетел незаметно: Саша успел позвонить родителям, съездить в магазин за продуктами на неделю вперед, пообщаться по скайпу с Федей и Костей, а теперь лежал в кровати и смотрел новых Мстителей, потому что в кинотеатр в мае сходить не успел. Жалобно заурчавший живот напомнил о том, что надо бы перекусить, а в идеале — просто поужинать, из-за чего пришлось отрываться от экрана и подниматься с насиженного места. Случайно взглянув на зеркало, Саша замер — на долю секунды ему показалось, что из отражения на него точно так же смотрят чужие глаза постороннего мужчины, который никак не мог находиться в его доме. Есть резко перехотелось. Когда Радамель вернулся после тяжелого матча, единственное, чего ему хотелось, это завалиться на большую кровать и проспать часов двенадцать минимум. Домой он сегодня не особо спешил, поэтому и приехал часам к десяти. На ходу расстегивая пуговицы рубашки, он прошел в свою любимую комнату. Сил не было даже на просмотр новостей, да и желание, честно говоря, тоже отсутствовало. Справившись с одеждой и стоя теперь только в штанах, он бросил взгляд на свое отражение. Оттуда на него испуганно смотрел какой-то паренек. Но странное наваждение опять не длилось долго — только тот отвел глаза, мираж рассыпался. На этот раз стало действительно страшно. Радамель никогда не думал, что может болеть чем-то вроде шизофрении. От одной мысли об этом становилось не по себе. Глубоко вдохнув и выдохнув несколько раз, призывая собственное тело успокоиться, он проморгался и решил попытаться исполнить задуманное, избавляясь от остатков одежды и забираясь под одеяло. Сон шел с трудом. Весь следующий день Саша избегал своей же спальни и нервничал. В отражении других больших зеркал он также находил несоответствия с реальностью, которые исчезли через мгновения, оставляя после себя смуту в голове. Поиски в интернете особых результатов не дали: некоторые тоже замечали такую аномалию, но почти все списывали это на массовые помешательства. Сегодня у него должна быть тренировка, а послезавтра — игра, так что отвлекаться на такое и забивать себе этим голову было бы глупо. Вечером, вымотанный, он, не включая свет, дошел до кровати, спотыкаясь по пути о раскиданные вещи, и упал на нее, сразу же зарываясь в теплое одеяло. Впервые в ненавистной темноте ему было находиться комфортнее. Будильник он поставил заранее, поэтому светить телефоном смысла не было. Все мысли должны быть только о предстоящей игре. Утро его встретило нетипичными для Монако тучами и раскатами грома, но тренировку никто не отменял, особенно, когда ты игрок основного состава. Поставив чайник на плиту, Саша, как обычно, зашел в социальные сети проверить почту. Первое, что он заметил, это сообщение от Кости, написанное нетипичным для него капсом, в котором он просил посмотреть последние новости, потому что сам находился в культурном шоке и не мог ничего понять. Открывая браузер, Головин молился, чтобы не было чего-то серьезного или ужасного. На первой же странице висела статья «Массовые помешательства или все-таки аномалия?», в которой не было, по сути, ничего содержательного, только те же проблемы, что и у Саши. «Ученые на этот счет комментариев пока не давали». Решив, что разница в один час не настолько существенная, чтобы хоть как-то помешать Косте ответить, Головин нажал на кнопку вызова. Чайник уже закипал, из-за чего Саша достал свою любимую кружку и заварку — не просто же так он все-таки пришел на кухню. Налив кипятка и закинув пакетик, парень стал отбивать по столешнице только ему известный ритм, слушая размеренные гудки. Наконец Кучаев ответил, по характерному зевку и его голосу было понятно, что он до звонка еще спал, хотя в Москве было уже на час позже. — Что-то серьезное, Саш? — Что вообще происходит, почему ты просишь меня проверить новости, но толком ничего не объясняешь? — скороговоркой начал Головин, но уже к концу успокоился и спокойнее добавил: — Извини, я вас там не разбудил? — А, ты про это, — по шорохам на том конце можно понять, что собеседник, скорее всего, выбирался из кровати, потягиваясь, и шел в другую комнату, возможно, тоже кухню, — да так, видел раза два странности в зеркале, а Федя сказал, что чушь все это, а потом на статьи наткнулся, решил у тебя спросить мнения. Ты тоже что-то замечал? Только честно, Цып, я же волнуюсь, — в его голосе сквозили серьезность и интерес вперемешку с еле заметным страхом. — Ну, мне казалось, что в отражении что-то не так, но я старался не обращать внимания, у меня скоро важный матч, сам понимаешь, это ни к чему, — Саша облокотился на кухонную тумбу, одной рукой держа телефон, а другой — кружку с теплым несладким напитком. Сахар он купить забыл. — Ну да, я, правда, в зеркале вообще один раз вместо себя Чалова увидел, криков было — думал, он опять в детство впал, решил поразыгрывать, но нет, он в это время уже на тренировке был, даже Виктор Михайлович подтвердил, вот неловко потом было, — в трубке послышались еще какие-то шорохи, но «Доброе утро, Федь, да, с Сашкой» шепотом заставило успокоить начинающие накаляться нервы. — Ого, ну мне разок, вроде, какой-то мужик чудился, но я так и не понял, только карие глаза запомнил — он, видимо, тоже знатно так охренел от увиденного, — невесело усмехнувшись и вылив остатки чая в раковину, Саша принялся мыть кружку, стараясь не уронить ее — одной рукой это делать было нелегко. — А прикинь, если это наша общая шиза, вот весело будет, оборжемся, блин. — Ага, у тебя в Монако, у меня в России и у многих других по всему свету один диагноз, вот так совпадение, — на том конце снова происходила какая-то возня, — Чалов, мать твою, хватит ржать, приготовь уже что-нибудь, я есть хочу и занят, да, разговорами, придурок! — последнее было сказано слишком громко, что даже Головин отчетливо разобрал, хотя было понятно, что телефон от лица относили подальше, чтобы не доставлять дискомфорта или чего-то подобного. — Извини, отвлекся. Не думаю, что это реально шиза, не может же у всей планеты так быть, так что с вероятностью в процентов девяносто мы здоровы. Федино насмешливое «Кроме тебя с твоей ногой» было слышно очень хорошо, как и обиженное «Пошел нахуй, идиот» в ответ. Как бы круто ни было в Монако, по этим двум Саша определено скучал и очень даже сильно. — Ну тогда будем ждать еще новостей, рано делать выводы, — парень, разобравшись с мытьем посуды, пошел в другую комнату, собирать вещи на тренировку все еще нужно. — Передай Чалову, что я приеду и надеру ему зад, если будет сильно обижать, а ты мне в этом с радостью поможешь. Ладно, мне пора уже, пока, ему еще можешь привет передать, но тут на твое усмотрение. — Пинком под зад пойдет? — Конечно. — Отлично, все еще люблю тебя больше, чем Федю, — специально выделяя последнюю фразу, сказал Костя, а секундой позже серьезно добавил: — Пока, Цыпа, удачи в матче. Отключившись, Саша остановился перед дверью в собственную спальню. Заходить туда днем было страшновато, после разговора с Костей — особенно, но делать нечего, у него еще около часа на спокойные сборы, так что все должно пройти нормально. Мысль, что с ним все в порядке, грела душу. Радамель привык, что почти каждый день похож на предыдущий, поэтому заголовки новостей выбили его из привычной колеи. В статье говорилось, что в отражениях зеркал люди начали замечать странные вещи, вплоть до других людей, причем замечал не кто-то один, а сразу много и по всему миру. Предположений было несколько, но самым понятным казалось о параллельных Вселенных, хоть некоторые ученые это и отвергали. Исследования только начались, поэтому поспешные гипотезы и выводы стопроцентно правильных ответов гарантировать не могли. По крайней мере, это объясняло некоторые странности последних дней. С осторожностью поднимая глаза на зеркало, он уже примерно понимал, что может там увидеть: такую же, но все-таки не его комнату. Зрелище открылось интересное: молодой парень собирал свои вещи в рюкзак, старательно избегая даже возможности посмотреть на не свое отражение. Поднявшись с телефоном в руках, Фалькао тихо подошел к зеркалу, будто боялся спугнуть свое ненавязчивое видение, прекрасно понимая, что уж звуки на ту сторону точно не передаются. Когда человек из отражения поднял свой взгляд, он явно испугался — его рот приоткрылся в немом для Радамеля крике, а портфель случайно упал из рук точно на одну ногу, заставляя его начать что-то говорить, скорее всего, нецензурное, а секундой позже прыгать на другой. Мужчина, ожидавший никак не этого, рассмеялся, потому что ситуация и правда было бредово-комичной, такое даже на нетрезвую голову сложно придумать. Парень отвернулся и быстро забегал по комнате в поисках чего-то известного только ему. Буквально секунд через тридцать он примчался с небольшим блокнотом и маркером, принявшись что-то в нем писать. «Английский?» — гласила большая надпись и полные надежды глаза. Фалькао усмехнулся — обычно зеркало переворачивает надписи, но в их случае оно, кажется, было чем-то вроде окна. Не найдя ничего под рукой, он открыл заметки и, специально увеличивая шрифт, напечатал: «Ага, еще испанский или французский, ты, кстати, не забыл, что зеркала отражают действительность, вдруг я бы не понял твоих слов?» Когда он повернул телефон к собеседнику, тот уже сидел на полу, по-турецки скрестив ноги, из-за чего опуститься пришлось и самому. Закатив глаза после прочтения, парень вновь взял блокнот: «Надпись на твоей футболке я же понял, так что и у тебя проблем быть не должно, я, кстати, Алекс». Подумав о том, какой же этот новый знакомый догадливый, Радамель хотел ответить и представиться заодно, но, только разблокировав экран, он заметил, что в отражении снова видел лишь себя. Разочарованно вздохнув и убрав телефон в карман брюк, он поднялся с пола, направляясь обратно к кровати и все еще работающему ноутбуку, который следовало бы поставить на зарядку. Одна вещь его все-таки беспокоила: если они и вправду видят какую-то параллельную Вселенную, то почему он не живет в своем доме и там же, в какой момент та условно его жизнь пошла по-другому? Через два дня и возможность наконец-то относительно нормально представиться они уже спокойно переписывались, используя блокноты — с ними было намного быстрее и удобнее, — эта необычная связь с каждой секундой укреплялась, позволяя дольше видеть друг друга вместо своих отражений. Алекс иногда использовал переводчик, потому что переехал недавно и не успел привыкнуть и хорошо выучить язык. Он вообще оказался очень даже интересным собеседником, немного застенчивым — всегда стеснялся и отворачивался, когда видел через зеркало, что мужчина переодевается, — но смышленым малым. Он тоже был футболистом, но о подробностях рассказывать не особо хотел. У них вообще было негласное табу на собственные судьбы в других реальностях, мало ли, вдруг там произошло что-то слишком неприятное, хотя интерес все-таки был, чего таить. В один из дней Алекс пришел какой-то подавленный, что не скрылось от чуткого взора Фалькао. Ребенок, как он иногда любил его дразнить, был полон грусти и злости, что так крепко сплелись между собой — не разъединить при всем желании. Уставший и после душа, тот, видимо, забыв взять с собой футболку сразу, шел по комнате к шкафу, ослепляя своей бледной кожей. Он точно в Монако живет? «Алекс, что случилось? Ты там вообще ешь хоть что-нибудь, худой вон какой!» — было написано на первом листе. Прочитав послание, Головин недовольно пожал губы, одним лишь этим невинным жестом вызывая странные сумбурные ощущения где-то в районе живота Радамеля. Надев футболку, чем вызвал невысказанное недовольство, он пошел искать свой блокнот и маркер, коих было уже два использованных. «Да ем я, просто сейчас не хочется, надоедаете уже! В матче мы проиграли, я два таких потенциально хороших момента запорол, как теперь в глаза всем смотреть? Это ведь было очень важно для нас», — в конце был нарисован грустный смайлик, который должен был помочь понять всю глубину трагедии, но Фалькао лишь ободряюще улыбнулся и тоже принялся писать. «Во-первых, это всего лишь один матч, у тебя их будет еще много, не смей так убиваться из-за него, а лучше сосредоточься на будущем, отработай слабые места, ты сможешь, я в тебя верю. Во-вторых, футбол — это командная игра, тут не может быть только твоя вина: твои сокомандники тоже могли бы больше создавать, реализовывать и так далее, даже не смей пытаться меня переубедить, вы — команда! Вы должны быть одним целым, а значит, и вину делить все вместе, понял?» Прочитав все, Саша кивнул, прошептав такое тихое и искреннее русское «спасибо» и наконец-то уже с небольшим облегчением улыбаясь. Он действительно слишком грузился, брал на себя все то, что не должен брать один. Заметив, что собеседник все прочел и, кажется, понял, Радамель решился на еще один необычный шаг. «Прислони ладонь к зеркалу», — попросил он. Парень, удивленный такой просьбой, все же выполнил ее, замечая, что мужчина поступает аналогично. «Всегда, когда тебе будет нужна поддержка, прикладывай сюда руку — я буду рядом, обещаю». «И мы будем так стоять, как в Стартреке?» — криво одной рукой написал Головин. «И мы будем так стоять, как в Стартреке, только не будем умирать», — гласил ответ. Такое странное знакомство, смахивающее на сюжет какой-нибудь фантастической мелодрамы, не могло не отразиться на Сашином поведении, что и заметил Костя в очередной беседе по скайпу. У обоих парней был выходной, поэтому решение созвониться было принято единогласно. Из ноутбука, стоящего на кухонном столе, пока Головин пытался приготовить злосчастные оладушки, доносился веселый голос друга, всеми силами пытающегося помочь советами в перерывах между смехом. Обычно блюда у Сашки получались вкусными, да они просто получались — этого было достаточно, а тут он даже тесто нормально сделать не может. — Санек, ты какой-то рассеянный, неужто вспоминаешь своего загадочного мужика из зеркал? — в очередной раз усмехнулся Кучаев. — Он хоть горячий? — Костя! — возмущению не было предела, потому что, ну серьезно, у него тут даже оладьи не получаются, а этот изверг шутит на всякие неловкие темы, сея сомнения: кому же первому надрать одно не очень приличное место во время отпуска, который он однозначно проведет в России — слишком уж соскучился. — Ну, а если спокойно поговорить, Саш, он там нормальный? Не извращенец какой? — а вот теперь в его голосе промелькнуло неприкрытое волнение, заставляющее резко сбавить обороты и немного устало вздохнуть, прикрывая глаза. — Нормальный он, не будь мамочкой — эта роль принадлежит Игорю, — Головин отставил миску подальше и подошел к ноутбуку, садясь за стол, чтобы нормально поговорить, раз готовка у него сегодня не задается. — Правда, зараза такой, любит ходить и светить своим телом, — увидев округлившиеся глаза собеседника, он спешно добавил: — в смысле без футболки из душа приходит там иногда, переодеваться не стесняется. — И как? Красивый? — Пиздец насколько, Кость. Устало положив голову на скрещенные руки, он еще раз поднял грустный взгляд на экран, скользнув им по камере и вновь утыкаясь в клавиатуру. За окном собирались тучи, погружая все во мрачную тьму. Настроение были ни к черту, особенно из-за этой темы. Саша не понимал, что с ним такое происходит, но желание хоть раз поговорить вживую с одним конкретным человеком делало все только хуже. — Он даже мне помог после того проигранного матча, поддержал, можно сказать, успокоил, а я сделать толком ничего не могу нормального, обидно как-то… Да и мысль, что если это все-таки параллельная реальность, то где мы оба свернули не туда, раз проживаем не свои жизни, не дает покоя. Я даже имени его полного не знаю, чтобы попытаться найти, — Головин уткнулся лицом в стол, судорожно вздыхая. — Понимаешь, мы за две недели так сблизились, но параллелям же вообще не свойственно пересекаться, все это может кончиться в любой момент. — Не в любой, Цып, у нас по телеку ученые сказали, что еще максимум недели две-три, прости, — весь вид такого, будто загнанного, Кости кричал о том, что ему самому было больно говорить об этом, словно у него есть свой секрет в шкафу. — Я тоже вижу одного человека в зеркале, но его я знаю лично, что в некоторых обстоятельствах хуже, я не могу перестать сравнивать их, и от этого так неприятного и вообще мерзко от самого себя, но я просто не могу прекратить. Там, в зеркале, он такой заботливый, даже немного разбитый своей ситуацией, он дает советы, верит в меня, искренне желает удачи именно для моей реальности, а я так эгоистично мечтаю, чтобы именно этот параллельный человек был рядом, а не тот, который из нашей Вселенной. — Ты видишь там Федю? — Да, только там не я порвал кресты, а он, я даже представлять не хочу, как такое могло произойти, но мы там будто поменялись ролями, там тоже он, безответно влюбленный в лучшего друга, который этого вовсе не замечает, — под конец своей речи Кучаев сник, часто моргая, что было не очень хорошо видно через камеру, опуская глаза и немного шмыгая носом. — Я тебе когда-нибудь говорил, что вы оба слепые идиоты? Поговорите уже, попробуйте разобраться в ситуации. — Саш, он только и делает, что шутит надо мной, мне кажется, если я хоть заикнусь о каких-либо чувствах, он мне в лицо рассмеется и пошлет потом куда подальше, несмотря на это, я помню, что он все еще замечательный друг, который в обиду никому другому не даст, но мне банально страшно. — И поэтому ты решаешь, что попытаться влюбиться в его копию будет лучшим вариантом? По-моему, так только больнее. Да и вообще, ты серьезно никогда не замечал, что он ни к кому не относится так, как к тебе? Да, он часто перегибает палку в шутках, не замечает грань, если его носом в нее не ткнуть и не сказать «хватит, прекрати уже», но он пресекает малейшие попытки кого-то другого задеть тебя, помнишь, как он чуть с парнями не подрался, когда они начали говорить про тебя что-то непонятное, не то чтобы даже оскорбительное? Да и то, что он называет заботой, он проявляет только к тебе, это все уже давно заметили, кроме вас двоих, походу. — Ты так считаешь? Просто я не хочу портить дружбу с ним, если он ничего ко мне не испытывает, после признания ведь априори «как раньше» не будет. — Я точно потом надеру вам обоим задницы, если не сойдетесь нормально до моего приезда, вы же и живете вместе! Как вообще можно столько держаться и не палиться? — Возможно, мы и вправду слепые идиоты, — подвел итог чуть повеселевший Костя, улыбающийся одними уголками губ. — Ого, умная мысль от тебя! — наигранно то ли удивился, то ли усмехнулся Саша, для комичности даже прижимая руку к груди. — Ага, умная мысль от меня! — поддержал этот театр уже не одного актера Кучаев. — Попробуй все-таки поискать своего мужика в нашей реальности, не думаю, что он прям сильно будет отличаться от своей копии. В крайнем случае, не влюбляйся в него, Саш, ты же сам все прекрасно понимаешь. — Хорошо, я попробую поговорить с ним позже, обычно его хорошо видно с обеда, а пока еще утро и я хочу есть, надо закончить с этими гадскими оладьями, даже не смей начинать смеяться надо мной! Этот новый мальчишка в жизни Радамеля был чем-то неподдающимся описанию — еще никогда так сильно он не спешил домой. Алекс. Русский. Милый. Постоянно смущающийся. Заставлять его краснеть и отводить глаза, которые в итоге все же поднимались обратно, было пиком удовольствия. Иногда Фалькао ловил его долгие пристальные взгляды, когда тот думал, что этого не видно. Еще реже мужчина замечал такое же за собой. Алекс был красив, этого нельзя не признать, но в нем была какая-то другая красота, не та, которую показывают на обложках глянца, а та, которую держат в теплых согревающих объятиях, не желая делить еще хоть с кем-то посторонним. Его красота была уютной. За две недели она стала родной. Эта ситуация не на шутку пугала, потому что оба прекрасно понимали, чем все закончится. Поражение обеих сторон неминуемо, а их негласная война со Вселенной проиграна заранее, но несмотря на необратимость конца, они продолжали притягиваться друг к другу вопреки мольбам рассудка. «Как думаешь, любовь на расстоянии существует?» — спросил однажды Алекс, нервно кусая свои губы. «Знаешь, раньше я бы точно сказал тебе «нет», но сейчас сам не уверен в этом. Я думаю, все возможно, к чему такие вопросы, малыш?» — Радамелю нравилось наблюдать за реакцией парня. Поначалу тот покрывался ярким румянцем и что-то говорил, что было слишком сложно разобрать, возможно, это была речь на его родном языке, а после писал гневные строки в своем блокноте — ведь ему целых двадцать два года! Какой же он малыш?! — сейчас он реагировал не так бурно, но его пылающие щеки выдавали все. «Мне просто интересно. А почему ты сейчас не уверен в своих старых мыслях?» — вот же наглый мальчишка! Все ему расскажи, объясни, покажи! «Не заставляй меня признаваться в любви к тебе, обратного пути не будет, ты же сам понимаешь», — гласил ответ и такой же задорный взгляд. «А если я не хочу назад?» «В таком случае, te amo, » — Фалькао больше не смотрел насмешливо — напротив, он выглядел как никогда серьезно. Его ладонь будто сама по себе прислонилась к холодному зеркалу, за которым был самый необходимый сейчас человек. «Я тебя, кажется, тоже…» — рука Алекса легла на стекло также идеально. К четвертой неделе они привыкли к жизни без отражений — на листках писали о том, как выглядят и что с чем лучше надеть, советовались по любому вопросу и просто очень часто переписывались, что легко можно было понять по нескольким исписанным маркерам и блокнотам в верхних ящиках тумб. Они редко говорили о чем-то слишком личном, но знали и понимали друг друга лучше остальных. Тема того, кем же они являются в чужих реальностях, давно витала в воздухе, сгущая атмосферу. Первым не выдержал Радамель: «Алекс, малыш, ты же понимаешь, что бегать нам остается не так много, давай все-таки поговорим серьезно?» — гласила ровная надпись, а непривычно неуверенные глаза смотрели на него. «О чем ты хочешь поговорить?» — парень выглядел растерянным, будто боялся итогов этого разговора, в то же время нетерпеливо их ожидая. «Думаю, ты понимаешь, что нам обоим интересно, почему мы не знаем друг друга в своих реальностях. Давай попробуем найти, хотя бы через интернет, друг друга?» «Ты уверен, что это хорошая идея?» — решил для надежности уточнить Саша. «Мы не простим сами себе, если не попытаемся, — было написано на следующем вырванном и прикрепленном листке. — Пожалуйста». Обменявшись контактами, на всякий случай даже на родных языках написав имена друг другу, они принялись искать. Первым справился со своей задачей Радамель: «Я нашел тебя, как ты и говорил, в русской соц. сети. Не уверен, что ты будешь счастлив здесь узнать меня поближе, если честно» «Почему?» — спросил парень, чуть подрагивающими руками убирая телефон и стараясь не пересекаться взглядами, ведь за все это время они слишком хорошо научились читать друг друга. «У тебя есть девушка, и еще ты, вроде как, не футболист. Ты вообще мало популярен, у тебя около сорока друзей и еще меньше подписчиков. Вы выглядите счастливыми на фото, — даже в такой ситуации Фалькао старался ободряюще улыбаться, хотя обоим было понятно, как сложно ему дается эта видимость сильного человека, способного принять все удары злодейки-судьбы. — Что насчет меня?» Сашины глаза забегали с бешеной скоростью по обстановке в доме, руки невольно сжимались, но он, судорожно вздохнув, расслабил их и положил одну ладонь на стекло. Чуть спокойнее выдохнув, он поднял взгляд на Радамеля, который точно также дотронулся до зеркала своей кистью. На секунду он задумался о том, как гармонично они могли бы смотреться вместе. В какой-то момент ему даже показалось, что из зеркала, на месте «соприкосновения» их рук, исходит чужое тепло, заставляя его грустно усмехнуться. «Ты тут тоже футболист, но играешь в Колумбии, поэтому я и не слышал о тебе, извини, не интересуюсь вашим футболом. У тебя есть красивая жена и трое дочерей. Ты, вроде как, тоже счастлив. Вы ведете спокойную жизнь, никому ее толком не показывая, даже немного завидно…» — написано было криво, потому что Саша писал одной рукой и быстро, словно понимал, что им остались считанные минуты. Они оба помнили, что сегодня последний день пересечения их миров, даже примерно представляли, как все пройдет в конце — спасибо ученым из телевизоров. «Что ж, мы хотя бы счастливы в реальностях друг друга», — гласила надпись на листке блокнота. Саша, в очередной раз сглотнувший ставший уже ненавистным комок, как-то непонятно покачал головой. Неяркий зеленый свет, проходящий кривой линией по зеркалу, заставил обжигающе-горячие дорожки все-таки прокатиться по щекам, тщетно проморгаться, чтобы понять, что в отражении снова только он, прижимающий руку к холодному стеклу. На телефоне, валявшемся на полу за его спиной, продолжала гореть открытая вкладка: «Радаме́ль Фалька́о Гарси́я Са́рате — колумбийский футболист, погиб во время авиакатастрофы при перелете из Колумбии, Богота, в Монако…»