Кажется, что жизнь, она, как сон — Только мне приснись, ждать тебя не устаю.
Вся жизнь Саши теперь делится четкой белой полосой на «до» и «после». До этой чертовой встречи. До несправедливой насмешки Вселенной. До разбитого сердца. А ведь Костя предупреждал. А ведь Костя просил. После — осталась лишь соль на подушках, все еще яркие образы и блокноты, которые хотелось сжечь. То, что было между ними, пролетело слишком быстро, оставляя нестерпимую боль. Мешанина из чувств и эмоций была такой огромной и непередаваемой, что парень порой сам удивлялся, как простой человек может такое терпеть. Спустя неделю сердце все также болезненно ныло, не желая забывать проклятые карие глаза. Время совсем не хотело залечивать свежие раны. Его вообще всегда было мало, особенно в их ситуации. Саша никогда не думал, что любовь, причем взаимная, может так сильно ранить. Ему казалось, что любовь — это классно, это бабочки в животе и нежные поцелуи в лоб, от которых ноги подкашиваются точно также, как и от любых других с нужным человеком. Откуда ему было знать, что она такое опустошение после себя оставить может, самолично погубить всех пестрых насекомых, крылья им вырывая и в кулаке своем сжимая их хрупкие тельца? Сидя на холодном полу своей спальни, он не верил, что любовь может быть такой. «И мы будем так стоять, как в Стартреке?» «И мы будем так стоять, как в Стартреке, только не будем умирать». Кулак с огромной скоростью летит в это треклятое зеркало, и лишь на последней секунде Головин успевает затормозить, понимая, что осколков слишком много будет да и опасно это. Вместо этого он по полу бьет. Бьет отчаянно, размашисто, надеясь хоть так утихомирить ураган из чувств внутри. «Эй, сердце, уже неделя прошла, может, хватит так убиваться?!» — мысленно кричит он, внешне лишь зубы стискивая, глаза зажмуривая. Всхлипы против воли оглушают тишину, царившую тут очень долго. «Ты ведь обещал не умирать, — шепчет Саша, носом утыкаясь в жесткий ковролин, — сукин ты сын, ты же мне обещал». На кончике языка похоронено короткое «Почему?», обращенное то ли ко Вселенной, то ли к нему самому. Подтягивая колени к груди, Головин пытается унять дрожь во всем теле, он пытается не смотреть в это чертово зеркало, еще на что-то надеясь. «Надежда ведь всегда последней умирает, — думает Саша, — но почему тогда моя сгорела в зеленом пламени в тот самый момент?» На его холодных щеках уже, как минимум, дня три влаги нет — он все выплакал, а соль позже холодной водой смыл. Рука против воли тянется к холодной поверхности, ложась ниже привычного места, а после и вовсе устало съезжая вниз. Пальцы чуть сжались, будто царапая, но понимая — следов все равно не останется. Как их и почти не осталось после пересечения реальностей. На телефон приходит сообщение о списании средств с карты. Колумбия встречает Сашу невыносимой жарой. «Даже в Монако не так жарко», — проносится у него голове. Ушлый таксист ловит его на выходе из аэропорта, предлагая отвезти в ближайшую хорошую гостиницу. Его уговоры действуют моментально, и вот парень уже сидит, в открытое окно рассматривая местные дома и чувствуя обжигающие прикосновения залетающего воздуха. Рассчитавшись, он просит подождать его еще немного, так как после заселения планирует съездить в одно очень важное для него место. Таксист, обрадовавшись такой выгоде, соглашается. Быстро со всем рассчитавшись и отнеся вещи в номер, Головин вновь садится на переднее пассажирское сидение, прося заехать сначала в цветочный, а потом по указанному в телефоне адресу. Улыбка моментально сходит с лица водителя, пока сам он тихо извиняется. Песни на испанском играют приглушенно, а напряженная атмосфера невысказанных слов витает между ними. — Там кто-то очень дорогой для тебя? — наконец решается мужчина. Его акцент немного забавляет, Саша даже невольно представляет голос Радамеля, говорящего точно также. — Можно и так сказать, — шепотом произносит он, не отрываясь от окна. — Ты любил ее? — Головин еле слышно усмехается, устало трет чуть покрасневшие глаза. — Я не знаю. Я ничего не знаю… Стоя с двумя темно-красными розами, Саша боится сделать последний шаг, глянуть правде в лицо. Ему все кажется неправильным. Он не должен оплакивать того, кого в своем мире даже не знал, кто мог оказаться совсем другим человеком. Хочется развернуться, побежать со всех ног куда подальше, но не делать этого. Не принимать поражения. Преодолевая последний рубеж в виде единственной низкой оградки, парень выдыхает, даже не заметив, что все это время не дышал. Поднимая взгляд на холодный мрамор, он вздрагивает, отказываясь верить в реальность происходящего. «Не заставляй меня признаваться в любви к тебе, обратного пути не будет, ты же сам понимаешь» «А если я не хочу назад?» Яркие цветы контрастируют с белым камнем, смотрятся до ужаса пафосно, но так идеально. Саша садится на землю, протягивая руку к выгравированному портрету, пальцем очерчивая линии скул. — А ведь я изначально знал, что закончится все примерно так, — хрипло говорит он в пустоту. — Нашими разбитыми сердцами и несбывшимися мечтами о чем-то невозможном. У этой Вселенной свои правила, которые никто не может нарушить, даже если очень хочется. Вот почему все так несправедливо? Головин прокашливается, прикрывая рот рукой, а позже опуская ее около себя, опираясь ей на землю. На небе нет ни облачка, а солнце нещадно палит — даже Монако чувствовало его настроение, принося холодные ливни, оплакивая вместе с ним утрату. Саша одергивает ворот рубашки и расстегивает верхнюю пуговицу, чтобы было легче дышать. — Это так неправильно — ты же не он, а я, дурак, сижу тут, скорбя по живому. Мы бы все равно не встретились, потому что про семью я не врал — она у тебя действительно была. Была, пока ты не решил попробовать себя в чем-то новом и попытать счастья в европейском клубе. И я даже не знаю, какой исход сейчас лучше, потому что в обоих мне бы было нестерпимо больно. Думаю, ты бы себе не простил, если бы узнал, — Саша зарывается пальцами в растрепанные волосы, чуть оттягивая их, еще больше портя прическу. — Я так жалею, что не успел сказать тебе, как люблю тебя. Это звучит так глупо, знаю, ведь где-то там ты живой и все возможно, но здесь я питать ложных надежд не хочу. Я люблю тебя. И мне так жаль, что ты меня, кажется, тоже. Я надеюсь, что все-таки существует такой мир, где мы вместе и счастливы. Я надеюсь, что в наших у нас все когда-нибудь станет хорошо. Вытерев скопившуюся в уголках глаз влагу, парень поднялся и, не оглядываясь, пошел к выходу, уже за оградкой шепнув тихое «Прощай». Он знал, что отпустить навсегда не сможет, но хотя бы попытаться надо. Билеты на завтрашний рейс в Россию ждали его в номере.Я найти тебя смогу, непременно. Наверно, села зарядка у телефона. Мне без тебя невозможно, ты знай это! Третье лето тебя нет дома.