Цветы на моём теле

       — Киришима… — она сглатывает, а потом продолжает, — ты не мог бы меня оставить? — её голос подрагивает. Изуку больно, но так же ей больно видеть лицо Киришимы, смотрящего на этот кошмар.        — Т-ты уверена? Точно сама справишься? — Эйджиро волнуется за неё, смотрит на её страдания своими щенячьеми глазами, мысленно разделяет с ней боль. Почему это случилось сейчас? Почему это происходит с ней?        — Все будет хорошо… — её прерывистое дыхание не внушает ему доверия. — Честно, — она криво улыбается, смотрит на красноволосого измученно, и его сердце больно сжимается.        — Если что… я буду стоять у двери. Замки тут хилые, тот на раз два вынес… — Изуку кивает, но мысли вертятся вокруг чужих слов. Катсуки… тогда заперся с ней…?        Мидория шмыгает носом, прикрывает глаза, слышит как закрывается дверь. Теперь она одна наедине со своими мыслями. Девушка падает на бок, по телу прокодит разряд, она лишь стискивает зубы и плачет. На самом деле она редко позволяет это себе, но сегодняшний день перевернул всё с ног на голову.        Чёрт.        Изуку сминает руками одеяло. Снова жалеть себя нет ни сил, ни желания, хотя она этим уже не занимается. Мидория вновь чувствует себя мелкой и ничего не значущей песчинкой в бескрайнем космосе.        А ведь всё так хорошо начиналось, но всё испортил он, Бакуго Катсуки. Не стоило ей тогда отходить в туалет…        А зачем он за ней вообще пошёл? Уж точно не оправдываться.        Отвратительно.        Изуку хватается за голову, скручивается в позу эмбрина, поджимая к себе ноги. Даже острая боль сейчас не играет такую роль как душевная. Мидория сквозь слёзы смотрит на свои цветы, что растут на её грудной клетке. Она невесомо проводит по ним рукой.        За что?        Почему я?        Чем же я тебе не угодила?        За что ты меня ненавидишь?        Она поглаживает их, пропускает цветы через пальцы. Кожу в тех местах неприятно покалывает, но боли нет. Или она просто не чувствует, не задумывается о ней. Больно в душе.        Чем, сучий ты пёс?        Она смотрит на красные бутоны, рассматривает их сердцевины, собирает в кулак.        Как же я тебя ненавижу, Каччан.        Мысль пролетает в голове быстро, и Изуку не замечает, как голову заполняют подобного рода мысли. Кулак сжимается сильнее, а затем следует резкий рывок.

***

       Киришима стоял у двери, спиной опираясь о стену. В его голове шёл мыслительный процесс, и парень прикрыл глаза.       Он пытался припомнить хоть одного человека, у которого ещё были красные глаза. Катсуки отпадал со своим плющем, Токоями нашёл своего соулмейта. Кто… кто ещё?        — Кириши-и-и-ма, — до его ушей доносится разъярённый голос Катсуки, и Киришима раздражённо скрепит зубами. Только не сейчас.        — Чего? — довольно грубо отвечает красноволосый, во рту всё ещё остался солоноватый привкус крови посли драки. Он замечает у Бакуго наливающийся фингал на левом глазу, а так же разбитую губу с засохшей кровью. Не будь блондин подвыпивши, то самому Эйджиро досталось бы больше.        Намного больше.        — Она ведь там, да? — Киришима молчит, складывает руки на груди. — Значит там, — скалится он, — а ну-ка пропусти, — он тянется к ручке двери, игнорируя красноволосого, будто его тут и нет.        — Отвали от неё, — его голос твёрдый и уверенный, а в глазах только сталь. Он не пропустит его, будет стоять скалой и защищать её, как дракон свою принцессу.        — Ты глухой или да? Я сказал пропусти, — рычит Катсуки как дикий зверь, хватает Эйджиро за волосы. — Кто, кто она тебе? А? А ну отвечай сучий выблядок! Что, яйца выросли? За Деку ухлестываешь? Или она твой соулмейт?! Я слышал её разговор с Тодороки, что первый, что второй. И знаешь что она сказала? А? Нихуя ты не знаешь, дерьмовая твоя башка! А я знаю! Она сказала, что нашла своего соулмейта! Понимаешь, нашла! Может это ты, а? — кричит он, яростно пылая глазами, гнев делал из него безумца и даже Киришима пытался отступить, слится со стеной, но ему не давали, его держали за ворот, заставляя смотреть глаза в глаза. Смотреть в этот пожар, что творился в его душе, смотреть и сгорать от этого жара. — У неё красные цветы, у тебя тоже красные глаза, когда у тебя вырос цветок, отвечай мудень! Отвечай! Да я тебя… — его речь быстро обрывается и Киришима смотрит на него шокированно, с широко открытыми глазами.        — Какого…? — шепчет красноволосый.        Бакуго оседает на пол, рыками дёргается из стороны в сторону, хватается за грудь, что прошибает болью в разных местах. Будто кто-то незримый для глаз наносит ему удары чем-то острым, загоняет нож по рукоять. Ему больно, он бьётся в агонии, хватается за волосы, глаза судорожно метаются из стороны в сторону, по виску бежит капля пота, а Киришима стоит, не в силах пошевелиться, просто смотрит, как будто находится в другом мире.        Блондин хватается за основание шеи, чувствует пальцами ещё один выросший лист, глаза расширяются в шоке. Появляется стебель, что быстро растёт, огибает руку, а затем и шею, впивается своми ворсинками в кожу, как колючая проволока. Он всё растёт, огинает шею ещё раз, и ещё, Бакуго путается в нём, стараясь от него избавится, рвёт стебель, за что получает разряды боли по телу. Он так не сдастся, ну уж нет.        Всё резко прекращается, так же как и начиналось. Растение чернеет, но не пропадает и Катсуки смотрит на сковавший руки, когда он пытался освободится, и шею плющ.        Чёрный плющ.        Его сердце ухает куда-то вниз, и Бакуго чувствует холодную пустоту в душе.        — Это… что? — бормочет он, сжимая в руке стебель, — это… как…?        Катсуки… потерян. Он конечно желал потери соулмейта, но… сейчас такое чувство, будто он потерял что-то важное, кусочек себя.        Стебель не отмирает, и он теряется ещё больше. Неужели он уже видел своего соулмейта, и виделся даже часто.        Если цветок чернеет, то ваш соулмейт мёртв. Цветок может отмереть, в некоторых случая вырасти новый, скрепляя вас с другим человеком. Но если он не отмирает — значит связь была очень крепкой.        Катсуки не понимает.        Растение выглядит вполне живым, хоть и почернело. Бакуго вертит стебль между пальцев, который вырос так внезапно и чуть его не убил.        Какого... хуя?        Он даже не сразу замечает, что Киришима давно зашёл в комнату, но замечает его вопль.        Он поднимает красные глаза на резко распахнувшуюся дверь. Глаза расширяются, он смотрит на то, как Киришима выносит на руках зеленовлосую. Её волосы растрёпаны, пустые потухшие зеленые глаза смотрят вникуда, на лице застыла усталость. Её левая рука безвольно свисает вниз, на ней виднеются свежие ручейки крови. Кровь вперемешку с цветами выбивает из его лёгких весь воздух, и он оседает на колени, побитый и растрёпанный, с фингалом на глазу, с чёрным плющём в руках и понимает.        Он жестко проебался.

Плохая концовка три: выпущенные из-под контроля чувства.