рецензии на наши фильмы

Сегодня обещали дождь ночью, но вас это не коснется. Он об этом так и говорит, закуривая прямо за обеденным столом, ладонями полируя красное дерево. А ты давишь из себя хриплое: — Я без белья. Пока его рука гладит твое острое колено, поднимаясь выше. — Ты похудела. — безучастно подмечает он, как бы вслушиваясь в происходящее за окном, чтобы быть уверенным в том, что вас ничего не коснется. Ладонь уже на середине бедра, мурашки по коже, щуришься. Вроде от солнца, но луна в глаз, а звезды по шее вниз скользят. Твоя хоккейная форма не подходит к случаю, но идет к твоим глазам и доходит до его ладони, скрывая пальцы под собой. Страшно длиная, неожиданно мягкая, сомнительно нежная и бесполезная. — У меня такая же есть, не удивила. — добродушно усмехается он, собирая край кофты в кулак, сминая ткань. Ваши вечера под «Netflix» можно по пальцам пересчитать. Ты предпочитаешь мыльные оперы по первому и второму «Россия 1». Он НТВ. И вроде ничего личного, но вы обидели американское кино. Ты была в Чикаго и тебе не понравилось. Он трахал тебя под Чикаго дветысячи второго и ты таяла. Саундтрэком к этому звучал гимн. — Посмотрим братьев Блюз в процессе? — предлагаешь, закусывая губу, когда дождь на улице все-таки собирается. — Ты старомодна. Что не странно. Криминальна наполовину, настолько же бессердечна. Его рука на твоем колене не дает мыслям собраться в кучу и ты не можешь дотянуться до кнопки плэй своего ноутбука. Play baby. Мы не о той злаполучной кнопке и не о песне. А Homie в своем треке был омерзительно прав. «Два часа ночи, мы летим по обочине. Эта ночь будет сочной, Со мной рядом порочная, Твои бедра отточены, Взгляды сосредоточенны.» Прошлое твой жестокий надзиратель и его компаньон. Слезами выжигаешь клеймо у него на ключицах, а из романтичного у вас только апатичная Ахматова с ее мертвым Парижем над которым теперь тишина. — Гори, Париж! — выдыхает он дым и вроде из окна, за которым абсолютно точно собирается дождь, а после стряхивает пепел на твою форму. Видишь, ему неважно, у него такая же есть. — Как знать, Нью-Йорк. — условно обмениваетесь колкостями и за несколько лет это стало слишком привычным, что прочно прилипают к телу, как вторая кожа. — Ты сияешь так же ярко, как и он. — но его комплимент в цель и губы об твои губы со вкусом набережной Сены, эклеров и опошленного художниками Лувра по любви. — А ты не объятен, как и новый. Как будто у Нью-Йорка что-то от старого осталось. Если было. У твоей жизни вкус Америки и прыжка с парашютом. Кстати о прыжках в опасное, непредсказуемое: — Подруга Гагариной после первого развода прыгнула с парашютом. — считаешь нужным сообщить ему, закидывая ноги на его колени. Ты после первого развода прыгнула в него, а после второго тебе уже только в обрыв с резинкой и до разрыва голосовых связок. Ты уж, пожалуйста, не разводись. Тебе тридцать три скоро, у тебя муж и приемный сын. А его волнуют лишь твои колени, которые он обеими руками обнимает, от просмотра последней части Гарри Поттера почему-то отказываясь, ссылаясь на осеннюю депрессию и любовь к Пожирателям смерти. — Ну, Гарри Поттер, это же классика! — шутливо бьешь его в плечо, не зная, что забивать в поисковую строку гугла, вертишь в руках мышь, что-то в ней отковыривая ногтями. — А ты так обворожительна в черном с открытой спиной. — у него своя классика спешащего к вам домой октября и с его приходом. У него вкус Бродского с его «Только в октябре не начинай любить.» А ты лишь удобнее усаживаешься задницей на столе и, свесив ноги вниз, строишь воздушные замки из необъятного пространства кухни под его смех, потому что ты всего лишь замужняя «подруга детства», что он до сих пор имеет без зазрения совести, но без планов на будущее. И он не против твоего сына, просто сын не твой. Вдыхаешь запах его одеколона и, сморщив нос, просишь его сменить парфюм, потому что этот как-то не вяжется с осенью и твоей тьмой на дне зрачков. Он смеется, а после целует тебя в волосы, намекая, что и тебе бы пора. И речь не о духах. Думаешь, что тебе и в правду следует как-нибудь зайти в магазин и выйти оттуда с новыми духами, потому что «Шанель: мадмуазель» — слишком официально. Выйти хочешь не только из магазина. — И тогда мальчик с глазами льда полярного… — начинает читать какой-то отрывок из сказки Дима, а ты закатываешь глаза, перебивая: — Бесцветного значит, Дим. Бесцветные у него были глаза. Ну хватит уже… — Знаешь, Поль, а из бесцветного между нами не только глаза. И ты уже готова вспыхнуть, как свеча на столе, но отвлекаешься на ливень за окном, уличая его во лжи. — Ты обещал, что дождь нас не коснется, но он уже здесь. — Поль, это всего лишь правда, из цветного у нас на двоих только твоя форма и, да… тебе муж звонит… И вроде вы умные люди и мать чужого ребенка, ты, читала Александра Дюма, ровно, как и хозяин квартиры, где ты проводишь ночь, а раскрасить свою жизнь вам не хватает интеллекта. И сбрасывая звонок мужа, ты вновь закидываешь руки на его плечи, носом утыкаясь в сонную артерию, с трудом сдржав порыв пережать ее тонкими, смертельными пальцами. — Знаешь, если бы я была Шакирой, я никогда бы не вышла замуж за Пике. — роняешь ему на плечи слова, забывая, что в итоге вышла и плевать на Пике. — А если бы я был Пике, а ты Шакирой, я никогда бы не женился на какой-нибудь другой. Громкие слова и никакого смысла, но с этим пафосом вам обоим спокойней, поэтому ты продолжаешь оплетать его собой, затихая где-то на середине фразы. — Я не знаю ни одного футбольного правила, Дим. — и это так банально и простительно тебе, потому что ты же жена хоккеиста, потому что… — Я буду твоим личным учителем. — Это хорошо, потому что я как раз хотела сказать мою любимую фразу на английском: «I want to fack my teacher. И это правда, что говорят о тебе. Ты дьявол во плоти. Но он отдавать тебе душу не собирается, ночью сгребая тебя в обьятия вместе с одеялом, когда вы не можете заснуть в предверии рассвета. — А что там с нашим Мироном, Поль? — вспоминает он, устав от твоего молчания и ты почти ангел смерти для него, когда находишь его ладонь под пододеяльником, преплетая пальцы. — «Я знаю, что не счастье в бабках, поверь, нам и горизонта хватит вполне». Он просто вернулся. Вот и ты вернись. Останься и не уходи. Больше. Но ты, наверное, никогда не устанешь притворяться. А он скорее всего не устанет за тебя бояться. И вы оба до мелочей избалованы и манерны. И строго говоря, у вас роскошные методы борьбы с осенью за окном. И строго говоря: «люди верят в гороскопы зодиаками, но незаменимых нет, разъемы одинаковы.» И пока он притягивает тебя к себе за талию, оставляя самые нужные слова на утро, тебе хочется, чтобы эта ночь не кончалась.