13 ноября 2038г.
— Знаешь, что это? Отрицательно мотает головой. Он не знает. Смотрит на то, как Коннор, гордость департамента полиции Детройта, мальчик с обложки и самый молодой лейтенант в истории, ставит на поверхность стола небольшой металлический шар. Шар раскрывается, распускает лепестки, и в воздухе повисает пустая голограмма, подсвечивающаяся, как экран терминала на любом рабочем столе в убойном отделе. — Это — оризон. У Коннора всегда безэмоциональный, сухой тон, когда он начинает вести допрос. От этого тона становится не по себе. И глаза его — тёмные провалы, в которых едва отражаются блики света потолочных ламп. Без этих бликов бы казалось, что глаза у него неживые. Да он, чёрт возьми, иногда кажется большей машиной, чем сами машины. — Новая разработка КиберЛайф. Позволяет не вести протокол вручную. Коннор откидывается на спинку кресла и выглядит достаточно расслабленным. Но он-то знает, что Коннор — мастер ведения переговоров, и всегда выглядит так, чтобы максимально расположить собеседника к себе. Расслабить. Сбавить градус настороженности. И при любом удобном случае схватить за горло, чтобы выбить признание. — Ну что, давайте начнём. Тебе ведь всё равно уже не отвертеться, Гэвин. Гэвин криво, загнанно ухмыляется, обнажая зубы в неровном оскале. Разумеется ему не отвертеться, и все это прекрасно знают. И те, кто находится в допросной, и те, кто стоят там, в наблюдательной, отделённой от этого помещения зеркалом Гезелла, - все это прекрасно знают. Что влип он по самое не хочу. У двери маячит тень, и Гэвин зыркает недовольно, стараясь скрывать раздражение. Там, за спиной Коннора, его заводная псина, андроид-дед. И номер модели этот дурацкий, HK800. Стоит, охраняет своего напарника, только намордника не хватает. Как будто бы у Гэвина есть возможность сбежать, ага. Руки прикованы к столу, и даже при всём своём желании он не сможет разорвать тяжеленные кандалы. Иногда Гэвину хочется рассмеяться в лицо своему братцу, спросить: «Ты ебанулся в край, Элай, кого ты создаёшь, Элай?» А потом он вспоминает. — Слушай, я не хочу на тебя давить. "Всё ты хочешь и всё ты можешь", - думает Гэвин, презрительно фыркая. Как будто бы он не видел, как Коннор умеет давить. Как после этого девиант, без зазрения совести зарезавший собственного хозяина, разбивает себе голову об стол, не выдерживая прессинга. — Рассказывай. Сам. Коннор вытягивает руки перед собой и кладёт раскрытые ладони на поверхность стола. Гэвин знает, что это психологический приём, призванный вызывать у подозреваемого чувство безопасности. Гэвин знает это, потому что он чёртов детектив и должен уметь пользоваться такими же уловками. — С какого момента? — Ну, вероятно, с самого начала. Гэвин качает головой и смеётся, охрипло, с проскальзывающими в голосе истеричными нотками. С начала чего? С сотворения мира? С того момента, когда в его жизни всё пошло наперекосяк? С того момента, когда он понял, что никогда не выберется из этого дерьма? — Ладно. Я расскажу.*** *** ***
19 июня 2033 г.
«Меня сегодня провозгласили человеком года как-никак», — Голос Элайджи слаще мёда, настолько, что к нему реально можно прилипнуть. Гэвин морщится, смотрит на собственный стол, на терминал, на папки с делами, сиротливо притулившиеся у края. Куда угодно, но не на это, стоящее перед ним в черно-синей убогой униформе с соответствующей сигнатурой. — «Я решил, что могу себе позволить сделать тебе подарок». — Да ты, блять, издеваешься, — шипит Гэвин и даже садится прямо на офисном кресле, опуская ноги со столешницы на пол. — Ты, блять, точно издеваешься. Сделай мне подарок и забери это обратно. «Контракт с департаментом подписан, его отзовут, только если машина проявит себя неудовлетворительно», — радостно сообщает из трубки Элай, и Гэвин буквально видит, как тот самодовольно улыбается. Возможно, сидя у панорамного окна своего кабинета и смотря на Детройт с высоты сорок четвертого этажа Башни «CyberLife». — Я прострелю ему башку раньше, чем он проявит себя неудовлетворительно. «Ты знаешь, сколько он стоит? Я бы не рисковал при твоей зарплате». — Иди на хуй. Гэвин сбрасывает вызов и мрачно смотрит на это. Это смотрит в ответ. Во всём и даже больше — идентичная ему копия, и номер модели на груди — GV200. Если братец хотел посмеяться, у него получилось. Это теперь будет работать в департаменте, и если Гэвин что-нибудь не предпримет, оно останется тут надолго. В последний раз Гэвин так сильно возмущался по поводу внедрения андроидов в правоохранительные органы два года назад, аж в 2031. Он надеялся, что ну его-то это уже точно не заденет. Наивно. — Если вас что-то не устраивает, детектив Рид, обратитесь к капитану. Он предоставит мне другого напарника. Гэвин только щурится, смотря на андроида. Рожа эта мерзкая. Если в неё плюнуть, будет ли это также, как если бы он плюнул в зеркало? И, вопреки ожиданиям, нет уж. Не пойдёт он к капитану. У него есть идея получше. Он вновь откидывается на спинку кресла и фальшиво улыбается, вкладывая в эту улыбку всю наглость, что у него имеется. — Ты будешь работать только со мной, понял? Не светит тебе другой напарник. Нельзя допускать, чтобы он работал с кем-то ещё, думает при этом Гэвин. Нельзя, чтобы это выполняло чьи-то приказы, привыкало к работе в департаменте. Нельзя, чтобы его воспринимали, как что-то должное. Нельзя. Гэвин покажет ему его место.***
Последующие несколько дней Гэвин отчаянно ищет подвох. Это выполняет его приказы, слушается и даже не встревает, вот только взгляд у него нехороший, едкий какой-то взгляд, от которого отчаянно хочется после очередной смены запереться в квартире, закрыть дверь ванной комнаты на задвижку, встать под едва тёплый душ и ногтями соскрести с себя те участки кожи, которых это вынужденно касается по работе. А касается очень часто. GV200 не понимает, почему ему не дали напарника лучше. Он мог бы быть эффективнее, если бы работал с кем-то, кто действительно оценит его функционал как положено. На следующий день после закрепления за ДПД GV200 столкнулся с человеком, один взгляд на которого вызывал двоякий отклик в программе. Система распознавания лиц сообщила, что этот человек — Коннор Декард. 25 лет, не женат, имеет внушительный послужной список, два года назад — в 2031 — получил звание лейтенанта за то, что с его помощью накрыли особо крупную партию наркотика, в обиходе имеющего название «красный лёд». И лейтенант Декард стал первым, кто не подшучивал над андроидом в духе: «Рид, если ты считаешь, что андроидская форма тебе идёт, ты сильно ошибаешься!». Он просто посмотрел один раз — открыто, изучающе — и отвернулся со словами: «как будто одного Рида в департаменте нам мало». GV200 не ответил. Только сделал пометку во внутренних логах — изучить досье внимательнее. Что-то в этом взгляде было… личное. Сам Гэвин при этом раздражается только больше. Ебанный дроид постоянно находится рядом, контролирует каждое дело, считает своим святым долгом прокомментировать чуть ли не каждую строчку отчёта, и буквально на третий день работы маячит за спиной всю процедуру допроса. Ладно, допрос был ерундовый. Бытовуха. Какой-то придурок развлекался тем, что привязывал бельевую верёвку к крюку в потолке, оставшемуся от сорванной люстры. Привязывал, вызывал службу спасения, а потом сигал с табуретки. Служба приезжала аккурат к тому моменту, когда он картинно хрипел и синел в петле. Каждый раз спасали. В последний раз служебная машина застряла в пробке у дома, и к тому моменту, когда сотрудники поднялись на нужный этаж, тот придурок уже задохнулся, затянув петлю на шее слишком туго. Полиция дотошно не придиралась, он всех порядком достал попытками привлечь к себе внимание. Гэвин тогда, кажется, подумал, что чем больше самоубийц, тем меньше самоубийц. Круговорот дебилов в природе. По факту, нужно было лишь соблюсти формальности и проформы ради уточнить у дежуривших во время инцидента сотрудников службы спасения обстоятельства произошедшего. Дело закрыли быстро. У GV200 нет имени, и Гэвин не собирается давать ему имя. Он не человек, не животное, и даже не маленькая безобидная румба, от которой толку больше, чем от этого пластикового хера. Румба, по крайней мере, даже если и мешается под ногами, то только ради того, чтобы подчистить перед тобой полы. Этот не станет. Однако Гэвину всё же приходится посмотреть на техническую документацию, которую Элайджа заботливо прислал вместе с «подарком». Посмотреть, разумеется, в один из тех моментов, когда оно занято очередной стопкой документов. Гэвин не разбирается в андроидах, но он не такой тупой, каким хочет себя считать, и понимает, что этот дроид, его копия, одна из видоизменённых машин, поставляемых для армии Штатов. По спине скатывается мерзкий холодок, словно кубик льда по оголённому спинному мозгу. Не то чтобы Гэвин на своём опыте знает это ощущение. Но предполагает, что трупы на столе танатолога чувствуют себя именно так. GV200 поразительно эффективный. Ему не нужен отдых, не нужна еда, не нужен сон. У него абсолютно отбитый инстинкт самосохранения, он лезет туда, куда ни один коп в здравом уме бы не полез. Гэвин, уходя домой, никогда не следит за тем, где остаётся его напарник, поэтому не в курсе даже того, что андроид все свои ночи проводит в департаменте. И сидит за его столом, работает с его терминалом. Или же стоит на станции подзарядки у дальней стены отдела. Все послушные машины всегда держатся на шаг позади и на шаг в сторону, чтобы не мешать, но при этом находиться в полной доступности. GV200 держится едва ли не прямо за спиной, тенью следует за своим напарником, иногда кажется, что чуть ли не сливается с ним. Гэвина это пугает. Страх он скрывает агрессией, и в первые же несколько дней их сотрудничества весь департамент видит, что кровоточат они по-разному. Голубая кровь, сочащаяся из ссадины на скуле андроида. Алые потёки, оставшиеся на предплечье Гэвина. И мерцающий раздражающим жёлтым диод. На самом деле каждый раз, когда Гэвин видит, как с рук GV200 сползает имитация человеческой кожи, ему хочется выхватить пистолет из кобуры на поясе и прострелить башку этому дроиду. Потому что это невыносимо — смотреть на самого себя со стороны, только улучшенного, всего такого правильного, искусственного.***
25 июня 2033 г.
— Тебе придётся с этим разобраться. — Мне? — Тебе и ему, естественно. Капитан Фаулер прикрывает глаза и легонько давит на веки подушечками пальцев. Устал поди, работяга. Гэвин скрещивает руки на груди и стоит перед его столом, напряжённый, как натянутая струна. Дело и без того нелёгкое, а если придётся брать с собой ещё и андроида… — Я сам справлюсь. — Гэвин, прекращай ныть, я не собираюсь спорить с тобой повторно. Вопрос закрыт. Гэвин возмущённо открывает и закрывает рот, так и не найдя, что ответить. Его личное дело наверняка уже пестрит замечаниями за хамство в адрес руководства на несколько лет вперёд, и то, за что его всё ещё держат в департаменте, - это второе место по раскрываемости сразу после Декарда. — Найди в этом свои плюсы. В том, что вы так похожи. Например, потенциальному преступнику придется подумать дважды, прежде чем стрелять. — Он никогда не станет таким, как я. Вместо ответа Джеффри подсовывает Гэвину распечатанный листок. — Найдено у последней жертвы, — говорит он, а потом указывает на стеклянную дверь, дескать, разговор окончен. — Давай, за работу. Гэвин берет листок, не глядя складывает его несколько раз, а потом засовывает в карман куртки. Он даже почти не хлопает дверью, когда выходит из кабинета. Его новый пластиковый питомец дожидается его за отдельным столом, так что Гэвин просто пинает его в лодыжку, не утруждая себя словами, и двигается к выходу из отдела. Система регистрирует силовое давление в районе лодыжки, вот только боли GV200 всё равно не чувствует, поэтому спокойно поднимается с офисного стула и провожает своего напарника долгим, нечитаемым взглядом. Машине, в общем-то, плевать с крыши ДПД на то, как этот человек с ним обращается, лишь бы не мешал выполнять поставленную задачу. А задача всегда стоит на первом месте, задача намного важнее личностного отношения. GV200 следует за Гэвином на парковку, терпеливо ждёт, когда тот получит ключи от машины. Ловит на себе косые взгляды офицеров полиции, но никак на них не реагирует. Ну, то есть. Нормальный человек отреагировал бы. Кому понравится, когда тебя разглядывают со смесью нехорошего удивления и жалости во взгляде. Гэвину приходится договариваться с дежурными офицерами, чтобы они разрешили ему на пару часов взять с парковки один из полицейских автомобилей. Красиво брешет о том, что из-за специфики места преступления невозможно ехать на такси. Когда в воздухе мелькают ключи, он ловко ловит их — металл больно впивается в ладонь — натянуто улыбается и как можно скорее линяет в сторону фойе. В перегретом на солнце автомобиле воняет чехлами из кожзама. Гэвин почти полностью открывает одно из окон. Ослепительное солнце плещется в каждом начищенном окне стеклянных высоток, режет светом глаза, и от этого хочется забиться в дальний угол, чтобы никто и ничто не трогало. GV200 занимает пассажирское сидение и смотрит на то, как дома за окном сменяются своими не идентичными, но копиями. Здесь, в деловом центре, все здания похожи одно на другое, стараются перещеголять друг друга обилием прозрачности, новаторства, глянца и неоновых огней. Все краски видны ночью, а днём вывески и указатели невзрачно-серые, как не к месту прилепленные пластыри на косяки в картине мира. Гэвин нащупывает в кармане куртки сложенную вчетверо бумажку. Мнёт её края пальцами, не решаясь вытащить и прочесть. Но если Фаулер её выдал, значит, там что-то важное, верно? GV200 лишь скашивает взгляд, когда замечает, что его напарник нервно перебирает пальцами в кармане куртки. Что у него там — машине непонятно, но, судя по поведению, определённо что-то важное, потому что Рид не стал бы просто из задумчивости покусывать внутренний край нижней губы, обдирая с него кусочки обветренной кожи. Он определённо нервничает. Когда напарник всё-таки вытаскивает из кармана порядком измочаленный листок и разворачивает его, андроид пододвигается к нему ближе, чтобы тоже посмотреть, а что же там написано. Строки не говорят ему ровным счётом ничего, кроме того, что предполагаемый преступник, скорее всего, явно поехал крышей. Гэвин же пробегается взглядом по строкам, отпечатанным капслоком, и буквально чувствует, как глаза расширяются с каждым прочитанным словом.Я ЛЮБЛЮ УБИВАТЬ ЛЮДЕЙ ПОТОМУ ЧТО ЭТО ТАК ИНТЕРЕСНО ИНТЕРЕСНЕЕ ЧЕМ УБИВАТЬ НА ОХОТЕ В ЛЕСУ ПОТОМУ ЧТО ЧЕЛОВЕК САМОЕ ОПАСНОЕ ЖИВОТНОЕ ИЗ ВСЕХ УБИВАТЬ ДЛЯ МЕНЯ НАСЛАЖДЕНИЕ ЭТО ЛУЧШЕ ЧЕМ ТРАХАТЬ ДЕВИЦ НО ЛУЧШЕ ВСЕГО ЧТО КОГДА Я УМРУ Я ВОЗРОЖУСЬ В РАЮ И ОНИ КОТОРЫХ Я УБИЛ СТАНУТ МОИМИ РАБАМИ Я НЕ ВЫДАМ ВАМ МОЕ ИМЯ ПОТОМУ ЧТО ВЫ ПОСТАРАЕТЕСЬ ОТНЯТЬ МОЮ КОЛЛЕКЦИЮ РАБОВ ДЛЯ ЖИЗНИ ПОСЛЕ СМЕРТИ
— Мы разыскиваем психически больного? — интересуется GV200. Гэвин смотрит на него. — Что-то типа того. И нездорово, странно ухмыляется. Всю дорогу они молчат, и никто из них не проявляет инициативы. Гэвин старается держаться как можно дальше от своей механической копии и смотрит только на дорогу. Им нужно добраться до Делрея, в самый конец Юг-Радемачер-стрит, туда, где от реки Детройт построен небольшой канал, с помощью которого можно спускать на воду лодки и яхты. Странное и нелогичное место, но последний вызов поступил именно оттуда, и других зацепок у них нет. У него нет других зацепок, поправляет себя Гэвин. Разумеется, у него. Они прибывают на место, и Гэвин, не дожидаясь андроида — всё равно как сторожевая псина поплетётся следом — выходит из автомобиля. Последняя треть июня может похвастаться 72 градусами по Фаренгейту, и Гэвин жалеет, что не оставил куртку на заднем сидении. Футболка липнет к мокрой спине, и он поднимает руку, чтобы пальцами зачесать взмокшую чёлку назад. Господи. Ему обязаны доплачивать за подобные условия. GV200 напротив не испытывает никаких затруднений от погодных условий. Разве что дышать ему приходится чуть чаще, чем положено по настройкам системы: дополнительное охлаждение для биокомпонентов. Он решает подойти к трупам в последнюю очередь, и, для начала, осмотреться на местности. Не может быть, чтобы момент совершения преступления никто не заметил. На месте Гэвина уже дожидаются. Бен ошивается поблизости от чей-то брошенной машины, и, даже не подходя вплотную, Гэвин чувствует этот сладковатый, гнилостный запах. По факту — два трупа: молодой человек и его девушка. Гэвин приседает перед одним из них на корточки и тоскливо думает о том, как бы плескающиеся в его желудке два стаканчика кофе не выплеснулись на землю до того, как он тут со всем закончит. Мёртвое тело не совсем мёртвое, на самом-то деле. Оно кишит жизнью. В первую очередь страдают печень и мозг, потому что больше всего наполнены водой. На воздухе разложение развивается быстрее, чем в воде или в почве. Немаловажными факторами являются и влажность, и температура. Гэвин не патологоанатом, но обязан всё это знать, чтобы хотя бы навскидку иметь представление, когда было совершено преступление. Эти двое лежат рядом с водой, к тому же в последние дни держится невероятно тёплая погода. Возможно, они лежат тут около недели. Может, двух недель. — Эй, — зовёт Гэвин и сглатывает вязкую слюну, прежде чем продолжить, — есть для меня что-нибудь новенькое? — Посмотри сюда, — скептично отвечает Бен, и так и эдак разглядывающий левое крыло автомобиля. Коллинз — он хороший коп. Правильный коп. Ему скоро светит отставка, может, через десяток лет, потому что он уже не молод, но он воспринимает это с юмором. Толковый, в общем-то, мужик, который часто встречает других детективов на месте преступления и рассказывает всё, что уже успел узнать. Гэвину нравится с ним работать, потому что он не задаёт лишних вопросов. Хотя, лучше бы здесь была Тина. Но хорошеньким девушкам-полицейским не доверяют такие дела. Гэвин обходит автомобиль сзади и встаёт рядом с Беном, чтобы понять, что его так сильно заинтересовало. — Вот же блять, — только и говорит он. На двери автомобиля чем-то острым выцарапаны неровные цепочки цифр и несколько слов:Делрей 17-12-32 29-03-33 июнь 17-33 — 6:30 ножом ⊕ = 6, ЦДПД = 0
GV200 незаметно подходит ближе, со спины, и Бен, кажется, вздрагивает, когда видит рядом с собой сразу двоих полицейских, идентичных на лицо как близнецы. Только один чересчур бледный, плотно сжимающий зубы и обливающийся потом, а второй — молчаливый, собранный и мерно сияющий диодом в правом виске. — Семнадцатое июня, — произносит GV200 и показывает на четвёртую строку. — Их убили восемь дней назад. — Я, блять, догадался, — отзывается Гэвин, а сам поспешно переводит взгляд на эту самую строку. 17 июня. А сегодня 25 число. Прошло уже восемь дней. GV200 обходит автомобиль и опускается перед трупом девушки. Она лежит на спине, но её ноги расположены так, словно она попыталась убежать от преследователя. И развернулась в последний момент, то ли на оклик, то ли чтобы посмотреть, как далеко от неё убийца её парня. Молодого человека убили первым, это понятно сразу, потому что его тело лежит рядом с автомобилем, а её — в нескольких метрах в стороне. На теле второй жертвы множественные колото-режущие ранения, одно из них — рваное и некрасивое — прямо под ключицей. Её глаза распахнуты, однако глазные яблоки ввалились и ссохлись: насекомые высосали из них всю жидкость. — Ещё поцелуй её, как спящую красавицу, — сквозь зубы ворчит Гэвин, — может, она расскажет, кто её так. GV200 оборачивается, чтобы посмотреть на напарника. Тот прислонился левым боком к автомобилю и стоит, в общем-то, прямо, вот только правой рукой будто обнимает себя, прижимает предплечье к животу, а пальцами так стискивает ткань футболки сбоку, что костяшки заметно белеют. GV200 неопределённо ведёт плечом. — В этом нет необходимости. Её зарезали, как и его. Что подтверждает надпись на двери автомобиля. Стоит отправить тела жертв на судебно-медицинскую экспертизу. — Вот и отправляй, — отвечает Гэвин, отшатывается от машины, на которую опирался, и идёт в сторону полицейской служебной. — А я на сегодня здесь закончил. Мне нужно в душ, думает он, когда вставляет ключ зажигания и смотрит на то, как пальцы едва подрагивают. Его всё ещё мутит от запаха трупного разложения, и он благодарен проведению, что всё это было на открытом воздухе, а не в запертом помещении. В запертом помещении он, наверное, точно сблевал бы. GV200 провожает тронувшийся с места автомобиль ничего не выражающим взглядом. А потом смотрит на детектива Коллинза, выглядящего крайне растерянным. Тот поочередно пялится то на машину, то на трупы, то на оставшегося на месте андроида, поднимает руку и рассеянно проводит пальцами по седеющим волосам. — Он всегда так, — почему-то оправдывается детектив, но GV200 не нужны оправдания. Он и сам прекрасно доработает. Диод на виске переливается из голубого в жёлтый и обратно. GV200 проводит дистанционный звонок в необходимые службы параллельно с тем, как возвращается к телам жертв и останавливается, чтобы осмотреть молодого человека. Он и при жизни не имел примечательную наружность, однако смерть сделала его бледным и одутловатым. Жидкость и газы, скапливающиеся в теле под воздействием жизнедеятельности бактерий, раздувают его, размягчают ткани, перерабатывают. Тело пожирает само себя. Здесь тоже колото-резаные раны. GV200 делает предварительный вывод о том, что раны нанесены лезвием типа «Боуи», но не берется утверждать наверняка, пока не получит результаты вскрытия. Убийца действовал неаккуратно, бил, куда придётся, но не с целью ограбления, а с целью убийства. Судя по характеру ран, он старался бить на поражение. И больше всего напрягает то, что напарник, кажется, знает или предполагает, кто за этим стоит, но так ничего и не сказал. GV200 выпрямляется. Он, не долго решаясь, разбивает локтем стекло в дверце автомобиля и тянется ко внутренней ручке, чтобы открыть. Детектив Коллинз порывается что-то сказать, но только молча рукой машет. Не обращая на него внимания, GV200 открывает дверь и садится на переднее сидение. Он открывает бардачок, отгибает вниз солнцезащитные козырьки. Отпечатков пальцев у него нет, поэтому и «наследить» он не боится. Он не знает, что конкретно ищет, но ищет хоть что-то, что намекало бы на попытку ограбления. Ничего. Абсолютно. Всё, кажется, лежит ровно так, как и должно лежать в машине молодых людей, которые ещё даже не вышли из тинейджерского возраста. Проходит, может, полчаса, когда позади шуршит колёсами труповозка, прибывшая, чтобы доставить тела танатологам на экспертизу. GV200 отходит от машины, смотрит на вытянувшиеся от удивления лица двоих людей в форме соответствующей службы и не то просит, не то приказывает по прибытии тел на экспертизу предоставить отчёт. Программа делает прогноз, что расследование может затянуться.***
— Если дело передадут в ФБР, я не стану от него отказываться. Гэвин что-то бурчит и отводит взгляд. Все Декарды такие карьеристы. Как и он сам. После того, как Гэвин бросил тупого дроида на месте преступления, он не поехал домой. Перво-наперво ему приспичило заглянуть на Вудворт авеню, в 5201 дом. По этому адресу располагается публичная библиотека Детройта. Не то чтобы Гэвин частый посетитель подобного рода заведений, но он чувствовал, как раздробленные кусочки расследования начинали собираться в целостную картину. Ему нужно было убедиться собственными глазами, что это не разыгравшееся воображение, не дурацкое совпадение, и вообще ничего из подобных «не», которые могли бы поставить крест на его карьере и обеспечить других офицеров полиции байками на пару лет вперёд. Он провёл в библиотеке несколько часов, потому что электронная база книг по каким-то причинам полетела и не работала, а бумажный вариант не могли выдать на руки. Гэвин злился, рычал на сотрудников — какая разница, всё равно тупые дроиды, даже ещё тупее чем тот, которого прислал ему Элайджа — однако добился желаемого только через череду длительных угроз и контрольный в голову в виде угрозы вызвать специалистов из «CyberLife». Как он и предполагал, на пластиковых сотрудников библиотеки слово «CyberLife» производило буквально-таки магическое воздействие. Не то чтобы Гэвин на самом деле собирался это делать. Он терпеть не мог светить своими родственными связями с «человеком века». И вообще по максимуму делал всё, чтобы никто не знал об их родстве. Правда, это всё равно не мешало Элаю названивать ему на мобильный посреди рабочего дня, дарить андроида и предполагать, что всё это крайне весёлая шутка. Только после посещения библиотеки он отправился домой. Доведённые до автоматизма действия: подогрел коробку лапши, присланной из китайского ресторанчика неподалёку, накормил кошку, которая крайне недовольна тем, что её человек возвращается поздно и не уделяет ей достаточно внимания. У него не было желания и сил даже на то, чтобы включить телик и пощелкать по каналам. Тишина в квартире белым шумом давила на барабанные перепонки, и эту фоновую пустоту смог заполнить только водопад воды из душа, обрушившийся на гудящую голову и загривок с выпирающими шейными позвонками. Вода глушила все остальные звуки, и Гэвин упирался лбом в холодную кафельную стену, всхлипывая от накатившей волны усталости и общей задолбанности по всем фронтам. Торопливая дрочка — он никогда не видит лица, только неясную тень (смутно знакомую всё же), да будто вживую чувствует горячий рот, вбирающий в себя его член. Он помнит, что свалился на кровать, даже не одеваясь. С утра — почти те же самые автоматические действия. Придаёт своей помятой небритой роже подобие человеческого вида, на голодный желудок (хотя, на самом-то деле, ему и не хочется есть) глотает обжигающий чёрный кофе. Ловит кошку на руки, чешет её за ухом и просит быть умницей, потому что он обязательно вернётся вечером. И вот, спустя пару часов, Гэвин уже стоит в холодильной комнате, готовится принять заключение судебно-медицинской экспертизы. Он мёрзнет, потому что температура тут одна: 38 градусов по Фаренгейту, и это чертовски холодно для тонкой кожанки и белого халата. Агент Найнз здесь совершенно по иному вопросу, но он пронюхал где-то, собака такая, что возможно появление серийного убийцы, а потому пришёл, чтобы лично убедиться в предположениях. Серийные убийства — это уже юрисдикция федеральной службы, а не масштаб департамента полиции, пусть и центрального по городу. Найнз как две капли воды похож на своего старшего брата, который буквально каждый день мелькает у Гэвина перед носом в ДПД, но, в то же время, он другой. Гэвин как-то спрашивал, всем ли федералам дают эти дурацкие собачьи клички и не переметнётся ли это правило ещё и на полицию. Найнз тогда так посмотрел на него, как не смотрит ни один хирург на безнадёжно больного пациента, и в его ледяных глазах, кажется, реально можно было разглядеть отблеск хирургической стали. Его настоящее имя Гэвин до сих пор не знает. Понятное дело, что фамилия у него, как и у Коннора — Декард. А имя? Впрочем, по мнению Гэвина, эта собачья кличка идёт ему больше, чем что-то другое. Они стоят перед стерильной выдвижной полкой, на которой лежит прикрытое белой простыней тело. Патолог вышел из помещения несколько минут назад, предупредив, что сходит за документальным подтверждением результатов вскрытия, так что наконец-то появилась возможность решить, что с этим делать. Вообще-то, Гэвин заехал сюда только чтобы получить эти самые результаты. Обычно он всеми возможными способами избегает подобной рутины и посылает к танатологам кого-нибудь званием помладше. Танатологи - они тоже весьма ленивые ублюдки, а присылать конфиденциальные файлы простой почтой, по понятным причинам, запрещено. Вот и приходится мотаться туда-сюда, покрывать друг друга любезным трехэтажным, но неизменно сотрудничать. А как иначе, без этого никуда. У Гэвина взгляд намётанный, поэтому он без труда, даже не заглядывая под простыню, может сказать, что на полке лежит девушка, а не её молодой человек. Пропорции тела и всё такое. В руках Гэвин держит два непрозрачных файла, и в каждом из них — по одному заявлению о пропаже. Заявления эти датированы двадцатым числом, и практически нет никаких сомнений в том, что пропавшие и есть жертвы, которых вчера обнаружили у общественного пандуса реки. Он открывает один из файлов и пробегается по сухим сведениям взглядом. Эшли Остин, дата рождения: 4 июля 2016 года. Заявление написали родственники после того, как девушка, уехав со своим бойфрендом на его машине и пообещав вернуться домой к одиннадцати, не появилась ни к оговорённому времени, ни на следующий день, ни даже на послеследующий. Девчонка-то совсем немного до персонального праздника не дожила, думает Гэвин и невольно ухмыляется. Хороший подарочек сделали её родителям. С днём рождения, сладкая. Он кладёт файлы на край полки, а сам хватает висящие на раковине перчатки и, не долго думая, натягивает их на руки. Нитрил обтягивает ладони как вторая кожа, натягивается туго и плотно, но другого размера нет, а осмотреть лучше быстро, пока патолог не вернулся, в другой раз может и не получиться. Гэвин поддевает нижний край простыни и задирает её, задирает до самого пояса, открывает хорошенькие, но мёртвые ноги. Трупные пятна, самый явный признак биологической смерти, едва-едва видны; так всегда бывает, когда смерть происходит от массивной кровопотери. Просто нечему скапливаться в тканях, придавая им характерную окраску. — Что ты делаешь, — шипит Найнз и хватает его за руку, но Гэвин только отмахивается. — Проверяю одну теорию. Да, он всего лишь проверяет теорию, мысленно успокаивает себя Гэвин, когда чувствует, как сердце колотится об рёбра, пока он задирает простыню ещё выше. Тела перед вскрытием обязательно раздевают, и это тело — тоже. Ткань выскальзывает из пальцев, когда Гэвин тянется руками ниже. Перед тем, как осматривать и вскрывать труп, патологи долго с ним возятся, сгибают и разгибают каждое сочленение, чтобы ничего не мешало во время аутопсии. Он аккуратно тянет ногу в сторону, отводит бедро и чувствует, как кожа под пальцами проминается, словно тёплый воск. От этого ощущения к горлу подкатывает вязкий ком, и Гэвин рад уже тому, что тело хотя бы частично избавили от удушливого запаха гниения, которое оно источало, лежа на земле у канала. На коже нет гематом, но это не значит, что и насилия не было, может, кровь не успела застыть в виде четко обозначенных следов. Гэвин проводит рукой выше, внимательно осматривает кожу внутренней поверхности бёдер, сознательно оттягивает для себя момент, когда надо будет… Он всё же быстро поднимает руку выше, раздвигает пальцами промежность, делает приблизительный, но однозначный для себя вывод и чувствует, как сердце перестаёт так бешено колотиться в груди. Он знает. Теперь он уверен, что знает мотивы убийцы. Он кое-как успевает вернуть простыню на место, стянуть перчатки и повесить их на край раковины, когда дверь открывается и в помещение вновь заходит патолог. Найнз, молчаливый как тень, стоит, не сдвинувшись с места. Он одним лишь взглядом отмечает появление патолога, потом смотрит на Гэвина. Смотрит и на край простыни, загнувшийся около ступни тела жертвы. Патолог этого, кажется не замечает, а вот Найнз видит, как Гэвин вздыхает чуть ли не с облегчением, когда специалист берет те же перчатки, что недавно были на его руках, и натягивает на свои, но при этом не спрашивает: «а кто тут трогал труп в моё отсутствие?». — Как правило, чем свежее труп, тем проще с ним работать, — зачем-то объясняет патолог, и Гэвин кивает на его слова. Да, да, разумеется. — Что касается результатов. Вот, можете сами посмотреть. Патолог вопросительно смотрит на Найнза. Найнз неопределённо поводит плечом. Нет, конечно он может выйти, конфиденциальность сведений на первом месте, но он всё-таки федерал, да и детектив из департамента, по всей видимости, не имеет возражений по поводу его присутствия. Или не имеет смелости высказать возражения. Получив формальное разрешение продолжать, патолог полностью снимает с тела простыню и начинает рассказывать, сопровождая свои слова визуальным подтверждением: — Смерть наступила от массивной кровопотери. Множественные ножевые ранения, характер разрезов типичен для армейского варианта ножа с лезвием типа «Боуи». Большая часть ран — на спине, жертва явно пыталась убежать, но убийца её очень быстро догнал. Следов изнасилования нет. Ни физических, ни биологических. — Совсем? — переспрашивает Гэвин, но он ведь сам уже видел. Однако, ему нужно подтверждение. — Совсем. Следов спермы не обнаружено. Вообще. Убийца действовал неаккуратно, но идентифицировать его невозможно. Ни спермы, ни крови, ни лишней волосинки. Проведение ДНК-экспертизы не принесёт никакого толка. — А что насчёт парня? Гэвин визуально помнит второе заявление о пропаже, даже не заглядывая в него. Вот оно, лежит вторым файлом, под заявлением на несчастную девушку. Его зовут Джон Дэй, дата рождения: 20 декабря 2015 года. Автомобиль, брошенный у пандуса, принадлежит ему. Ну или не ему, а его родителям, предстоит ещё пробить документы на транспортное средство по базе, но это уже не так муторно. — Та же картина. Патолог перемещается в сторону, и Найнзу приходится посторониться, чтобы тот смог выкатить из стены ещё одну выдвижную полку. На полке — второе тело, закрытое точно такой же белой простынёй. Патолог одним широким движением задирает на нём ткань, чтобы продемонстрировать ранения и травмы. — Его зарезали первым. Ранений значительно меньше, и вот здесь, — патолог протягивает руку и аккуратно поворачивает голову трупа, демонстрируя небольшую вмятину на боковой стороне черепа, — его, очевидно, крепко приложили обо что-то тяжёлое. Или чем-то тяжёлым по нему. Физических и… биологических следов изнасилования также не обнаружено. — Ага, — говорит Гэвин. — Я понял. Что-то ещё? — Остальное есть в заключении, — пожимает плечами патолог, поочередно смотря то на него, то на Найнза. — Я его заберу, — кивает Гэвин прежде, чем Найнз успевает сказать хоть что-то, и подхватывает с выдвижной полки файлы с заявлениями о пропаже, а потом требовательно протягивает руку за экспертным заключением. Из помещения Найнз выходит сразу же следом, и Гэвину очень хочется спросить, какого чёрта он таскается, как собака, и смотрит этими своими серыми глазами, от которых внутренности промерзают. Гэвин даже оборачивается, чтобы высказать свое недовольство ему в лицо, но слова застревают где-то в глотке, под кадыком, когда он натыкается на внимательный ледяной взгляд. — Это определённо серийное, — произносит Найнз. В его голосе столько убеждённости, что Гэвин не берется спорить, он может только спросить, а с какой радости такие выводы. — Чуть меньше трёх месяцев назад поступило дело, — добавляет Найнз ровным, отчасти скучающим тоном. — Нападение с применением огнестрельного оружия. Калибр девять миллиметров, правая нарезка шесть на шесть. Девушка и парень, обоим чуть за двадцать. Убийство произошло около воды, и никаких следов преступника. «⊕ = 6, ЦДПД = 0», — вспоминает Гэвин нацарапанную на крыле автомобиля надпись, и ему становится немного не по себе. Может быть и впрямь серийное. Может этот цепной пёс федералов прав. А, может быть, ему просто стоит пойти на хер, потому что Гэвин не собирается передавать ему дело по подследственности. Он сам раскроет его. Сам. — Девять миллиметров, правая нарезка шесть на шесть. Я запомнил. При изготовлении стрелкового оружия в его стволе выполняется винтовая нарезка, которая при выстреле «прихватывает» пулю и заставляет её вращаться. Это вынужденное вращение придает пуле устойчивость, она не кувыркается в полете. «Прихватывая» пулю, нарезка оставляет на ней следы, позволяющие однозначно сопоставить пулю с оружием, из которого она выпущена. Настолько же индивидуальны и следы, оставленные на гильзе извлекателем и выбрасывателем. Нарезка шесть на шесть — это шесть полей и шесть канавок на пуле. Гэвин не благодарит, потому что здесь не за что говорить «спасибо». Ему кажется, что Найнз ждёт от него чего-то ещё, но он только поводит плечами, чтобы куртка под дурацким медицинским халатом, который пришлось накинуть из соображений всё той же стерильности, села как надо. Хотя, казалось бы, трупам должно быть параллельно, какими руками их трогать, если трогать вообще. Ладно, Гэвин не такой тупой, и он знает, что это для того, чтобы в и без того разлагающихся телах не плодились новые бактерии. — Ну, давай, — мычит он, чтобы сказать хоть что-то на прощание, прежде чем разворачивается и направляется в сторону выхода. Найнз ничего не отвечает, только провожает его таким же внимательным, поразительно спокойным взглядом. Гэвин выходит из здания и спускается по лестнице пружинистым, торопливым шагом. На самом-то деле ему хочется едва-едва плестись, вот только в машине его ждёт другая собака, которая натянула на себя его лицо и воображает, что имеет какие-то причины для существования. Это не так. Гэвин всю жизнь делает всё от него зависящее, чтобы максимально не быть похожим на своего лощёного брата: иная прическа, иной стиль одежды, иная жизнь. Мистер Элайджа Камски — мировое достояние и герой влажных грёз половины хорошеньких девочек Соединённых Штатов, а Гэвин Рид — просто мудак и детектив, но, надо признать, хороший детектив. И вот теперь он вынужден изо дня в день видеть перед собой пластиковое чучело, которое полностью копирует его внешне вплоть до блядской родинки на шее. Может, Элай и на жопу ему родинок налепил. Гэвин не проверял. Он чересчур громко захлопывает за собой дверь полицейской машины, когда плюхается этой самой жопой на сидение, и в последний момент спохватывается, чтобы вытащить из-под себя папки с документами. Андроид молчит, и это раздражает ещё больше. Показательно его игнорируя, Гэвин раскрывает папку с результатами вскрытия, чтобы успеть хотя бы наискосок её просмотреть перед прибытием обратно в полицейский департамент. Любое такое заключение начинается с описания трупа: параметры, внешний вид, телосложение, особые приметы. Признаки смерти: трупное окоченение, теплопотеря, степень разложения. Данные внешнего осмотра и результаты обследования внутренних органов и скелета. Смерть от кровопотери. Не от ран. То есть убийца бросил своих жертв ещё живыми. Пандус в Делрее — отдалённое место, скрытое от массива городских домов электростанцией. Возможно, эти двое ещё пытались звать на помощь, но их так никто и не услышал. Вывод: не хрен выбирать такие стрёмные места для свиданий. Найдут потом разобранными на кусочки. Гэвин всё ещё чувствует на себе неприятное внимание, а потому поднимает взгляд и в упор сморит на GV200. GV200 даже не моргает, и это выглядит особенно жутко. Андроидская полицейская форма вся чертовски обтягивающая, покрытая несколькими слоями разных материалов. Виднеются даже пластины, вероятно, от сверхпрочного, но тонкого бронежилета, чтобы дорогая техника не пострадала во время какого-нибудь задания. GV200 не озвучивает этого вслух, но успевает запустить фоновую программу сканирования, и теперь смотрит так невежливо прямо, потому что на самом деле проверяет результаты на зрительном интерфейсе оптических блоков. Кое-что он всё-таки может. Например, отслеживать у людей деятельность сердечной мышцы, чтобы по состоянию пульса предугадывать состояние. Детектив Рид чем-то встревожен, но, по свойственной ему манере, не сознаётся в этом. — Чо вылупился? — фыркает в конечном итоге Гэвин и наклоняет голову назад, упирается затылком в подголовник. — Давай, на базу. Стоит ему закончить фразу, как на приборной панели оживает прикреплённое переговорное устройство. Оно несколько секунд плюётся помехами, перенастраиваясь на нужную частоту, а потом по салону автомобиля разливается звонкий голос, такой, словно диспетчер сидит на соседнем кресле и выдаёт информацию прямо Гэвину в ухо: «Десять-ноль-ноль. Кто ближе к Мидтаун Луп? Напротив детской больницы стоит такси. Возможно одиннадцать-шесть». Гэвин глухо стонет и прикрывает лицо ладонями. Вот только незаконного применения оружия ему и не хватало. GV200, не спрашивая разрешения, перехватывает переговорное устройство и начинает выяснять обстоятельства произошедшего. Гэвин слушает их вполуха, всё более отчетливо понимая, что ни хрена он сегодня от переработки не отделается. К тому же, его всё ещё не отпускает образ двух трупов на железных выдвижных полках. Кому они могли помешать? Ещё и убили так неаккуратно, нанося как можно больше колотых ударов. Пёс из федеральной службы сказал, что у них был похожий случай, и тоже у воды… — Что делаем дальше, детектив? «Ты идёшь на хуй, а я — работаю», — думает Гэвин, но вслух при этом отвечает: — Тебя в этом вашем сраном КиберЛайф мозгами обделили, что ли? Слышал же, Крис этим займётся. А мы — в департамент.***
В департаменте практически пусто. Сейчас такое время, когда патрульные на вызовах, офисные сотрудники расползаются ближе к выходам, а детективы делают всё, чтобы не работать. Гэвин не пускает его за терминал, и GV200 стоит у дверей в подвальный архив. Стоит как манекен, щурится и не глядит никому в глаза. Только наблюдает. Поведение андроида отчасти похоже на работу нейросети. Центральный процессор моделирует деятельность живого мозга, вот только вся информация — поток нулей и единиц, обрабатывающихся и составляющихся в команды, выводы, реакции, логи. Процессор способен проводить по несколько миллионов операций в секунду, что делает его гораздо эффективнее человеческого мозга, и позволяет составить выборку в виде набора стандартных реакций на некоторые события. Нейросеть обучается на специальных заданиях, в которых используется система «поощрения» и «наказания». «Поощрение» — это то слово, которое употребляют и программисты, работающие с искусственным интеллектом. Что-то такое, благодаря чему у ИИ появляется стимул к самообучению и совершенствованию. Нейросеть способна придумывать себе задания и искать варианты, при которых имеется наибольшая вероятность получения «похвалы». Для андроидов использована та же система. Машина чувствует что-то вроде расстройства, если не может выполнить задание, а это подталкивает её на поиск оптимальных путей. В случае с Гэвином Ридом — невозможно выполнить задачу «хорошо». Это напрягает GV200, но не вызывает отторжения. Со стороны входа в отдел доносится невнятный шум перекрывающих друг друга голосов. GV200 поворачивает голову так, чтобы видеть происходящее. Там — неизвестный ему человек в явно дорогом костюме. Он держит в руках широкий белый конверт, а на его лице застыло взбудораженное, отчасти растерянное выражение. Его о чём-то спрашивают — звуковой процессор не улавливает речь с такого расстояния — тот заторможено отвечает. Его тут же уводят в сторону второго яруса отдела, на котором расположен кабинет начальника. Событие явно имеет серьёзный характер, потому что кого попало прямо в отдел не пропускают. GV200 отходит от стены и в несколько шагов в сторону перемещается до середины общего зала. Своего напарника он не видит. Тот, вероятно, ушёл общаться с кем-то из офицеров (по предварительным данным GV200, с тем из офицеров, кто ещё в состоянии терпеть его амбициозный и высокомерный характер). В стеклянном кабинете толпится слишком много народа, но в какой-то момент все они выходят, оставляя капитана Фаулера и прибывшего мужчину наедине. GV200 улавливает обрывки фраз проходящих мимо него полицейских, и по этим обрывочным данным делает вывод, что мужчина — журналист, скорее всего из какого-то крупного издания. Другие обрывки разговоров касаются таксиста на Мидтаун Луп, но этого андроид разобрать уже не может. Небольшой ажиотаж захлёбывается и успокаивается точно также, как и начался, из чего делается ещё один вывод: слишком редко в отделе происходит нечто по-настоящему громкое, так что офицеры готовы обсуждать любую новость, что хоть как-то отвлечет их от повседневных обязанностей. После непродолжительного разговора капитан Фаулер, насколько можно разглядеть через стеклянную стену, что-то резко отвечает своему посетителю, поднимается из-за стола и подходит к двери, чтобы выйти на площадку перед лестницей. — Рид! Где он? Пусть зайдёт ко мне, как явится. И напарника своего прихватит. GV200 видит направленный на себя взгляд капитана и коротко кивает, показывая, что понял приказ. Найти напарника сложнее, но, в конечном счёте, искать его не приходится, потому что голос у Фаулера что надо, и его слышно чуть ли не в каждом уголке открытого помещения. Гэвин выходит со стороны кафетерия, и у него, что совершенно не удивительно, всё ещё стаканчик в одной из рук. По нему видно, как ему неохота тащится на ковёр к начальнику, но при этом спорить он права не имеет. GV200 подходит к нему уже у лестницы, ведущей в стеклянный кабинет. Гэвин бурчит что-то невнятное, похожее на совет убраться с дороги, и GV200 пропускает его вперед, после чего заходит сам и прикрывает за собой дверь. Кабинет, казалось бы, стеклянный, но здесь совершенно иной уровень шума, нежели в основном помещении. Скорее всего установлена шумоизоляция, под покрытием пола и в навесных потолках, а толстое бронированное стекло само по себе заглушает внешние посторонние звуки. GV200 становится позади напарника, так, чтобы не отсвечивать, но при этом пребывать в курсе и видеть абсолютно всё. — Это по твоей части, — с ходу произносит Фаулер, кивая на третьего человека в кабинете. — Из «Detroit Today». Говорит, в редакцию пришло письмо от неизвестного, назвавшегося убийцей. Мужчина протягивает Гэвину конверт, и тот, чертыхаясь сквозь зубы, выхватывает его, чтобы вскрыть и вытащить письмо. Помимо сложенного пополам листка на пол вываливается что-то ещё, и GV200, чуть наклонив голову в сторону, мысленно отмечает, что это кусок ткани с побуревшими на нём пятнами крови. — Он над нами издевается, — наконец говорит Гэвин и смотрит на журналиста. — Когда пришло письмо? — Примерно час назад, — отвечает мужчина, бросив взгляд на настенные часы. — Как только поступило сообщение из редакции, я забрал его и решил в первую очередь показать вам. — Вот мразь, — шипит Гэвин и кривится, с неприязнью смотря на неровные строки, едва разборчиво написанные на листке бумаги. GV200 приходится постараться, чтобы разглядеть послание. Он плавно, бесшумно перемещается ближе к напарнику, чтобы посмотреть и, по возможности, проанализировать личность адресата по почерку и содержанию письма.к вам обращается тот кто убил водителя такси на мидтаун луп. доказательство — клочок рубашки. а еще это я разделал пару в районе делрея. парня пришлось ударить об машину, а его девица больно шустрая. полиция могла бы меня поймать если бы посмотрела вокруг больницы, а не каталась по округе с мигалками. еще мне кажется что школьники неплохие цели и как-нибудь утром я бабахну школьный автобус. было бы большей честью убить копа чем ребёнка потому что коп может выстрелить в ответ, но вы даже не смогли меня найти. удачи. ещё увидимся.
Система успевает сделать нехитрые выводы исходя из уже имеющегося массива данных: убийца намеренно послал письмо в редакцию крупного журнала, чтобы привлечь к себе внимание. Он демонстрирует однозначные доказательства, которые не могут быть известны никому, кроме полиции и, собственно, лица, совершившего убийства. Также, если вспомнить первую его записку, сравнение убийства с сексуальным наслаждением является признанием собственной неполноценности. Может быть, убийца внушил себе презрение окружающих к его персоне. Убеждение, что жертвы станут его рабами в последующей жизни — признак возможной параноидальной мании величия. Письма могут служить подсознательным стремлением быть обнаруженным, загнанным в угол. — Он обращается к средствам массовой информации, — помолчав, говорит Фаулер. GV200 улавливает в тоне его голоса недовольство и напряжение. — Если так пойдёт и дальше, дело передадут в ФБР. — Не передадут, — убеждённо отрезает Гэвин, но андроид слышит в голосе своего напарника испуг. То, как он слишком быстро обрывает слова капитана, говорит лучше всяких слов о том, что он боится, что его снимут с дела. — Я уверен, что близок к завершению расследования. У меня есть версия. Этой мрази от меня не уйти. — Версия, говоришь, — с сомнением тянет капитан Фаулер. — Может, мне лучше перенаправить дело Декарду? — Нет! — тут же вскидывается Гэвин и добавляет уже спокойнее: — Я сам справлюсь. А для водителей школьных автобусов лучше разослать предупреждения. Чтобы не выходили на смены по одному, только в парах. В случае повреждения автобуса — ехали до людного места, а не тормозили посреди дороги. И чтобы не оставляли ключи зажигания у приборной панели. GV200 на секунду прикрывает глаза, диод на его виске переливается загрузочным кольцом, когда происходит архивирование имеющегося массива данных и распределение памяти по ячейкам в доступном объёме. Убийца играет с полицией как с клубком ниток, но Гэвин уверен, что он раскроет дело. Что же. Это его работа. Их работа.