Хэппи Энды для Солдата

      После разморозки у него всегда сильно чесался нос. Временами зуд просто сводил его с ума, но он не мог пошевелиться. В первые минуты после выхода из криокамеры все его мышцы были словно кисель, он с трудом мог чуть-чуть приподнять голову, не говоря уже о чем-то большем, как, например, почесать нос. Когда тонус восстанавливался, он все равно не шевелился без команды. Знание о том, что ему почему-то запрещено двигаться, было выжжено на подкорке, и даже от одной мысли об этом бросало в дрожь.       Он не помнил, кто запретил ему, явно не те люди, что суетятся вокруг, но запрет распространялся на все время его существования. Даже если у него не стало бы носа, который так жутко чесался, он был бы неподвижен и покорен, не желая снова пережить всю ту боль, что ассоциировалась с нарушением правил.       Временами он был настолько дезориентирован разморозкой, что надеялся, что кроме обязательных миостимуляторов ему дадут попить и разрешат умыться, а может быть, и те капли в нос, что так хорошо помогали когда-то от сухости слизистой.       — Вот тебя приложило-то, а? — какой-то человек поднял его с пола и, подставив плечо, потащил по коридору. — Ничего, ничего, терпи, привыкай, — вздыхал его проводник, — даже к ежедневным пыткам как-то привыкаешь со временем, легчает со временем, говорю. Можно-то притерпеться, а?       Солдат пропускал все слова мимо ушей, все его тело болело и не слушалось, в легкие будто насыпали стекла, и приходилось бороться за каждый вздох. И холод, жуткий холод, застрявший в самых его костях, который, казалось, не ушел бы, даже если бы он попал в центр солнца.       — Сейчас, сейчас, где-то у меня было. Ага, — в глаза и нос полилась какая-то жидкость, и облегчение затопило с головой. Таинственные манипуляции разом убрали почти половину неприятных ощущений. — Да, мороз в твоем хранилище почище, чем в Сибири зимой. Слизистая пересыхает-то, а?       Он не помнил, кто говорил ему об этом, но знал, что средство от снедающего его дискомфорта есть. Почему никто не позаботился об этом? Почему все люди смотрели на него со страхом или ненавистью? Почему ему нельзя не ложиться снова в криокамеру?       Ответов не было, потому что вместо воспоминаний была черная дыра, а все знания и умения не были подкреплены опытом, даже причинно-следственные связи были ему недоступны: сам он научился делать что-то, или ему кто-то рассказал, или ему вовсе привидилось и запрашиваемый навык отсутствовал. Он вновь и вновь справшивал себя - добровольно ли он запер себя в клетку из правил, или его заставили?       Пластины на металлической руке калибровались с тихим шелестом, кончики пальцев живой руки кололо от желания поднести их к лицу, пока никто не обращал внимания. Но он точно знал, что за ним неусыпно наблюдали. Стоит им заметить даже тень движения, уловить самые робкие намерения…       Координация после выхода из крио была совсем ни к черту. Он резко взмахнул бионической рукой, пытаясь дотянуться до носа, и через мгновение уже лежал на полу, скорчившись от боли.       — Ты что, блядь, задумал, Актив? — стоящий рядом человек только что прицельным ударом под дых, скинувший его с кресла, занес ногу для нового удара. — Я тебе сейчас, черт возьми, покажу, как поднимать на меня руку, мерзавец!       Удары сыпались со всех сторон, а Солдат лишь закрывал голову руками, глотая слова о зуде в носу.       Все подготовительные процедуры прошли без эксцессов — он получил задание на ликвидацию. Когда он прибыл по указанным координатам, раздражавшее его ощущение прошло, остальной организм также пришел в норму. Привычно равнодушным взглядом окинув расстилавшийся перед ним городской пейзаж, Солдат вдруг прикипел к видневшемуся невдалеке мосту.       В темноте, находившейся на месте его памяти, родилась вспышка: летний вечер, теплая крыша, клетчатый плед, кислинка какого-то напитка на губах, уютная тяжесть на коленях и мягкие волосы под руками.       — Только представь, мелкий, когда-нибудь ты будешь работать там, — двое парнишек сидели на крыше дома, любуясь огнями Манхеттена и Бруклинским мостом. — Собственная выставка, Стиви. Будешь ходить по улицам весь такой важный, что дамочки будут штабелями к ногам падать.       — Ты смеешься, Баки? Для собственной выставки нужно не меньше десятка уникальных работ, а я плакаты все время рисую, — светловолосый мальчишка приподнял голову с колен друга, намереваясь укоризненно посмотреть в его бесстыжие глаза, но передумал и снова уставился на замечательный вид, открывавшийся с крыши их небогатого дома. — Да, выставка. Я бы хотел…       — Что, Стиви? Расскажи мне, давай, сегодня мы можем помечтать.       Солдат был оглушен впечатлениями, его тело дрожало, а из груди рвался всхлип. Ему казалось, что у сердца ворочался тяжелый ком, который вот-вот прорвет ему грудную клетку, и весь тот восторг и холодный ужас, что держались за ней, вырвутся наружу, утопив все вокруг. Однако, окинув панораму профессиональным взглядом снайпера, он понял, что угол обзора не тот, не такой как в его… Воспоминании? Фантазии?       Он резко сорвался с места, не слушая окриков. Машинально отбрасывая тянущихся к нему людей и уворачиваясь от зарядов, Солдат покинул крышу и исчез в ночи. Он лихорадочно искал нужную точку, ему позарез было необходимо взглянуть на мост под тем самым углом. Он не знал — зачем, просто надеялся, что это позволило бы ему найти ответы на все вопросы, что неизменно мучили его после разморозки. Кто он? Почему он позволял так с собой обращаться?       Достигнув идеального, на его взгляд, места, он едва не застонал от отчаяния. На облюбованной им крыше кто-то был, и последний шанс что-то выяснить рассыпался пеплом. Горечь разочарования ударила в голову, и Солдат бросился на подлого захватчика, намереваясь свернуть тому шею.       Несколько бесшумных скользящих шагов, и он уже рядом с целью, осталось лишь протянуть металлическую руку и раздастся хруст позвонков. Но безмятежно смотревшая на все тот же мост крупная фигура молниеносно развернулась, будто услышав его приближение, и отбила выпад.       Жутким яростным клубком они покатились по крыше. И Солдат успел мельком удивится, что с ним сражались на равных, после чего с головой погрузился в бой, вкладывая в удары весь свой вечный страх, всю свою обиду и растерянность.       В какой-то момент луна ярко осветила все вокруг, выхватывая из темноты скомканный клетчатый плед, рассыпая блики на стекле бутылок лимонада и металле протеза. Лунный свет запутался в светлых волосах человека напротив, и его синий взгляд выбил из Солдата дух вернее, чем дубинки охранников.       — Баки? — полузнакомое сочетание звуков прозвучало как выстрел, и Солдат осел на колени, отпуская себя — будь, что будет. — Баки! Ты жив! Ты все это время был жив!       «Был ли я жив?» — думал Солдат, ощущая теплые руки на своих плечах, крепко прижимающие его к другому человеку до боли, до хруста, до жжения под веками, — «или же находился во власти бесконечного умирания, долгой агонии, из которой не было выхода. Не было, пока ты не пришел, Стив, и не спас меня. Снова».       Зимний Солдат позволил Стиву Роджерсу позаботиться о себе. Он не смог вернуть себе все свои воспоминания, но решил для себя главный вопрос — «кто он?» Он — друг и соратник Капитана Америки, и он сделает все, чтобы помочь тому одолеть Гидру.