до предела

Конец месяца приносит потепление — Мартин на Стилински смотрит со спокойствием и уверенностью, они со Скоттом втроем в перерывах между уроками собираются, вспомнить пытаются, каково это — жить, не оглядываясь назад в поисках смерти костлявой, жадной, забирающей остатки надежды, мечты уничтожающей; они пытаются. Стайлз в Лидию неизменно влюблен, с первой встречи и до последней, с неловкого взгляда до черт чего знает, Стайлз в нее окончательно и посмертно, он жизнь без нее представить не может, он смерти ее боится больше, чем своей, он руку ее держит осторожно, вспоминая, как мечтал о подобном и осознавая, насколько обыденным это кажется, естественным, будто бы и не было жесткого разделения на Мартин-Уиттмор и всех остальных, менее достойных, не горящих так ярко, не выделяющихся подобно им. Мартин неловко улыбается, когда в домой к Стилински заходит взглядом сталкивается с отцом его, отмечает усталость, нервозность, потрепанное страхом за сына терпение, Мартин подобное видит и в своей матери, собранной и стойкой, не позволяющей показывать слабости, но бессильной перед горем собственной дочери, измученной, несчастной, на таблетках сидящей, в черное укатанной, в ворохе фотографий и воспоминаний с Эллисон запутавшейся. Лидия чувствует тепло особенное, которое ощущаешь каждый раз, когда домой возвращаешься, когда семью встречаешь после долгой разлуки, когда Ноа Стилински говорит: — В нашем доме всегда рады твоему присутствию, Лидия. В эпицентре комнаты Стайлза новое расследование, запутанное и непонятное, сверхъестественное в себя включающее, для них привычное, регулярное, для них нормальное. Лидия иначе все чувствует, Стайлз ностальгию ощущает, словно лет десять прошло, и они смотрят на себя прошлых, юных, надежд полных, крови еще на губах не чувствовавших, колени вдребезги не разбивающих. — Стайлз, — она рядом садится, боясь, что он прервет ее, остановит, Лидии говорить и страшно и необходимо, она с силами собирается, — нам всем было тяжело после того, что случилось с Эллисон и с Эйданом, и Эриком, и Бойдом, — она вновь прерывается, четыре имени ее пугают и количеством, и тем, что несут в себе, — и все мы связи разорвали, и я должна была быть рядом, Стайлз. Ты никогда не говорил мне этого, но я знаю, что ты винил себя, думал о том, что ты мог сделать, как ты мог их спасти, ты до сих пор винишь себя. Мне стоило быть рядом, я должна была сказать тебе, что мы ничего бы не изменили, я знаю, что ты бы мне поверил, ты всегда мне верил. Мне стоило быть рядом, но я не могла, не понимала, что произошло и как реагировать, и я винила себя, я тоже, Стайлз, я тоже. Но мы не виновны, мы ничего не могли сделать, как бы не хотели и не старались, — она взгляд на лицо его поднимает, разглядывает и выдыхает облегченно, когда он прижимает ее к себе, обнимает осторожно и шепчет: — Я верю тебе, Лидия, я верю.