Ветер, который сбежал

Когда меня спрашивают, что такое магия? Я обычно что-нибудь придумываю. Но вот вам правда: магия — это обман. Видите ли, наш ум обманывает нас каждый день. Он искажает реальность, чтобы она была такой, как нам хочется, такой, как нам нужно. Или же просто, чтобы всё стало логично. Даже когда это не так. Кэмерон Блэк «Deception»©

      Компьютерная графика и технический прогресс отняли у современного человека способность по-настоящему удивляться зрелищу. Яркое шоу Эммы Свон в стиле «цирк» помогало вернуться в мир неподдельных чудес и «живой» магии. Любое выступление Эммы было уникальным. Даже несмотря на то, что каждый номер был отрепетирован и доведён до автоматизма, повторить в точности момент «волшебства» и эмоции было невозможно, — разве что пересмотреть запись, но это лишь тень настоящей магии.       Слава шоу-программы иллюзионистки Эммы Свон и её команды «гремела» на весь мир. Европа и Азия, Северная и Южная Америка, Австралия и Новая Зеландия — они, кажется, заглянули в каждый, даже самый удалённый, уголок планеты. Все зрители, побывавшие на их выступлениях, приходили в восторг от трюков, поражающих своим исполнением, от невероятных костюмов и захватывающих сюжетных постановок. На сцене — дорогой текстиль и реквизит, приглушенный свет, точечная иллюминация, эффектные декорации. — Добро пожаловать на наше представление, — начал заготовленную речь шпрехшталмейстер, выходя на сцену. — Буквально через мгновение мы начнём. Но сначала позвольте дать вам один совет — никогда не забывайте, что, попав на наше представление, вы полностью отрешаетесь от реальности. То, что кажется вам абсолютно подлинным, может вообще не существовать. То же, что вы принимаете за иллюзию, иногда оборачивается правдой. Итак, дамы и господа, представление начинается…       Финальный номер шоу: исчезновение с подменой — очень старый фокус, но изменённый и выполненный в современной обработке. Но зрители всё так же замирали от восторга, глядя на этот трюк. И не важно кем они были: туристами на улице Нового Орлеана или лоснящейся толпой на шоу в одном из шикарных залов в Лас-Вегасе — всех их было одинаково легко обмануть.       Встав на стеклянный пьедестал, Эмма увидела, как зрители в зале замерли на грани между надеждой и неверием в ожидании чуда. Все они старались лучше рассмотреть иллюзию. Но чем внимательнее смотришь — тем меньше видишь. Тем более что опытный фокусник стремится ввести в заблуждение разум зрителя, а не его зрение.       Перед магией равны все. «Так всегда говорил отец», — вспомнила Эмма. Дэвид повторял эту фразу много раз.       На сцену выпустили искусственный туман. Клубящийся дым плавно растекался, спускаясь в зал и приобретая различные оттенки от преломления цветных лучей прожекторов. Постамент медленно поднимался, поворачиваясь под звуки «живого» оркестра. Полный оборот вокруг своей оси, чтобы все зрители смогли хорошенько разглядеть прозрачный, сделанный словно изо льда, пьедестал и хрупкую девушку на нём. И самое главное — забыть о том, что их вот-вот обманут.       Представление иллюзиониста — тонкая грань между обманом и искусством. Искусство обмана. Блеф.       Тёмно-синее шёлковое платье, украшенное блёстками, облегало стройное тело Эммы, словно перчатка. В её длинных светлых волосах матово переливались крупные жемчужины. Закрыв глаза, Эмма запрокинула голову вверх, к украшенному россыпью звёзд потолку над сценой.       Пьедестал поднимался всё выше и выше. Эмма плавно двигалась под музыку. Спустя мгновение, её руки замерли над головой. Красивый танец — необходимость, отвлекающий манёвр, иначе волшебство не свершится.       Эмма знала, что это был красивый, завораживающий номер. Дым, огни, музыка, прекрасная девушка-волшебница. Её привлекала театральность происходящего, хотя и забавляло, что публика с замиранием сердца следила за каждым её движением на высоте нескольких метров.       Лучшие иллюзионисты готовят свои трюки очень тщательно и раскрывают свой метод, прямо указывая на то, что собираются сделать. Но зрители не верят им и смотрят в противоположном направлении. Когда это происходит, они проигрывают, а фокусники выигрывают…       Финальный номер Эммы был очень сложным. Он, как и любой трюк престидижитатора, состоял из двух частей: «эффекта» и «метода». «Эффект» — это то, что видел зритель. «Метод» — скрывающийся за эффектом секрет, который как раз и позволял ему проявиться. За кажущейся лёгкостью и воздушностью стояли часы изнурительных тренировок. Отличный самоконтроль и чувство времени с точностью до сотой доли секунды. И поэтому даже те зрители, которым повезло достать билеты в первый ряд, не смогли бы разглядеть и тени напряжения на её лице. Они видели лишь лучезарную улыбку. Никто из них и не догадывался, сколько утомительных часов Эмма провела, просчитывая каждый свой жест из этого номера сначала на бумаге, а затем оттачивая и повторяя всё уже на сцене. Бесконечные, безжалостные и выматывающие репетиции. Успех трюка напрямую зависел от того, как его выполнит тело.       Эмма плавно двигалась на пьедестале под музыку в медленном танце. Из зала послышался восхищённый шёпот, кто-то из зрителей зааплодировал. Все прекрасно видели Эмму сквозь цветной дым и «кружившиеся» лучи. Блестящее тёмное платье, струящиеся светлые волосы…       Яркая вспышка света, — и вздох изумления мгновенно пронёсся по залу. Девушка исчезла, «растворившись» в клубах дыма. Теперь на месте Эммы рычал, припадая на передние лапы, чёрный ягуар.       На секунду воцарилась тишина. Та самая упоительная для актёра тишина, когда весь зал затаил дыхание от восхищения, та тишина, за которой грянет овация.       Аплодисменты не затихали, пока пьедестал не опустился на прежнее место. Пантера спрыгнула вниз и мягко двинулась вперед по сцене. У чёрного ящика ягуар остановился и снова зарычал, отчего какая-то женщина в первом ряду, икнув, нервно захихикала. Как по команде, все четыре стенки ящика разом упали. Там оказалась Эмма, но уже не в блестящем тёмно-синем платье, а в ярко-красном комбинезоне. Она раскланялась так, как её учили практически с самого рождения, — грациозно и с шиком.       Овации ещё гремели под сводами зала, когда Эмма вместе с ягуаром скрылась за кулисами. — Молодец, Пурш, — с лёгким вздохом Эмма наклонилась и почесала «котёнка» за ухом. — Ты отлично выглядишь, Эмма. И финальный выход, как всегда, шикарен.       Её ассистент пристегнул поводок к блестящему ошейнику Пурша. — Спасибо, Лерой, — улыбнулась Эмма, поправив причёску.       Номер с ягуаром был финальным в шоу-программе, поэтому почти все помещения за сценой были уже закрыты. Её помощники собрали весь реквизит и укрыли его от излишне любопытных глаз. Пресс-конференция была назначена на завтра, потому что сейчас Эмме не хотелось видеть журналистов и отвечать на их однотипные вопросы, которые рано или поздно сводились к просьбам раскрыть секрет того или иного фокуса. Пусть даже и самого простого. Всё, о чём Свон сейчас мечтала, — бутылка охлаждённого шампанского, ждущая своего часа в её гримёрке, и джакузи, с обжигающе горячей водой и «горой» белой пены, в гостиничном номере.       И самое главное — в полной тишине и одиночестве.       Эмме очень хотелось отдохнуть. Её успокаивало то, что до окончания тура осталось несколько представлений. А это значило лишь одно — ещё пара недель и она вернётся домой.       Задумавшись, Свон сжала пальцы в кулак — старая привычка, которую, как думал Ворчун, девушка переняла у отца. — Я почему-то нервничаю, — со смешком проговорила Эмма. — Всю ночь мне какая-то чертовщина мерещилась. Словно кто-то смотрел в спину… Так и не поняла — приснилось мне это или нет. — Кхм… — кашлянул Лерой. Он топтался на месте, а Пурш, пользуясь моментом, тёрся об его ноги. — В общем…       Ворчун никогда не был хорошим оратором, а сейчас и вовсе не знал, что сказать. — У тебя там… кхм… гости, Эмма. В гримёрной. — Да? — Она нахмурилась, и между бровями появилась тонкая морщинка. — И кто же? — Дорогая, выйди на поклон ещё раз. — Мэри Маргарет, мать и постоянная ассистентка Эммы на сцене, подбежала и взяла дочь за руку. — Это был высший пилотаж! Фурор! Ты всех потрясла! — Она промокнула кружевным платком умело накрашенные глаза, стараясь не задеть накладные ресницы. — Дэвид так бы тобой гордился!       Внутри у Эммы что-то сжалось. В горле встал ком, в носу предательски защипало, а к глазам подступили слёзы. Но они не пролились — Свон никогда не позволяла себе публично плакать. Она повернулась и пошла обратно, к аплодирующим зрителям, бросив через плечо Ворчуну вопрос: — Так кто меня ждёт в гримёрке?       Но Лерой уже уводил большую кошку вглубь коридора, делая вид, что не расслышал её вопрос. Дэвид не напрасно его учил, что, если хочешь выжить, надо уметь вовремя промолчать.       Десять минут спустя, сияя от полученных эмоций, Эмма открыла дверь в свою гримёрку. По комнате расплывался лёгким туманом мягкий аромат роз. И грима. Эта смесь запахов стала для неё такой привычной за все эти годы. Но сейчас к этому знакомому «букету» ароматов примешивалось что-то ещё — острый запах. Запах дорогого табака: изысканного, экзотического. Её пальцы дрогнули на дверной ручке, и она одним толчком распахнула дверь настежь.       Только один человек на свете был связан у неё с этим ароматом. Один мужчина, любивший курить тонкие французские сигары.       Увидев его, она ничего не сказала. Мужчина, не говоря ни слова, поднялся со стула, оторвавшись от её шампанского и своей сигары, которую тут же затушил в пепельнице. Эмма по-прежнему молчала. Как же для неё было волнующе и страшно снова увидеть всё ту же «гриву» чёрных волос, тонко очерченные губы, скривившиеся в знакомой усмешке, встретить лукавый взгляд серых глаз.       Ещё будучи ребёнком, Джонс сильно отличался от тех, с кем ей довелось познакомиться. Он был удивительно красив, но напоминал Эмме волчонка, который поначалу очень настороженно относился к приютившему его Нолану и всем обитателям дома. Но тогда Дэвид правильным подходом сумел завоевать доверие мальчишки и вернуть его взгляду озорной блеск и задор, который рано повзрослевший Джонс, казалось, потерял навсегда. Эмма толком не знала, что произошло у него в прошлом — ни он сам, ни отец никогда не распространялись на эту тему. Но Свон пребывала в уверенности, что со своими внутренними «демонами» Киллиан давно справился. Или всё-таки умело их скрывал? Потому что сейчас Эмма вглядывалась в его серые глаза и видела, что в них снова «правила» вечная зима, обжигая холодным равнодушием. Киллиан, которого она знала с детства, превратился в незнакомого знакомца. Но и она изменилась. Или лишь хотела думать, что изменилась?       Женщины постоянно домогались внимания Джонса. И Эмма. Да, и она тоже. И ещё как! О том, что Свон творила будучи подростком, чтобы привлечь внимание Киллиана к своей персоне, ей вспоминать было стыдно до сих пор.       Пять лет прошло с тех пор, как Эмма видела его искреннюю улыбку в последний раз, уступала натиску его мягких губ… Но пять лет вполне достаточно, чтобы оплакать, относить траур и начать ненавидеть. «Почему ты не умер, Джонс? — подумала Эмма, неохотно закрывая за спиной дверь. — Почему у тебя даже не хватило порядочности пасть жертвой какой-нибудь из тех разнообразных и жутких трагедий, которые мерещились мне все эти годы?»       Но это были лишь слова. Потому что Свон не знала, как ей сейчас быть с этим ужасным влечением, которое она почувствовала снова, едва взглянув на него? Дэвид говорил дочери, что у неё было одно «отвратительное» качество, осложнявшее ей жизнь, — она слишком сильно умела любить. Порой даже слишком сильно. — Эмма, — самообладание не подвело Киллиана, и его голос даже не дрогнул.       Много лет Джонс наблюдал за ней «из тени». Сегодня, находясь за сценой, Киллиан рассмотрел каждое её движение. Оценивая, взвешивая все «за» и «против»; по-прежнему любя. Но только теперь, стоя лицом к лицу, Киллиан понял, насколько же он скучал по ней. — Это было неплохое шоу, Свон. Удачный финал. Смотрю, выступаешь под псевдонимом? — Спасибо. Да, решила, создать что-то своё.       Его рука не дрогнула, когда он наливал ей шампанского, её — когда она приняла высокий запотевший бокал. Неудивительно — ведь они актёры, созданные по одному и тому же образу и подобию, подобию Дэвида Нолана. — Мне очень жаль, что Дэйв так болен… — Тебе жаль? — ехидно перебив его, спросила Эмма. Хотя её взгляд ничего не выражал, — сказались годы тренировок, — внутри бушевал «ураган» эмоций, который она с огромным трудом сдерживала.       Киллиан чувствовал, что заслужил намного больше, чем этот едкий тон, которым был задан вопрос. Заслужил это нарочито наигранное удивление. Хоть Эмма и пыталась скрыть от него своё истинное отношение к происходящему — он прекрасно понял, что сказать ей хотелось намного больше и вряд ли эти слова были приличными. «Что ж, заслуженно…» — мысленно согласился Джонс.       Поэтому Киллиан просто кивнул и опустил взгляд на пенящееся шампанское, словно что-то вспоминая. Потом его губы искривились в усмешке, и он вновь посмотрел на Эмму: — Колумбийские изумруды в Лондоне — это ты?       Эмма пригубила игристое вино и небрежно пожала плечами: — Да, я. А что? — Кхм, — Киллиан, довольно хмыкнув, кивнул ещё раз. Он хотел убедиться, что Эмма не растеряла свой дар — ни в магии, ни в воровстве. — Я слышал, что в Лондоне из сейфа ещё было похищено первое издание «Этюда в багровых тонах» Конан Дойла. — У тебя всегда был хороший слух, Джонс.       Киллиан вновь улыбнулся, спрашивая себя: научилась ли Эмма контролировать влечение так же, как дыхание? Он вспоминал сообразительного ребёнка, игривого подростка, симпатичную девушку… Теперь Эмма стала ещё красивее, ещё соблазнительнее. И Джонс чувствовал, как их снова тянет друг к другу. Он использует это, не без угрызений совести, конечно, но использует, чтобы добиться своей цели.       Цель оправдывает любые средства.       Одно из изречений Дэвида Нолана, которое они оба запомнили на всю жизнь. — У меня есть к тебе предложение, Свон. — Да что ты?       Эмма допила шампанское и отставила фужер в сторону. Ей показалось, что игристое вино немного горчило. — Деловое, — небрежно откликнулся Киллиан и, взяв руку Эммы, поднёс её к губам. — И личное. Я скучал по тебе, Свон.       Киллиан сказал правду. Одна-единственная «искра» истинной правды за годы фокусов, иллюзий и притворства. Пойманный в капкан собственного чувства, он не заметил опасного блеска во взгляде зелёных глаз. — Правда, Джонс? В самом деле? — Даже не могу передать, как сильно.       Потрясённый воспоминаниями и желанием, он привлёк её ближе и почувствовал, как быстрее забилось сердце, когда их тела соприкоснулись. Она всегда была единственной. Сколько раз он пытался сбежать, но так и не смог высвободиться из ловушки, в которую его поймала Эмма Свон. — Поехали ко мне, в гостиницу, — обнимая, прошептал ей на ухо Джонс. — Поужинаем вместе. Поговорим. — Поговорим?       Эмма обвила его шею руками — блеснули кольца, когда она запустила пальцы в копну тёмных волос. Трёхстворчатое зеркало на туалетном столике трижды отразило обнявшихся Киллиана и Эмму. Словно показывая им прошлое, настоящее и будущее. Свон заговорила, и её голос был похож на дым, в котором она исчезала на каждом своём представлении, — такой же густой, тёмный и загадочный: — Ты только этого от меня ждёшь, Джонс?       Киллиан забыл о самообладании, о маске напускного равнодушия, забыл обо всём, кроме одного — их губы разделяли считанные сантиметры. Он никогда не мог насытиться её поцелуями. — Нет…       Эмма чувствовала, как растёт возбуждение Киллиана, как туманится его взгляд и приоткрываются губы. Джонс потянулся к ней. Но у него тут же потемнело в глазах от боли, дыхание спёрло — Эмма резко двинула коленом ему между ног. Киллиан сложился пополам, а Свон изо всех сил ударила ему кулаком в челюсть.       Эмма почувствовала огромное облегчение и удовлетворение от представшей её взору картины. Кроваво-красные розы, которые Киллиан задел рукой, разлетелись в разные стороны, вода из вазы разлилась. Несколько бутонов упали на лежавшего на полу Джонса. Небольшой ковёр под ним быстро намокал. Эмме сейчас было плевать на учинённый ею погром. — Ты… — Киллиан, хмурясь, вытащил из волос розовые лепестки. «Засранка ещё будучи ребёнком норовила ударить исподтишка», — подумал он, но вслух сказал совсем иное: — Ты сейчас ещё проворнее, чем раньше, Свон.       Сложив руки на груди, Эмма посмотрела на Киллиана, вложив во взгляд всё высокомерие, на которое была способна. Она так и не научилась спокойно смаковать свою победу. — Да, Джонс, я изменилась за это время. И сильнее, чем ты думаешь. — Содранная кожа на костяшках правой руки саднила, и Эмма на мгновение забыла, как саднило и болело все эти годы её сердце. — А теперь ты, лживый ирландский ублюдок, убирайся обратно туда, куда свалил пять лет назад! Только подойди ко мне ещё раз, и, клянусь, я сделаю так, что тебя вообще больше не будет на этом свете!       Довольная своим финальным монологом, Эмма гордо вздёрнула подбородок и собралась развернуться на каблуках, чтобы отойти от поверженного Джонса, но не успела. Она пронзительно вскрикнула, когда Киллиан схватил её за лодыжку и дёрнул вниз. Свон рухнула на пол, больно ударившись задницей о паркет. Вырваться не вышло — Джонс уже навалился на неё сверху. Эмма, оказывается, забыла, каким он может быть ловким и сильным. «Неверный расчёт, — так сказал бы сейчас Дэвид. — Неверные расчёты — вот главная причина всех провалов и неудач». — Ладно, Свон, мы и здесь можем поговорить. — Киллиану всё ещё было больно, и он никак не мог отдышаться, но всё-таки ухмыльнулся: — Сама выбрала. — В аду я тебя видела, Джонс… — Очень может быть. — Его усмешка поблекла. — Чёрт побери, Свон, я никогда не мог перед тобой устоять!       И, накрыв губы Эммы своими в требовательном поцелуе, Киллиан «вернул» их обоих обратно, в прошлое…