Ветер, который сбежал

      Когда Эмма вернулась, дом ходил ходуном. Стоило ей переступить порог, перед её взором предстал хаос. Казалось, все пытались перекричать друг друга. Свон тем временем подхватила Генри и поцеловала его в сложенные трубочкой губы, отчасти приветствуя и отчасти извиняясь за то, что не смогла искупать его перед сном и надеть на него любимую пижаму с изображением черепашек-ниндзя. — Постой-ка.       Она прижала Генри к талии и подняла руку в безнадёжной попытке угомонить страсти.       Радуясь суматохе, Генри заёрзал на руках у матери и запел фальцетом песенку о пьяном моряке.       До Свон долетели обрывки фраз о телефоне, икре, Кларке Гейбле, Сан-Франциско и козырных тузах. Её голова, не пришедшая пока в порядок после нескольких часов, проведённых с Киллианом, пыталась расшифровать этот код. — Что случилось? Кларк Гейбл позвонил из Сан-Франциско и сказал, что приедет откушать икры и поиграть в карты?       Нова засмеялась, и Генри решил, что это какая-то очень весёлая шутка. Прыснув от смеха, он стал дёргать мать за волосы. — Мам, а кто такой Кларк Гейбл? Кто это такой? — Он уже умер, малыш, как умрёт ещё кое-кто здесь, если не заткнётся!       Эмма резко повысила голос, выделив последнее слово. Последовало ошеломлённое молчание. Прежде чем кто-либо успел вымолвить слово, Свон указала пальцем на Нову. Она знала, что если гувернантка не даст спокойное, вразумительное объяснение происходящему, то кроме неё это никто больше не сделает. — Все началось с «Сан-Франциско», — начала Нова. — Это фильм с Кларком Гейблом и Джанет МакДональд. Вы ведь знаете, наша вечерняя сиделка, Ева, любит смотреть старые чёрно-белые фильмы в комнате вашего отца. — Да. — Ну вот, она смотрела этот фильм, когда Мэри Маргарет помогала вашему отцу ужинать…       Мэри Маргарет перебила её, закрыв лицо руками и разрыдавшись. Эмма начала впадать в состояние паники. — Папа? — Всё ещё удерживая Генри, она повернулась и ринулась было к лестнице, но Нова остановила её. — Нет, Эмма, с ним всё в порядке. — У такой маленькой хрупкой женщины была довольно крепкая хватка. Она стиснула пальцы вокруг руки Свон и держала её. — Я вам сейчас всё расскажу, прежде чем вы пойдёте наверх. — Он начал говорить, — сказала Мэри Маргарет, не отрывая рук от лица. — О… о Сан-Франциско. Ой, Эмма, он вспомнил меня. Дэвид вспомнил всё.       Генри так растрогали её слёзы, что он потянулся к ней. Бланшар прижала его к себе, раскачиваясь и всхлипывая. Генри тем временем водил пальчиком по её щеке. — Дэвид поцеловал мою руку… так же, как раньше. И он говорил о том, как мы провели неделю в Сан-Франциско. О том, как мы пили шампанское и закусывали икрой на террасе нашего номера в гостинице и смотрели на залив, окутанный туманом. А ещё Дэвид говорил о том… о том, как он учил меня карточным фокусам. — Ой! — Эмма зажала рукой рот. Она знала, что у него могут быть периоды просветления, но не могла погасить искру надежды на то, что этот период будет долгим. — Я должна была быть здесь. — Ты же не знала… — Робин взял её руку. Он думал только о том, как тяжело и как хорошо посидеть немного рядом со старым другом. — Нова позвонила Киллиану, когда ты только-только вышла. — Я пошла наверх, — Эмма наклонилась к Генри, который уткнулся в плечо Мэри Маргарет. — Я зайду тебя поцеловать перед сном, разбойник. — А сказку расскажешь? — Расскажу. — Длинную-предлинную? С драконами? — Целое сказание, с ужасными драконами. — Свон поцеловала сына в кончик носа, и мальчишка расплылся в улыбке.       Эмма поднялась к отцу. На нём был тёмно-фиолетовый шёлковый халат. Седые, со стальным оттенком волосы были аккуратно причёсаны. Дэвид сидел за письменным столом, так же как и всякий раз, когда она заходила к нему. Но на сей раз он писал что-то своим красивым почерком, который так хорошо знала Эмма.       Свон бросила взгляд на сиделку, стоявшую возле кровати и заполнявшую историю болезни. Они кивнули друг другу, после чего Ева, взяв историю болезни, вышла из комнаты, оставив отца и дочь наедине.       Множество воспоминаний пробегало сейчас через сознание Дэвида.       Подобно темам в музыке, они сталкивались и сливались друг с другом. Нолан торопился, чтобы не отстать от их ритма и записать их, прежде чем они угаснут и пропадут для него навсегда.       Дэвид знал, что они угаснут, и в этом было его проклятье. Усилия, которые он приложил, чтобы развеять туман, чтобы удержать ручку в одеревеневших пальцах, лишили бы сил даже более молодого человека. Но в Нолане горел огонь, яркий и сильный, который побеждал немощь. Она поразила его тело, но сознание вновь принадлежало ему. И сколько бы оно ему ни принадлежало — час или день — Дэвид не будет терять ни секунды.       Эмма подошла поближе. Она боялась заговорить. Боялась, что отец, оторвавшись от записей, посмотрит на неё как на незнакомого человека. Или, того хуже, как на тень, на некую прозрачную иллюзию, не большую, чем обман зрения.       Когда Дэвид посмотрел на дочь, её охватила тревога. Он выглядел усталым, бледным, подавленным и ужасно исхудавшим. Глаза его блестели, может быть, даже чересчур ярко, но Эмма увидела в них не только красоту. Она поняла, что её узнали. — Папа… — Свон бросилась к нему, упала на колени и прижалась головой к его хилой груди. Она не думала, заставляла себя не думать о том, насколько сильно хочется ей вновь оказаться в отцовских объятиях. О том, как ей не хватает его рук, поглаживающих её по голове.       Эмма тяжело вздохнула, попыталась сбросить тяжкий груз, нараставший вместе с нестерпимым желанием разрыдаться. Но она не собиралась приветствовать отца слезами. — Поговори со мной, пожалуйста. Поговори. Скажи, как ты себя чувствуешь? — Жаль, — произнёс Дэвид, наклонив голову и проведя щекой по волосам дочери. Она всё ещё была его маленькой девочкой. Трудно, очень трудно было ему вспомнить все те годы, которые отделяли его дитя от сидевшей рядом женщины. Они остались в тумане, в каком-то мареве, и поэтому ему оставалось лишь считать её маленькой девочкой. — Как жаль, Эмма. — Нет, нет…       Взгляд Дэвида был резким, когда Эмма села на корточки. Она сжала его запястье до боли в руках, но эта боль была приятной. — Я не хочу, чтобы тебе было чего-то жаль. «Какая же она прекрасная, — думал Дэвид. — Его дитя, его дочь».       Эмма покраснела от решимости, слёзы стояли у неё в глазах. Сила её любви, жажда этой любви едва не свалила его с кресла. — А ещё, я благодарен тебе, всем вам. — Дэвид поцеловал её руки, вздохнул. Он не мог говорить. Вообще-то он мало о чём мог говорить. Но мог слушать. — А теперь расскажи мне, какие новые номера ты придумала.       Эмма вскочила, не выпуская его руки из своих. — Я сейчас показываю вариант трюка с канатом. Очень драматичная вещь, с настроением. Хорошо идёт на сцене. Мы засняли этот трюк, чтобы я могла смотреть, — засмеялась Эмма. — Сама себя поразвлечь. — Я хотел бы посмотреть. — Дэвид повернулся и взял рукой её подбородок так, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. — Мэри Маргарет говорит, ты репетируешь «Пылающее зеркало».       Эмма собрала все свои силы, чтобы взгляд остался прежним. — Значит, ты знаешь, что Киллиан вернулся. — Мне приснилось, что он… — Сон и явь перемешались, и Дэвид уже не мог их различить, просто не мог. — Что он сидит вот здесь, рядом со мной. — Джонс навещает тебя почти каждый день. — Эмма захотела встать, походить немного, но не смогла высвободить свою руку из отцовской. — Мы опять работаем вместе, временно. Слишком интересная была работа, чтобы от неё отказываться. В Вашингтоне будет аукцион… — Эмма, — перебил её Дэвид, — а что значит для тебя… то, что Киллиан вернулся? — Не знаю. Хочу, чтобы ничего не значило. — Ничего — это слишком мало, чтобы хотеть, — прошептал Нолан и снова улыбнулся. — Он сказал тебе, почему уезжал? — Нет, я не разрешила ему об этом рассказывать, — волнуясь, Эмма встала, но не смогла заставить себя отойти. — Да и какая разница? Киллиан ушёл от меня. От всех нас. Как только все эти дела сделаем, он снова уйдёт. Так что на сей раз это не имеет значения, и я не дам ему ничего рассказывать. — Сердцу ведь не прикажешь, Эмма, и никакая магия тут не поможет. На сей раз у вас общий ребёнок. Мой внук.       Дэвид не мог поведать дочери, насколько ему больно от того, что лишь смутно помнит мальчика. — Я не сказала ему об этом… — Нолан замолчал, а Эмма развернулась, удивившись своей воинственности. — А ты что, не одобряешь это?       Дэвид лишь вздохнул. — Ты всегда всё решала сама. Правильно или неправильно, это был твой выбор. Но как бы ты ни поступала, факт остается фактом: Киллиан — отец Генри. — Нолан протянул к дочери руку. — И, как ни старайся, ты здесь ничего не сможешь изменить.       Мышцы её живота расслабились. Острые пальцы, сжимавшие её шею, исчезли. Магия, подумала Эмма, сделав долгий выдох. Скажи только волшебное слово. — Да, здесь уж ничего не изменишь. «Как я скучала по тебе, папа…» — Свон не произнесла эти слова, боясь обидеть его. — Очень трудно нести ответственность, пап. Ох, как это трудно. — Когда легко — скучно, Эмма. Кто захочет жить с тем, у кого всё легко? Ну, может быть только случайный знакомый.       Дэвид снова улыбнулся и покачал головой. — Эмма, Эмма, ты меня не проведёшь. Ты обожаешь нести ответственность. Яблоко от яблони недалеко падает.       Эмма кивнула и вновь встала возле отца на колени. — Ну ладно, пусть будет так. Но я ничего не имею против, когда мне говорят, что делать — время от времени. — Но ты всё равно поступишь так, как хочешь. — Ну, конечно. — Переполненная любовью, Эмма обняла отца. — Но куда приятней, когда кто-то подсказывает, что надо делать сначала. — Тогда я тебе вот что скажу. Обида — это мост на гнилых опорах. Лучше с него упасть, чем остаться на берегу. — Бесплатный урок? — прошептала Эмма и, вздохнув, прижалась щекой к его лицу.

***

      Эмму охватила лёгкая дрожь, когда она вышла из комнаты уснувшего отца и направилась вниз по лестнице. Дэвид очень устал, и наряду с усталостью она заметила, как на него вновь надвигается мрак. Когда Свон укладывала его спать, словно сына, отец назвал её Мэри Маргарет.       Эмма была вынуждена смириться с тем, что проснувшись завтра утром, он снова, вполне возможно, всё забудет, и всё ограничится только часом, проведённым вместе с ним.       Утомлённая и заплаканная, Эмма остановилась у основания лестницы и распрямила плечи. Она была обязана своей семье крепкими мышцами и нервами, а также умением держать себя в руках в любой ситуации. Дойдя до кухни, Свон изобразила улыбку на лице. — Пришла на запах кофе…       Эмма резко остановилась, почувствовав ещё один прилив эмоций. На кухне, вместе с семьёй, был Киллиан. Он стоял, оперевшись на кухонный стол и засунув руки в карманы.       И снова все говорили одновременно. Эмма лишь покачала головой и подошла к плите, чтобы налить себе кофе. — Дэвид устал. Разговор его вымотал вконец. — Может быть, у него теперь будет всё нормально… — Мэри Маргарет нервно перебирала бусы на груди. — Может быть, всё пройдёт.       Выражение лица Эммы заставило мать отвести взгляд. Тяжело было похоронить надежду, затем воскресить её лишь для того, чтобы почувствовать, как она вновь умирает. — Так хорошо мы с ним поговорили. — Знаю. — Эмма обхватила руками чашку с кофе, но пить не стала. — Мы можем назначить новые анализы.       Мэри Маргарет издала еле слышный звук, означавший недовольство, и тут же принялась возиться с миксером, напоминающим по цвету корову. Все они знали, как тяжело даются Дэвиду эти анализы и как угнетают они всех, кто его любит. — Или мы будем надеяться, что новое лекарство ему поможет, — продолжала Эмма, — или же мы можем оставить всё как есть. — А чего бы тебе хотелось, chere? — спросил Робин, положив худую руку ей на плечо и пытаясь тем самым хоть как-то снять напряжение. — Ничего, — ответила Эмма на выдохе. — Ничего я не хочу. Но я думаю, что нам нужно соглашаться на любые анализы, которые рекомендуют врачи. — Свон глубоко вздохнула, оглядывая собравшихся. — Каким бы ни был результат, у нас был этот вечер. И мы должны быть за это благодарны. — Можно мне посидеть возле него? — Лерой смотрел в пол. — Я его не разбужу. — Конечно, можно. — Эмма дождалась, когда Ворчун и Нова уйдут, и повернулась к Киллиану. — А ты зачем пришёл? — А как ты думаешь, зачем? — Мы договорились, что ты не будешь заходить без предупреждения… — начала было Эмма, но тут же остановилась, завидев гнев в глазах Джонса. — А я с предупреждением. Если хочешь прямо сейчас узнать почему, я с удовольствием расскажу. «Эмма всё ещё может краснеть», — отметил он, с волнением наблюдая, как краска заливает её щеки, в то время как глаза не выказывают никакого удивления. — К тому же, — ровным голосом продолжил Джонс, — когда Мэри Маргарет позвонила насчёт Дэйва, я не стал сидеть дома и раскладывать пасьянс. — Милая моя, — Бланшар протянула руку в направлении Джонса, — я подумала, что Дэвид захочет повидать Киллиана. — Дэвид уснул, — отрезала Эмма, — и у тебя уже нет необходимости здесь оставаться. Если утром отец будет в состоянии тебя принять, то ты сможешь провести с ним столько времени, сколько захочешь. — Ах, как это щедро с твоей стороны.       Слабость проявилась только на мгновение, когда Свон прижала пальцы к пульсирующему левому виску. — Я должна прежде всего думать об отце. Какими бы ни были наши отношения, знай, что я не буду препятствовать твоим встречам с ним. — А какие у нас с тобой отношения? — Я сейчас не собираюсь их обсуждать.       Присвистнув, Робин принялся вытирать плиту. Он знал, что надо уйти и оставить этих двоих наедине. Но уж очень было интересно. Мэри Маргарет тоже от него не отставала. Она сжала руки и с интересом наблюдала. — Ты вылезла из моей постели и ушла. — Киллиан отошёл от стола. — И я это так не оставлю. — Не оставишь? — язвительность в её голосе была настолько острой, что Свон удивилась, как он ещё не поразрезался. «Ну ладно же, — подумала она, — придётся мне это сделать самой». — У тебя ещё хватает смелости говорить о том, что кто-то от кого-то ушёл и что ты этого так не оставишь?! Да ты вообще когда-то ушёл на «дело» и не вернулся. Очень умный вариант отлучки за пачкой сигарет, Джонс. Но меня этим не возьмёшь. — На то были причины, — бросил Киллиан, пока Бланшар смотрела то на одного, то на другого, как будто следила за теннисным матчем на Уимблдонском турнире. — А мне наплевать на твои дерьмовые причины. — Нет, тебе просто хочется меня на колени поставить, — Джонс сделал шаг вперёд и, казалось, собрался придушить её. — Так вот, я не встану. — Мне не хочется ставить тебя на колени. Разве только голым на битое стекло. Да, я с тобой переспала, — Эмма взмахнула руками, утверждая свою правоту, — но это была ошибка, глупость, малодушие — я просто поддалась дурацкой похоти.       Киллиан схватил Эмму за руку. — Может быть, это была глупость. Может, это была похоть. Но точно не ошибка! — едва не прокричал Джонс, из-за чего у него и без того разболевшаяся голова пошла кругом. — И мы решим эту проблему раз и навсегда, даже если мне придётся заткнуть тебе рот или надеть наручники, чтобы ты меня выслушала. — Ну, давай, попробуй, Джонс, только тогда от этих вот рук, которыми ты так гордишься, останутся кровавые обрубки. Так что забери назад свои угрозы, и свой жалкий…       Но Киллиан уже не слушал её.       Возбуждённая, Эмма увидела, как краска сошла с его лица, и оно стало белым и прозрачным, как воск. Глаза, смотрящие на неё, потемнели словно грозовое небо. — О Господи… — прошептал Киллиан, и рука, ухватившая Эмму за рукав рубашки, задрожала. — Мама!       У Свон сердце замерло, почти остановилось, когда она услышала голос сына. Эмма медленно повернулась. В дверном проёме стоял Генри, потирая одной рукой заспанные глаза, а другой придерживая потрёпанную плюшевую собаку. — Ты не поцеловала меня перед сном. — Ох, Генри… — Холод внезапно охватил Свон и не отпускал даже в тот момент, когда она взяла на руки сына. — Прости меня. Я уже собиралась к тебе. — А ещё я не дослушал до конца сказку, ту, что Нова читала, — пожаловался мальчик, зевнув и уткнувшись в изгиб маминого плеча. — Я уснул перед собачьим пиром. «Любимая книга сказок», — подумала ошеломлённая Эмма. Генри любил слушать сказки. — Уже поздно, малыш, — прошептала она. — Мороженого хочу.       Эмме захотелось рассмеяться, но получилось нечто вроде всхлипа. — Ни за что на свете.       Киллиан лишь изумлённо смотрел. Смотрел на маленького мальчика ошеломлённым, горящим, почти безумным взглядом. Сердце, казалось, упало куда-то в желудок и забилось там, оставив рваную рану в груди. У ребёнка были его черты лица. Это был его ребёнок. Джонс как будто смотрел на себя, смотрел в прошлое. В то прошлое, которого у него не было. «Мой… — подумал Киллиан. — Мой!»       Ещё раз широко зевнув, Генри оглянулся. На его лице были любопытство и сонная самоуверенность. — Кто это? — спросил мальчик.       Во всех сценариях представления своего сына его отцу, которые Эмма сочиняла в голове, не было ничего похожего. — А, это… «Что же сказать, — подумала Свон. — Друг?..» — Это Киллиан, — вставила Мэри Маргарет, проведя ладонью по застывшей руке Киллиана. — Он был для меня всё равно, что сын, когда был маленьким. — А-а, — улыбнулся Генри.       Он был само умиление, и никакого лукавства. Мальчишка увидел высокого мужчину с чёрными волосами и лицом красивым, как у принца из сказки. — Привет. — Привет. — Киллиан удивился, насколько спокойным был голос у мальчика в то время, как у него сердце к горлу подступило. Ему хотелось дотронуться до него, чтобы убедиться, что всё это не сон. — Ты любишь собак? — спросил он, и этот вопрос показался ему совершенно дурацким. — Это Вик, — Генри протянул плюшевую игрушку Киллиану для обозрения. — А когда у меня будет настоящая собака, я назову его Понго. — Хорошее имя. — Джонс коснулся кончиками пальцев щеки Генри.       Скорее озорничая, чем стесняясь, Генри прижался головой к маминому плечу и уставился на Киллиана: — Может быть, ты хочешь мороженого?       Эмма не могла больше это выдерживать — ни боли и удивления в глазах Киллиана, ни ужасающего чувства собственной вины. — Кухня закрыта, хитрец.       Свон властно прижала к себе сына ещё крепче. Желание развернуться и убежать показалось ей проявлением трусости, и ей стало стыдно. — Гасим свет, Генри. Тебе нужно скорее лечь, а не то лягушкой станешь.       Мальчик засмеялся и воспроизвёл лягушачье кваканье. — Давай, я возьму Генри. — Мэри Маргарет протянула руки к внуку, прежде чем Эмма успела возразить.       Генри намотал на палец бусы Мэри Маргарет и расплылся в обаятельной улыбке: — А ты почитаешь мне сказку? Я больше всего люблю, когда ты читаешь. — Посмотрим. Робин! — Бланшар взметнула бровь, с удивлением отметив про себя, что Локсли до сих пор полирует блестящую поверхность плиты. — Пошли с нами. — Сейчас, вот только дочищу… — Робин вздохнул, Мэри Маргарет же прищурила глаза. Слишком часто осмотрительность становится слишком горькой пилюлей. — Всё, иду, иду.       Когда они шли по коридору, никогда не упускающий никаких возможностей Генри начал торговаться: — А можно мне две сказки? Одну ты прочитаешь, а другую — ты…       Голос Генри растворился.       Эмма стояла перед Киллианом и не могла вымолвить ни слова. — Я думаю… — Свон убрала дрожь из голоса и начала говорить заново. — Я, кажется, хочу чего-нибудь покрепче, чем кофе.       Не успела она повернуться, как Киллиан быстрым движением снова схватил её за руку. Ей показалось, что его пальцы дошли до кости. — Он мой, — голос Джонса был низким, мрачным, устрашающим. — Твою мать, Эмма, этот мальчик — мой сын. Мой! — Осознание этого ударило его с такой силой, что он стал трясти Свон. Эмма откинула голову назад и смотрела на бледное, как снег, лицо Киллиана. — У нас есть ребёнок, и ты от меня это скрывала! Чёрт тебя подери, да как ты вообще могла не сказать мне о том, что у меня есть сын?! — Тебя же здесь не было! — закричала Эмма, вырываясь из его жёсткой хватки. Удар её ладони по его щеке ошеломил их обоих. Свон беспомощно опустила руку. — Тебя здесь не было… — повторила она. — Но теперь-то я здесь. — Киллиан оттолкнул Эмму прежде, чем успел бы сделать что-нибудь непростительное. — Я здесь уже две недели. «Не приходи без предупреждения, Джонс», — процедил он сквозь зубы её слова.       Глаза Киллиана отражали нечто большее, чем гнев. Это были душевные муки. — Оказывается, ты это говорила не ради Дэйва. Ты устанавливала правила, по которым я не мог видеть нашего сына. Ты даже не собиралась ничего мне о нём рассказывать. — Собиралась.       Эмма не могла выровнять дыхание. Ни разу в жизни она не испытывала перед Киллианом физического страха. Ни разу, до этого мгновения. Казалось, сейчас Джонс способен на всё. Свон машинально приложила ладонь к груди, пытаясь успокоиться. — Мне нужно было время. — Время… — Киллиан внезапно поднял Эмму, оторвав от пола. — Я пять лет потерял, а тебе, видишь ли, время было нужно. — Ты потерял?.. Ты потерял?! Интересно, Киллиан, а как бы ты хотел, чтобы я тебя встретила, когда ты вернулся в мою жизнь? Ой, привет, как я рада тебя видеть, да? Да, кстати, а ведь ты уже папаша. Получил, мать твою?!       Застыв на мгновение, Киллиан пристально посмотрел на Эмму. Жажда насилия билась в нём, глубокое мрачное желание разрушать, причинять боль, мстить. Джонс резко поставил Свон на ноги и увидел страх в её глазах, хотя она даже не моргнула. Выругавшись, он повернулся и распахнул дверь.       Выйдя наружу, Киллиан вдохнул горячий, густой воздух. Голова закружилась от запаха цветов. Этот запах, казалось, прилип к лицу вместе с пыльцой, хотя Джонс изо всех сил вытер лицо руками. Боль была такой острой, такой внезапной, словно рапира, прошедшая через сердце. Киллиан был потрясён, он не мог поверить, кровь застыла в его жилах.       Его сын.       Киллиан прижал пальцы к глазам и издал звук, в котором смешались горечь и ярость. На него только что смотрел его сын, улыбался ему и считал его незнакомцем.       Эмма вышла за Джонсом. Как ни странно, она была спокойна. Свон не удивило бы, если бы Киллиан сейчас развернулся и ударил бы её со всего размаху. Именно это, судя по его взгляду, он и хотел. При необходимости Эмма постояла бы за себя, моменты страха прошли. — Киллиан, не стану перед тобой извиняться за то, что скрывала это от тебя. Я делала то, что считала нужным. Права я или нет, я поступила бы так в любом случае.       Джонс не повернулся, чтобы взглянуть на неё, он продолжал смотреть на фонтан, игравший свою спокойную водную мелодию. «Мы вместе создали это чудо, — подумал он. — Зачали мальчика в любви, в радости, в страсти. Не потому ли он так красив, так неповторимо очарователен?» — А ты знала, что беременна, когда я уехал? — Нет, — Эмма поймала себя на том, что сжимает руки и заставила себя опустить их, — но узнала сразу после. Я плохо себя чувствовала в тот день, помнишь? Утренняя тошнота запоздала тогда. — У тебя всё не как у всех. — Киллиан запихнул руки в карманы, заставляя себя успокоиться. — Было тяжело? — Что? — Беременность, — процедил Джонс сквозь зубы. Но он не повернулся к ней. Не мог. — Было тяжело? Как ты себя чувствовала? Болела?       Из всех возможных вопросов этих Эмма никак не ожидала. Зашатавшись, она запустила руку в волосы. — Два месяца меня тошнило, а потом всё пошло нормально. Пожалуй, я никогда ещё себя так хорошо не чувствовала.       Киллиан сжал в кулаки спрятанные в карманах руки. — А как прошли роды? — С прогулкой по пляжу не сравнишь, но и походом в Долину смерти тоже. Прошло восемнадцать часов, и на свет появился Генри. — Генри, — Киллиан произнёс это имя шёпотом. — Я не хотела называть его в честь кого-то. Хотела, чтобы у него было своё имя. — Здоровый.       Киллиан долго смотрел на фонтан. Он почти мог различить отдельные капли, видел как они бежали вверх, падали, затем вновь устремлялись вверх. — Да, здоровье у Генри хорошее, никогда не болеет. — Как и его мать. «Но черты лица, впрочем, у Генри мои», — подумал Киллиан. — Генри любит собак. — Он любит почти всё. Кроме брокколи. — Эмма неровно вздохнула и решила использовать шанс. — Киллиан… — прошептала она, коснувшись рукой его плеча.       Джонс повернулся к Свон с такой скоростью, что она, чуть не упав, сделала шаг назад. Но когда Киллиан схватил Эмму, то стало ясно, что он не собирается её наказывать. Джонс обнял её и прижал к себе. Его тело задрожало. Неспособная противостоять ни себе, ни ему, Свон провела рукой по его волосам и обняла в ответ. — У нас сын, — прошептал Киллиан. — Да… — Эмма почувствовала, как слеза пробивается через её «защиту» и вздохнула. — У нас чудный сын. — Я не позволю тебе скрывать его от меня, Эмма. Как бы ты ко мне ни относилась и что бы ни чувствовала, я не позволю скрывать от меня сына. — Знаю. Но и я не допущу, чтобы ты его ранил, — Свон отпрянула. — Я не дам тебе стать настолько важным для Генри, чтобы у него в душе осталась пустота после твоего ухода. — Я хочу, чтобы мой сын был со мной. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу вернуть свою жизнь. И, клянусь, Эмма, я получу то, что хочу. Ты должна меня выслушать. — Только не сегодня, — сказала Свон, но Киллиан уже схватил её за руку. Эмма грязно выругалась, когда Джонс потащил её через двор к кабинету. — Я больше не намерена сегодня терпеть всплески разных эмоций. Отпусти меня! — Я пять лет жил в одном сплошном всплеске эмоций. — Не особенно церемонясь с Эммой, Киллиан просто взял её на руки. — Придётся тебе ещё часок потерпеть.       Распахнув ногой дверь, Джонс внёс в кабинет Свон, пытающуюся выбраться из его объятий. — Как ты смеешь?! Как ты смеешь так себя вести?! — Эмма заскрежетала зубами, когда он опустил её на диван. — Узнал про сына, и вместо того, чтобы сесть и спокойно, по-взрослому побеседовать, ты обращаешься со мной как чёрт знает с кем! — Мы не будем беседовать ни спокойно, ни по-взрослому, ни как-либо ещё. — Киллиан вытащил наручники и защёлкнул один браслет на её запястье. — Беседовать — означает, когда два человека или более говорят друг с другом. — Быстро сообразив, Джонс увернулся от кулака Свон, но это был ложный удар. Второй раз ему увернуться не удалось и Эмма разбила ему губу. — Ты будешь только… — Киллиан схватил её за руки и сжал их, — слушать. — А ты не изменился, — Эмма свалилась бы с дивана и расквасила нос, если бы Джонс вовремя не подхватил её и не защёлкнул замок на наручниках, пропустив перед этим цепочку через металлическую ножку стола. — Ты всё такой же ублюдок и хулиган. — А ты всё такая же самоуверенная всезнайка. А теперь заткнись.       Довольный тем, что у Эммы не осталось выбора, кроме как застыть на месте, Киллиан сделал шаг назад. Свон вначале зашипела на него, а затем впала в ледяное молчание. «Хотел поговорить? — подумала она. — Говори, пока язык не отсохнет. Это не значит, что я должна слушать».       Свон сконцентрировала все усилия на высвобождении из наручников. В конце концов, не один Джонс умеет фокусы показывать. — Я тебя бросил, — начал Киллиан, — я не могу этого отрицать и не буду. Я бросил тебя, Дэйва, Мэри Маргарет и всё, что так много значило для меня, и улетел в Мексику с парой сотен долларов в бумажнике и набором взломщика, который Дэвид подарил мне на день рождения, когда мне исполнился двадцать один год.       Несмотря на предельную концентрацию, Эмма поморщилась от этих слов. — Ты ещё забыл о нескольких сотнях тысяч в виде драгоценных камней. — У меня не было с собой драгоценных камней. Я так и не добрался до сейфа! — Свон повернула голову, пытаясь укусить Джонса, но он схватил её за подбородок и приподнял ей голову так, чтобы их взгляды встретились. — Это был ловушка. Слышишь? Твою мать, это была ловушка от начала и до конца. И одному богу известно, что произошло бы с тобой, если бы ты поехала со мной. Как бы то ни было, я благодарю его за то, что ты в тот день была больна и осталась дома. — Да иди ты в задницу со своей ловушкой! — Эмма вывернулась из его пальцев, проклиная про себя то обстоятельство, что ей никогда не суждено превзойти Киллиана в освобождениях. — Скарлетт знал! — Прежняя ярость вскипела в Джонсе вновь. Глядя прямо перед собой, он вытер кровь с губы. — Он знал о делах. Он знал о нас. — Киллиан снова посмотрел на Эмму. — Уилл знал о нас всё. — О чём ты говоришь? Ты пытаешься убедить меня в том, что Уилл знал, что мы собирались его ограбить? — Скарлетт знал об этом и хотел, чтобы мы это сделали.       Киллиан поджал, а затем скривил губы, но это была не улыбка. — Ты что, Джонс, думаешь, я так тебе и поверю? Уилл намекнул мне, что знает кое-что, ещё тогда, много лет назад, когда мы случайно встретились в Вашингтоне. Но если бы он знал всё о нас, то он бы этим воспользовался. Скарлетт вряд ли захотел бы, чтобы мы залезли в его дом и украли драгоценности его жены. — Скарлетт и не собирался делать так, чтобы мы брали драгоценности. И этот ублюдок очень хорошо этим воспользовался, Эмма. Он воспользовался этим для того, чтобы я заплатил ему за то, что когда-то стоял у него на пути. За то, что расквасил его грёбаный нос. За то, что унизил его. Скарлетт воспользовался этим для того, чтобы навредить всем вам за то, что имели наглость приютить его, пытались сделать из него человека, а потом выгнали.       Новое чувство пришло к Свон, более сильное, чем презрение, и всё же холодное, совершенно холодное. — Если Уилл точно знал, что мы воры, почему же он не указал на нас своим благочестивым пальцем? — Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, как работает его голова? Я на это не способен. Извини. — Пытаясь держать себя в руках, чтобы говорить спокойно, Киллиан отвернулся. На столе стояли три оловянные кружки и лежали разукрашенные шары. Джонс начал отрабатывать свой старый номер, продолжая разговор. — Могу только высказать догадку. Если бы Скарлетт тебе отомстил и тебе бы не удалось уйти от правосудия, то он был бы счастлив увидеть тебя в тюрьме. Учитывая репутацию и славу твоей семьи, о тебе, скорее всего, трубили бы все газеты, и ты бы стала звездой криминальных хроник.       Эмма шмыгнула носом, но Киллиан даже не взглянул в её сторону. Его руки работали всё быстрее и быстрее. — Но больше всего Скарлетту хотелось увидеть тебя несчастной. Самой несчастной на свете. Он давно обо всём знал. По крайней мере несколько месяцев. — Но откуда? Мы ведь даже тени подозрения на себя не бросили. Как этот второразрядный политикан обо всём догадался? — С моей помощью… — Киллиан сбился. Он отошёл назад, размял пальцы, затем возобновил тренировку. — Он напустил на меня Уолша. — Кого? — Уолша. Мужика, с которым жила моя мать, когда я сбежал из дома. — Киллиан посмотрел на Эмму осторожно-равнодушным взглядом. — Мужик, который отводил душу избивая меня, — пока я не свалил. А, бывало ещё, запирал меня или к трубе в ванной приковывал. Это он продал меня за двадцатку пьяному извращенцу.       Лицо Джонса побелело, стало каменным. Слова эти звучали страшно. Он произносил их ровным, пустым голосом, из-за чего кровь у Свон застыла в жилах. — Киллиан! — Эмма потянулась было к нему, но тут загрохотала стальная цепочка наручников. — Киллиан, отпусти меня! — Пока всё не выслушаешь, всё без остатка, не отпущу.       Джонс снова взял кружку. Его почти не удивили еле заметные вмятины на олове в месте, где он сжал кружку пальцами. «Значит, всё-таки есть стыд, — подумал он. — И всегда будет, так же как эти крохотные вмятинки». — Помнишь тот вечер, Эмма, когда шёл дождь? Ты рассказала мне о подонке, который издевался над тобой. Я тогда взбесился, потому что знал, что это такое, когда тебя к чему-то принуждают. И я даже мысли не допускал, что ты… что кто-то может сделать это с тобой. Я тогда обнял тебя, целовал. Я пытался сдержаться, но я так хотел тебя. Я хотел тебя всю целиком и всё, что с тобой связано. И в ту минуту, в ту потрясающую минуту я подумал, что, может быть, у нас с тобой получится… — И получилось, — прошептала Эмма. Наручники, казалось, всё плотнее и плотнее сжимались вокруг её сердца. — Это было замечательно. — И тогда я увидел его… — Киллиан снова поставил кружки на стол. «Фокусы — фокусами, а правда — правдой», — подумал он. — Уолш прошёл мимо нас и посмотрел на меня. Я понял, что не получится, может быть, вообще никогда. Поэтому я отправил тебя домой, а сам пошёл за ним. — Что?.. — Эмма закусила губу, вспоминая о том, насколько Киллиан был пьян тем вечером. — И ты не… — Убил его? — Джонс вскинул голову и улыбнулся. Свон похолодела. — Если бы я это сделал, тогда всё было бы гораздо проще. Сколько мне тогда было? Двадцать два или двадцать три? Бог ты мой, да мне как будто снова было двенадцать, так Уолш меня напугал! Он требовал денег, и я платил ему.       Эмма внезапно почувствовала облегчение. — Ты платил ему? Зачем? — Затем, чтобы он помалкивал о том, что знает. Чтобы не пошёл к журналистам и не рассказал о том, что я продавал себя. — Но ты ведь не… — Да разве правда имеет какое-нибудь значение? Меня продали. Меня использовали. Мне было стыдно! — Киллиан оглянулся, но глаза его уже не были равнодушными. Вихрь чувств в них пронзил сердце Свон. — И мне до сих пор стыдно. — Но ты же ни в чём не виноват. — Я был жертвой изнасилования. Иногда этого бывает достаточно. — Киллиан пожал плечами, как бы пытаясь избавиться от этого воспоминания, но этот жест получился неуклюжим. — Вот я и платил ему. Всякий раз, когда Уолш присылал открытку, я посылал ему сумму, указанную на ней. Когда ты перебралась ко мне, я всегда сам забирал почту. На всякий случай.       Сочувствие, иссякнув, сменилось шоком. — Постой-ка! Ты хочешь сказать, что он шантажировал тебя и после того, как мы сошлись? Он делал это всё время, и ты мне ничего не сказал?! — Рефлекс, и больше ничего, заставил Эмму сделать выпад в сторону Киллиана. — Значит, ты не совсем доверял мне, если ничего мне не сказал? — Чёрт возьми! Мне же было стыдно. Стыдно за то, что со мной произошло. Стыдно, что мне не хватило смелости послать его подальше… Я испугался, что Уолшу надоест держать меня на привязи, и он выполнит свою угрозу и расскажет прессе о том, что Дэйв… — Киллиан резко замолчал на полуслове и выругался. Он не собирался заходить так далеко в разговоре.       Стыд и гнев охватили его.