***
В это время Упа проснулся от того, что услышал едва уловимый для носа запах крови. Жажда, что он так долго скрывал внутри себя, снова дала о себе знать. Мальчик уже давно не был человеком, и, хоть в его теле пересаженные органы, вампир внутри него не исчез, а только уснул, набирая силу. Никакие талисманы тут не помогут, это понятно и ежу, но чтобы успокоить тюрьму, он не снимает желтую бумажку со своего лица. Хоть он и наговаривает на своих друзей, но, на самом деле, он им благодарен за все, поэтому из последних сил старается не показать свое влечение к человеческой крови. — Так значит, я не один схожу с ума, — тихо прошептал заключенный и, пару раз выдохнув, поднялся на ватных ногах с постели. Руки дрожали от приступа, что сдавил душу в тиски: хотелось плакать и кричать, взывая о помощи, но нельзя — в соседней комнате спят Ци и Лянь. Встревожить их — показать свою детскую слабость. Сегодня у Самона выходной, поэтому он, наверняка, ничего не подозревая, спит в своей кровати и ничего не узнает. Этот мужчина был первым, кто протянул ему руку помощи и забрал под свое крыло. Подставлять эту маленькую добрую обезьянку слишком бесчеловечно, но, к сожалению, терпеть больше эту пытку нет сил. Развернувшись, пленник крови, подошел к своему кактусу и, усмехнувшись своим же мыслям, выдрал растение с корнем из горшка. Это была крайняя мера, и, похоже, она наступила. Дрожащими пальцами суицидник раскопал черную рыхловатую землю и нашел в ней маленькое тонкое лезвие. Просить о таком родителей было странно, но они согласились помочь сыну даже в этом, так как чувствовали свою вину. Упа уже тогда точно знал, что домой не вернется, так как его душа и новая жизнь слишком черны. — Я с вами, Мусаши Джуго, — тихо прошептав это, он сильно резанул свое запястье и, закусив губу, сполз на пол. В камере запищала сирена, подскочившие от неожиданности Ци и Лянь, быстро забежали в комнату. Картина, что предстала перед их глазами, страшнее самого ужасного кошмара: на полу у окна сидел Упа, из его руки текла кровь, а он только тихонько смеялся. — Что ты творишь, придурок?! — друзья остолбенели и не знали, как реагировать на такое поведение любимого маленького мальчика. — Не подходите. Сейчас я уже не оболочка, которую вы знали, — все так же тяжело дыша, китаец здоровой рукой дотянулся до талисмана на своем лице и сжег его, отключая свое сознание.***
Родители всегда считали Труа сумасшедшим, поэтому любви к нему особо не питали. Мальчик рос сам по себе пытаясь всячески добиться их внимания, но кому нужен ребенок-оборотень, маскирующийся под красавца? Естественно, ему никто никогда не давал той самой ласки, которой так хотелось его сердцу. Добрый мальчик угодил в тюрьму и сбегал из нее только для того, чтобы о нем написали как можно больше газет по всему миру. Так происходило раз за разом, пока однажды он не встретил Хани. На удивление, они, несмотря на разные характеры, оба желали одного — быть любимыми. — Хани, — тихо позвал соседа по корпусу француз, чувствуя, как жажда охоты снова подпирает его горло. — Что опять? — выдохнув, обладатель фиолетовых локонов поднялся со своей постели. Объяснять далее ничего не пришлось, так как они не первый год вместе. Воспользовавшись ночным кипишем, парочка спокойно выбралась из клетки, заготовив на такой случай в запасе пару самодельных отмычек. Давать любовнику кровь в камере слишком некрасиво, да и остальных друзей надо бы проверить. — Я люблю тебя, Хани, — не сдержав порыва страсти, ботаник повис на возлюбленном и начал лизать его шею. «Черт, ему нельзя тут расклеиваться, иначе он меня сожрет» — логичная мысль прилетела ему в голову вместе с приятными мурашками. — Труа, если ты дотерпишь до больничного крыла, я позволю тебе сегодня быть сверху! — взяв прекрасное лицо в свои ладони, укротитель волка красиво усмехнулся. «Надо же, даже в таком состоянии он все еще мечтает поиметь меня сам», — еще одна мысль прилетела в голову красавца, увидев, как сквозь возбуждение умник пытается понять, что ему сейчас сказал обычно ярый альфа-самец. — Да-да, если будешь хорошим мальчиком, мое тело будет только твое. А теперь соберись и пошли, — все же сегодня можно и наплевать на гордость, лишь бы этот ангелочек ничего себе не резал.***
Хаджиме, прилетевший на работу, был крайне удивлен увидеть, помимо перепуганного Кенширо, еще и остальных. Надзиратели быстро бежали в больничное крыло, даже не поздоровавшись друг с другом. Медики ночной смены пытались исправить все то, что дети натворили, но никакие лекарства не помогали — что-то было большее, чем простая лихорадка. Наплевав на все, Сугароку влетел в палату к дикому Джуго, который напугано метался по кровати и звал Мусаши. Рядом лежащий слепой все еще не приходил в сознание, что пугало еще сильнее. Страх потерять близкого снова еще сильнее подогревал убийцу внутри брюнета. Сейчас он был связан и все ровно беспомощно звал своего друга. Чувство вины за его глаз и то, что он едва не убил любимого человека, поддавшись влиянию эльфа, рвало изнутри, как только он все вспомнил. Увидев, что Мусаши хочет покончить с собой этой ночью, обладатель кандалов снова почувствовал весь этот страх из детства, а дальше — полная тьма. — Мусаши, Мусаши, Мусаши! — рычал он, пытаясь докричаться до умирающего солнца. — Я не понимаю, что происходит — все показатели в норме, но заключенный номер 15 орет «не умирай» уже пять минут, — медсестра подбежала к шокированным мужчинам, которые, увидев ярко красные глаза и большие клыки, застыли на месте. — Он умирает! Ты что, не видишь, гребаная ты дура! — услышав реплику в свой адрес, монстр, захлебываясь слезами, вырвал цепи, что связывали его тело с кушеткой. Дальше произошло то, чего никто не ожидал: в окно больницы залез Энки Гоку, которого еще держали, как заключенного под стражей до оправдательного приговора. Самон, увидев брата, побледнел и не знал, как реагировать. Мужчине же было плевать на публику, спокойно выломав окно, он запрыгнул в палату и, слегка мотнув головой, произнес: — Успокойся, Кей, — голос был спокоен и суров, однако это не отменяло факта беспокойства. — Энки… Энки… — вспомнив своего бывшего надзирателя, брюнет кинулся его обнимать. Как когда-то давно, будучи ребенком, он искал защиты у Энки в их тюрьме. — Не паникуй, ребенок. Я рядом, а это значит, вы не одни… — положив руку на короткие волосы заключенного, он едва их погладил, и ярость зверя пропала. — Брат. — Самон удивленно открыл рот, увидев, как старший поднял Джуго на руки и позволил укусить ему свою шею.***
Напившись крови, спустя некоторое время, Джуго уснул также на сильных крепких руках. Бывший надзиратель с некой усмешкой посмотрел на Кенширо и Сугороку. Оба мужчины, видя такие страдания детей не знали, как себя вести. — Так ты был их надзирателем, брат? — тишину нарушила обезьянка, слабо осознавая происходящее. — Был и остался бы, если бы не эльф, который убил заключенного, а повесили все на меня и этих детей. Они пьют кровь, но они не убийцы. Это я точно знаю лучше, чем кто-либо, — положив пятнадцатого на кушетку, заключеный легко поднял Мусаши на руки и, открыв ему рот, прижал его к ране на своей шее. Услышав запах знакомой крови, слепой начал приходить в себя. — Энки, Джуго, — хрипло произнес повелитель пламени, как всегда не беспокоясь о себе. — Он спит, а вот тебе надо поесть, — высокий смуглый сильный красавец всегда пользовался у двоих большим авторитетом, несмотря на произошедшее ранее. — Луна, мы не хотели, но терпеть нет сил, — глотая кровь, проговорил слабый всегда жаркий немец. — Почему ты мне ничего не сказал?! — Кенширо подошел ближе, начав явно злиться и ревновать своего подопечного. — Чтобы вы с Хаджиме разозлились и он избил этого бедного парня? Нет уж, он один раз уже довел его до больничной койки, — облизывая губы от крови, любитель пива, клыкасто усмехнулся. — Вас били? — старший обезьян повел бровью и посмотрел на Сугароку с неким удивлением. — И не только нас, твой брат не уследил за мальчиком в своем блоке. Теперь тот лежит с порезанной веной в соседней палате. Надзиратели застыли, переглянувшись и мастер боевых искусств выбежал в другую палату, выругавшись. Лян и Ци сидели бледные возле кровати Упы, ребенок хоть и был без талисмана, но его тело, на удивление, вело себя спокойно. — Когда мы проснулись, он уже был в таком состоянии, это наша вина, — ученый должен был заметить такие резкие перемены, но он слишком расслабился и потерял бдительность. — Не только твоя, Ци. Я провожу с ним времени больше, и я должен был заметить, что он скрывает свою боль, — Лян сидел на стуле. Распущенные длинные волосы были взлохмачены, но на это было плевать.***
Этой ночью никто больше не уснул, погрузившись в свои переживания. Спустя неделю наркоманов по крови выписали, и они вернулись в корпуса по камерам. Разговор с надзирателями и друзьями никто начинать не собирался, так как слишком тяжело признавать свои ошибки. — Джуго, и все же, где ты был эту неделю? — Уно, тайно влюбленный в друга, очень переживал, однако знал, что тот ничего не скажет. — Хадзиме посадил меня в одиночку за побег, — пятнадцатый устало зевнул, потягиваясь. — Ты слышал, неделю назад Труа и Хани сбежали, их нашли только под утро в моей игровой комнате. Гребаные извращенцы! — хозяин комнаты был вне себя, хотя бы потому, что уединиться в ней с любимым человеком было его мечтой. Парочка красавцев навещала друзей в больнице фактически каждую ночь, поэтому злиться на них обладатель кандалов не мог. Правда, жалко их надзирателя, ведь и он, как оказалось, ничего не знал о своих подопечных. — Я хотел зайти сегодня к учителю, но его надзиратель меня не пустил, — Нико сидел, печально поджав ноги под себя и листая старый комикс. — Упа сейчас заболел немного, за ним приглядывает Ци. Как только ему станет легче, он тебя навестит, — Рок погладил своего любовника по голове, тот в ответ лишь обнял его и засиял улыбкой. — Пойду навещу кое-кого, — поняв, что начинается романтическая линия, обладатель кандалов поднялся на ноги и легко открыл решётку.***
Начальник 13 корпуса сидел в своем кабинете, когда к нему, наконец соизволил сбежать малолетний любовник. Они не говорили с того момента, как мужчина отправился на выходной. Было много чего можно сказать и даже больше, но для начала надзиратель должен был услышать «извини» от малолетнего придурка. — Хадзиме, я пришел сказать, что хочу попросить начальницу перевести меня в другой блок, — набравшись смелости, проговорил гость, видя, что его игнорируют, сидя в бумагах. Мужчина почувствовал, как что-то внутри треснуло. После всего, что они вместе пережили, говорить такие слова слишком, даже для заключенного. Резко поднявшись с кресла, охранник пошел в наступление. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего, судя по демонической улыбке на губах. — А теперь скажи это еще раз, детка, — прижав жертву к стене, словно изголодавшийся маньяк, прошипел соблазнитель на ухо.***
Мусаши сидел на полу, когда в его темную сырую камеру зашел гость. По ауре можно было понять, что это Кенширо, который был явно не в лучшем расположении духа. У Хитоши неожиданно сегодня нарисовался выходной, так что ничто не спасет теперь от скандала. — Надо поговорить, — мега серьезность в голосе бывшего полицейского пугала еще больше. — Если ты хочешь сдать нас начальнице, не нужно говорить об этом мне, песик, — в обычной манере ответил огненный, хотя явно нервничал. — Песик хочет тебя покусать, — открыв решётку, надзиратель уверенно зашел в клетку. Когда расстояние между ними сократилось, мужчина что есть сил врезал любовнику по лицу. Даже ему было тяжело скрывать свои эмоции, но он из последних сил терпел эту гребаную неделю, молча наблюдая, как младший Сугороку носится с больным. — Я был у тебя тем утром. Мы лежали в одной постели, и ты все равно скрыл от меня правду! — гнев сам неконтролируемо выплеснулся наружу. — Я не хочу приносить тебе боль. Давать нам кровь — всегда большой риск, — неожиданно мягко ответил слепой, чувствуя свою вину. — Я настолько тебе противен, что кровь Энки пить тебе лучше? — один из самых сильных служащих тюрьмы ревновал своего любовника настолько, что сейчас ему было плевать на все. — Энки — человек, которому я не могу отказать даже в этом, — сравнение мужчины с богом было сильно, однако теперь уже не имеет значения. — Ты с ним спал?! Он лучше меня, да?! Как же бесишь! — резко потянув изменника на себя, щеночек заткнул его рот своим необычно пылким поцелуем.***
И только Энки, сидя в камере, тихонько радовался. Ведь еще немного и его выпустят на свободу, потому что для номернутых он — как лихорадка, от которой нет лекарства.